От первой до последней любви Александра II

Повышенная чувственность, необходимость ощущения постоянной влюбленности были, видимо, одной из отличи­тельных черт психологического облика всех Романовых. Из воспоминаний весьма осведомленной А. О. Смирновой-Россет, и не только из них одних, известно, что Алек­сандр Николаевич уже в пятнадцатилетнем возрасте увле­ченно флиртовал с фрейлиной матери Натальей Борозди­ной. Первая юношеская влюбленность наследника престола не осталась тайной для окружающих (что вообще могло ос­таться для них тайной?), да он и не считал нужным особен­но скрывать ее, не видя в своих чувствах никакого крими­нала. Мы не знаем, что говорил Николай Павлович сыну, но реакция роди­телей на пока что невинное увлечение великого князя ока­залась быстрой и решительной. Бороздина была немедленно удалена из дворца и вместе со спешно появившимся у нее мужем-дипломатом незамедлительно оказалась в Англии.

В восемнадцать лет Александр Николаевич стал предме­том горячего обожания Софьи Давыдовой, дальней родст­венницы известного поэта-гусара Дениса Давыдова. Одна из чувствительных современниц, посвященная в сердечную тайну девушки, писала в духе то ли вышедшего уже из мо­ды сентиментализма, то ли модного еще романтизма: «Она любила наследника так же свято и бескорыстно, как люби­ла Бога, и, когда он уезжал в свое путешествие по Европе, будто предчувствовала, что эта разлука будет вечной. Она простилась с ним, как прощают­ся в предсмертной агонии, благословляя его на новую жизнь...» Чувство Давыдовой к цесаревичу было чисто пла­тоническим. Не одна российская барышня испытывала не­что подобное к Александру Николаевичу, но только Софье Дмитриевне удалось попасть на станицы литературного про­изведения (о ее любви написана необычайно дамская повесть), а потому чувство именно этой девушки нашло замет­ный отклик в душах современников и осталось в истории.

В двадцать лет наследник престола впервые влюбился са­мым серьезным образом. Предметом его страсти стала опять-таки фрейлина (что делать, если именно они, фрей­лины, были всегда перед глазами и под рукой) императри­цы Александры Федоровны некая Ольга Калиновская. Ког­да придворные заметили симпатию красивой девушки и Александра Николаевича друг к другу, то немедленно доло­жили об этом императрице. Любовь наследника к Калиновской оказалась для царской семьи еще более неприемлемой, чем флирт с Бороздиной. Ольга была не только «простой смертной», то есть в ней не текло ни капли королевской крови, но еще и являлась католичкой — сочетание для Зим­него дворца сколь знакомое (великий князь Константин Павлович, брат Николая I, был женат на польской графине Лович), столь и скандальное. Эта история заставила импера­торскую чету поволноваться и оставила след в переписке су­пругов. В одном из писем жене Николай I передает ей свой разговор с X. А. Ливеном: «Мы говорили про Сашу. Надо ему иметь больше силы характера, иначе он погибнет... Слишком он влюбчивый и слабовольный и легко попадает под влияние. Надо его непременно удалить из Петербурга...» Александра Федоровна, в свою очередь, записала в дневни­ке: «Что станет с Россией, если человек, который будет цар­ствовать над ней, не способен владеть собой и позволяет своим страстям командовать собой и даже не может им сопротивляться?» И вновь из письма Николая I: «Саша недо­статочно серьезен, он склонен к разным удовольствиям, не­смотря на мои советы и укоры...»[8;119]

Скандал в благородном семействе набирал силу, пока, наконец, не было решено всерьез и надолго разлучить влюб­ленных и поспешить с поисками подходящей партии для на­следника престола. С этой целью Александр Николаевич был отправлен за границу, тем более что такое путешествие соответствовало плану его обучения. Ему повезло в том, что Жуковский, сопровождавший ученика в его европейском турне, был крупным поэтом-романтиком, специалистом в выражении возвышенных романтических чувств, к тому же он прекрасно помнил о собственных горестях на любовном фронте. Поэтому, как нам представляется, поэт оказался идеальным попутчиком для разочарованного в жизни и уби­того горем юноши.

