III. «Бесы» как миф в русской литературе ХХ в

Лекция по курсу «Основные тенденции русской литературы ХХ в. – ХIХ в.»

Доц. Федякин С.Р.

18.03.2020 г.

 

Тема: I. Петербургский миф» после петербургского периода русской литературы.

II. Петербург и Москва.

III. «Бесы» как миф в русской литературе ХХ в.

(В лекции указываются далеко не все произведения, раскрывающие заданные темы, но те, которые – на взгляд преподавателя – способны высветить наиболее важные историко-литературные сюжеты.)

 

I. «Петербургский миф» после петербургского периода русской литературы.   Двойное переименование Петербурга в ХХ веке не могло не отразиться в истории мифа. Сначала названием города стала его транскрипция («Петроград»), затем – полное изменение имени («Ленинград»). Для многих современников это было равносильно исчезновению города.

1. Сохранились литературные свидетельства особого света, который словно бы излучался городом перед своим исчезновением (см. стихотворение Ахматовой «Всё расхищено, предано, продано…» и стихотворение-воспоминание Георгия Адамовича «Без отдыха дни и недели» об этом времени).

2. Воспоминания о Петербурге могут обретать форму фантастических снов (см. Г. Иванов. «Петербургские зимы» и рецензию Е.А. Зноско-Боровского на это произведение).

Иногда – это род прощания с имперским прошлым: прощания прямого (стихотворение Г. Адамовича «Что там было?...»), прощания, коорое связано с важнейшими страницами собственной биографии («Петербург» Вл. Ходасевича) или прощания гротескного (двойное и двойственное, – как и само название произведения, – предисловие к роману «Козлиная песнь» Конст. Вагинова). Позже – преломленные в творческом воображении воспоминания обретают форму переоценки прошлого. (Если в стихотворении Георгия Иванова «Январский день. На берегу Невы…» отсылка к реальной истории, самоубийству поэта Князева, обретает черты легенды или предания, словно бы готовясь вписаться в петербургский миф, то в «Поэме без героя» Ахматовой то же событие становится одним из поводов к своего рода «переоценки ценностей».

5. В русском Париже наследие «имперского Петербурга» обретает черты некоторых принципов «Парижской ноты» (литературный аскетизм, как соединение неприятия Адамовичем «всяческой мишуры» и строгой сдержанности имперского сознания) и образа Петербурга, который «сквозит» в очертаниях Парижа (стихотворение Адамовича «Ты здесь опять, неверная…», его воспоминания об Анатолии Штейгере, для которого Петербург стал легендой, у Георгия Иванова во Франции в миф превращаются не только давние события и культурные ценности, но даже эпизоды жизни его современников и его собственной («В пышном доме графа Зубова….», «Четверть века прошла за границей…», «Ликование вечной, блаженной весны...» и др.).

 

II. Петербург и Москва. Тема противопоставления двух столиц была задана XIX в., этой теме посвящены многие произведения. Наиболее значимы (кроме отдельных строф «Медного всадника»):

А.С. Пушкин. Путешествие из Москвы в Петербург.

Н. В. Гоголь. Петербургские записки 1836 года.

А.И. Герцен. Москва и Петербург.

В. Г. Белинский. Петербург и Москва.

 

Авторы, – часто независимо друг от друга, – подчеркивали противоположные черты новой и старой столицы: мужское, умственное, деловое начало душевно «холодного» Петербурга – женское, сердечное начало ленивой и душевно «теплой» Москвы.

В ХХ веке противостояние столиц повлияло на историю русской литературы. Если в начале века внутри символизма естественно деление на старшее и младшее поколение, то в годы внутрисимволистской полемики противостояние журналов «Весы» и «Золотое руно» обозначилось как противостояние Москвы и Петербурга (в московском «Золотом руне» в это время основную роль играли петербуржцы). Именно это противостояние привело к тому явлению. Которое вошло в историю литературы как «кризис символизма». О том, что Москва и Петербург – два разных мира писала в воспоминаниях «Дмитрий Мережковский» и Зинаида Гиппиус, когда описывала приезд Андрея Белого в Петербург в дни «кровавого воскресенья». (Это посещение стало первотолчком к созданию в начале 1910-х гг. образа столицы в романе «Петербург».) В направлениях, возникших вслед за «кризисом символизма» 1910 года акмеисты связаны с петербургской линией русской литературы, футуристы – с Московской.