Жуковский чутко ощущал страдания будущего самодерж­ца, разлученного с возлюбленной, и не раз восхищался его выдержкой и верностью долгу. Сам же Александр Николае­вич, похожий в тот момент на кого-то вроде гетевского Вертера, только в письмах к отцу позволял своей боли выплес­киваться наружу. «Ты, наверное, приметил, — писал он в одном из них, не подозревая, насколько отец «приметил» то, о чем он ему писал, — мои отношения с О. К....Мои чувст­ва к ней — это чувства чистой и искренней любви, чувства привязанности и взаимного уважения». Отцу же нечем бы­ло утешить сына, кроме обещания позаботиться о достой­ном будущем его возлюбленной. Как уже упоминалось, в Дармштадте наследник россий­ского престола познакомился с пятнадцатилетней Марией, носившей, как и положено германской принцессе, пышный шлейф имен: Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария. Вряд ли между молодыми людьми тотчас вспыхнуло чувство шекспировского или шиллеровского на­кала. Страдающему от насильственной разлуки с Калиновской Александру Николаевичу казалось, как это часто быва­ет в юности, что все потеряно, единственная, настоящая лю­бовь разбилась о непонимание окружающих, о подножие престола. Можно предположить, что именно с такими ощу­щениями он, помня о долге монарха, написал отцу письмо, в котором говорил о возможности своего брака с симпатич­ной дармштадской принцессой.

Однако на пути этого, казалось бы, со всех сторон при­емлемого союза возникло неожиданное препятствие. Дело в том, что по европейским дворам давно ходили глухие слухи о незаконном происхождении принцессы. Задолго до рож­дения Марии ее родители фактически разошлись, жили порознь и имели любовные связи на стороне. Поэтому насто­ящим отцом принцессы молва называла не герцога Людви­га, а его шталмейстера, красавца барона де Граней. Эти слу­хи, дошедшие до Петербурга, чрезвычайно взволновали им­ператрицу Александру Федоровну, которая яростно воспро­тивилась браку своего первенца с «незаконнорожденной» дармштадской. Император Николай I, слава богу, оказался гораздо хладнокровнее и мудрее супруги. Понимая, что еще одна любовная неудача может всерьез надломить наследни­ка и заставить его наделать глупостей, он решил изучить во­прос всесторонне. Прочитав отчеты Жуковского и Кавелина о событиях в Дармштадте и ознакомившись с циркулировав­шими по Германии слухами, император решил проблему кардинальным образом. Он раз и навсегда запретил своим подданным (значит, и супруге), а заодно и германским дво­рам, обсуждать вопрос о происхождении Марии. Нарушать приказ монарха не осмелился никто ни в России, ни в Ев­ропе. Николаевское самодержавие с его грозной репутацией зачастую оказывалось весьма полезным институтом.

Тем временем продолжавший путешествие по Европе наследник престола умудрился завязать очередной роман, ещё более бесперспективный, чем предыдущие. На этот раз дело происходило в Англии. В 1839 году королеве Велико­британии Виктории исполнилось двадцать лет, и она, повинуясь долгу монарха, была озабочена выбором мужа, прин­ца-консорта. Сейчас трудно сказать, насколько чувства Виктории и Алек­сандра были сильны и долговременны. Во всяком случае, вскоре, как и следовало ожидать, государственные интересы двух стран возобладали над их то ли любовью, то ли увлече­нием друг другом. Молодые люди осознали неосуществи­мость своей мечты и сочли за благо принести ее в жертву долгу. Расставание их было печальной неизбежностью, и с этим они оба, скрепя сердце, смирились.

Таким образом, к началу 1840-х годов женщины, в кото­рых влюблялся Александр Николаевич, оказались для него, по тем или иным причинам, недоступны. Вернувшись в Россию, он, правда, попытался вновь встретиться с Калиновской, но Николай I пресек продолжение этого романа со свойственной ему решительностью. Калиновская была вы­дана замуж за супруга ее покойной сестры, богатейшего польского магната Иринея Огинского. Позже старший сын этой четы будет утверждать, что он является сыном Алек­сандра II, но доказательств этому ни он, ни мы привести не можем. Впрочем, не можем мы привести и доказательств, свидетельствующих об обратном. Под влиянием обстоя­тельств и давлением родителей Александр Николаевич вер­нулся к «дармштадскому варианту», и, честно говоря, этот вариант оказался совсем не плох.