При этом образ Москвы в русской литературе обрел вполне определенные черты, но «московского мифа» не произвел. Исторически Москва связана с объединением русских земель (от Ивана Калиты и далее), с защитой Отечества (Куликовская битва, Москва в годину Смутного времени, битва при Бородине и пожар Москвы, с которого началось отступление наполеоновской армии). В образе Москвы, созданной писателями, отразились черты: соборности (объединяющего начала) и «сорока сороков» (огромного количества соборов и церквей), образ «семихолмия» и диковинной планировки (необыкновенно длинные, кривые улицы, множество закоулков и т.д.), образ многочисленных московских куполов (в советский период эта черта была Москвой утрачена), многоярусных колокольных звонов (тоже утраченная позже черта). Важные поэтические свидетельства о Москве оставили: А.С. Пушкин (в Главе VII  «Евгения Онегина»), М.Ю. Лермонтов (отдельные строфы), Федор Глинка (стихотворение «Москва» с первой попыткой собрать многочисленные черты старой столицы воедино), во многом завершающий, но и заново раскрывающий образ города – цикл «Стихи о Москве» Марины Цветаевой. (Среди других поэтов стоит назвать Николая Языкова, Каролину Павлову, Михаила Дмитриева, Аполлона Майкова, Николая Некрасова и др.). В прозе XIX и начала XX века наиболее важные «художественные свидетельства»: образ Москвы в войне 1812 года в «Войне и мире» Л.Н. Толстого, образ Москвы рубежа веков в разных произведениях Андрея Белого (его мемуаристика, роман «Москва» и т.д.), образ Замоскворечья в «Лете Господнем» И.С. Шмелева. Особый образ смешения «Запада» и «Востока» в облике Москвы дан в рассказе И.А. Бунина «Чистый понедельник». (Можно добавить и множество других произведений, от «Бедной Лизы» Карамзина, первой части «Былого и дум» Герцена, «Панорамы Москвы» М.Ю. Лермонтова» – и далее до мемуарных очерков Цветаевой о ее детских годах или эссе «Мой Пушкин»).

В ходе русской истории к рубежу XIX-ХХ вв. выявились особые характерные черты москвичей, описанные и литераторами, и исследователями: особым образом построенная речь и напускная дурь, за которой скрывается особый смысл («себе на уме»), странные изгибы улиц, образ профессора-чудака или странного прожектера (часто выводимый Андреем Белым, при этом зачастую прообразом его чудаков был или собственный его отец, математик Н.В. Бугаев, или его окружение).

Важную роль в сопоставлении столиц в истории русской литературы сыграли книги-путешествия (часто незаконченные): «Путешествие из Петербурга в Москву» Д.И. Фонвзина, «Путешествие из Москвы в Петербург» А.С. Пушкина, несохранившийся или невоплотившийся замысел Андрея Платонова о путешествии из Петербурга в Москву, его роман «Счастливая Москва». (Своего рода пародией на эти путешествия станет во второй половине ХХ века повесть Вен. Ерофеева «Москва – Петушки» со «сниженным» образом Петербурга, который проступает в некоторых описаниях Петушков.)

 

 

III. Миф «Бесы» в русской литературе.

Исток этого мифа – народная демонология. Наиболее знаковым произведениям для рождения мифа стало стихотворение А.С. Пушкина «Бесы», написанное болдинской осенью 1830 г. Важной вехой в создании мифа стали произведения Н.В. Гоголя (если в ранних произведениях очевидна их близость к народной демонологии, то в поздних многое уходит в подтекст, как например известный портрет Чичикова («ни слишком толст, ни слишком тонок» и т.д.), на что в статье «Гоголь и черт» указал позже Д.С. Мережковский. Образ беса часто связан с невозможностью его явственно увидеть или с оборотничеством, наличием личины при отсутствии лица (см. описание беса в Лермонтовской «Сказке для детей», образ старичка с неуловимым обликом в отрывке «Штосс»). У Достоевского миф воплотился в романе «Бесы» (обилие личин у противоположных, противостоящих друг другу сил) и «Братья Карамазовы» (посещение Ивана Карамазова чертом с его знаменитым афоризмом: «Я черт, и потому ничто человеческое мне не чуждо»). В «Господах Головлевых» М.Е. Салтыкова-Щедрина образ черта различали в облике и поведении Иудушки Головлева.

В ХХ веке важнейщими произведениями, где воплотился миф, стал роман Федора Сологуба «Мелкий бес» (со знакомыми мотивами: недотыкомка – существо, которое нельзя увидеть, частые «бесовские пляски» героев), «одомашненная» нечисть А.М. Ремизова (во многих произведениях), отчасти – «Петербург» Андрея Белого (образы террористов как смысловое «эхо» «Бесов» Достоевского), цикл А.А. Блока «Пузыри земли» («Я как ты – дитя дубрав, лик мой так же стерт», «Пляски осенние»), его же статья, впитаввшая исследования многих фольклористов «Поэзия заговоров и заклинаний». В поэме «Двенадцать» пересеклись два русских литературных мифа – «Петербург» и «Бесы». Город почти потерял лицо (приметой Петербурга служат строки: «Не слышно шуму городского. На Невской башне тишина», которая является неточной цитатой из стихотворения Федора Глинки). При этом снежные вихри (в которых – согласно народным поверьям – бесы и ведьмы справляют поганые свадьбы (см. статью «Поэзия заговоров и заклинаний») и «вьюжный» смех («Только вьюга долгим смехом / Заливается в снегах...») указывают на присутствие в поэме «бесовского» начала).

Позже, в 1920-е и 1930-е гг. наиболее известный вариант прямого изображения образа «беса», «черта», «дьявола», «лешего» (как и прочей народной демонологии) нашел место в прозе Булгакова, Сергея Клычкова, в «Малахитовой шкатулке» Павла Бажова. В неявном виде «бесовские» черты имеют многие персонажи сатирической прозы этого времени.