Переезд в Россию стал для Марии Александровны не про­стым делом, явившись для нее подлинным потрясением. Блеск и роскошь двора, частью которого она должна была стать, угнетали ее до слез. Первые годы она боялась всего на свете: свекрови, свекра, фрейлин, придворных, своей нелов­кости, «недостаточного французского». По ее собственным словам, будучи цесаревной, она жила «как волонтер», гото­вый каждую минуту вскочить по тревоге, но еще не слишком хорошо знающий, куда бежать и что именно делать. Положе­ние жены наследника престола, а затем императрицы требо­вало от Марии Александровны слишком многого. Она была нежно привязана к мужу и детям, пыталась добросовестно исполнять обязанности, налагавшиеся на нее, но, как это ча­сто бывает, чрезмерные усилия лишь подчеркивали отсутст­вие у нее столь необходимой государственному деятелю есте­ственности. К тому же до восшествия вместе с мужем на престол у Марии Александровны начала развиваться тяжелая болезнь (туберкулез), спровоцированная промозглым петербургским климатом и частыми родами. В 1860 году, когда она родила последнего ребенка, ей исполнилось 36 лет, и болезнь уже ни для кого не составляла секрета. Придворные шептались по углам, что императрица страшно похудела, превратилась почти в скелет, покрытый толстым слоем румян и пудры. Изменилась и обстановка вокруг нее. И все же в конце 1850-х — начале 1860-х годов императ­рица и не помышляла о самоустранении от государственных забот, да и как она могла от них устраниться? В 1857 году известный либерал-западник К. Д. Кавелин, находясь за границей, был принят лечившейся на водах Марией Алек­сандровной и говорил с ней о проблемах воспитания на­следника престола (великого князя Николая Александрови­ча) и о необходимости освобождения крепостных крестьян. Императрица поведала ему, что отмена крепостного права всегда была заветной мечтой ее супруга (оставим на ее сове­сти это «всегда», являющееся явным преувеличением, для нас важно, что Александр II твердо желал этого в конце 1850-х годов). Что же касается вопросов воспитания и обра­зования, то, по словам Кавелина: «... эта женщина разбира­ется в них лучше педагога». Помимо педагогики, Мария Александровна живо интересовалась политикой и нередко присутствовала при чтении дипломатических депеш и воен­ных донесений. Нет ничего удивительного в том, что Алек­сандр II охотно советовался с супругой, которая всегда бы­ла в курсе докладов его министров. Слух же о том, что он находится «под каблуком» у жены, оскорбителен не толь­ко для монарха, но и для всякого взрослого мужчины (совер­шенно не важно при этом, справедлив подобный слух или нет). Не удивительно, что государь вскоре перестал говорить с императрицей о делах и вообще начал обходиться с ней до­вольно холодно. Отныне, если она хотела за кого-нибудь по­хлопотать, то вынуждена была обращаться к министрам, у мужа ее просьбы вызывали лишь резкую отповедь, что Александр и Мария, видимо, представляли собой далеко не идеально совмести­мую пару. Императрица была в этом дуэте чересчур возвы­шенным началом, а ее муж представляется абсолютно зем­ной, даже несколько приземленной личностью.[8;130

17 февраля 1880 года у нее случился очередной приступ болезни, который оказался на­столько силен, что императрица впала в летаргическое со­стояние и даже не слышала взрыва, произведенного в Зим­нем дворце Степаном Халтуриным. Иными словами, с се­редины 1860-х годов жена физически не могла в полной ме­ре оставаться опорой, помощницей и утешительницей им­ператора. 22 мая 1880 года Мария Александровна скончалась. Незадолго до этого она попросила, чтобы ей дали уме­реть в одиночестве. «Не люблю я этих пикников возле смертного одра», — так больная в последний раз выразила свою приверженность к уединению и покою, которых она была столь долго лишена. Что же до одиночества монарха в кругу родни, лоне семьи... Тут все очень непросто, вернее, неоднозначно. Собст­венно говоря, вся очередная история с Долгорукой — это бегство Алек­сандра II из монаршего одиночества, желание просто по-человечески устроить личную жизнь, иметь возможность хотя бы в семье отдохнуть от вериг величия, богопомазанности, неповторимости, от ответственности за судьбы миллионов людей. Его предшественники на троне в XIX веке не раз го­ворили о своем желании как-то разграничить в себе монар­ха и человека, но только Александр II сделал решительный шаг к такому разграничению. И у него это почти получилось. Казалось, еще чуть-чуть, месяц, полгода, год... Не судьба... И второй круг одиночества не дал себя разорвать, хотя и казался менее прочным, чем первый. Но, видимо, накладываясь один на другой, они создавали такой обруч, ко­торый сбить человеку было не под силу

А все-таки Александр и Екатерина любили друг друга на удивление, на зависть искренне и самозабвенно. Их чувство даже не всегда укладывалось в обычные рамки, выплескива­лось на листы бумаги, переходило в романтические поступки, характерные скорее для «зеленой» молодежи давно прошед­ших времен, чем для умудренных жизнью людей второй по­ловины XIX века.

Заключение

Проделанная работа позволяет сделать вывод о том, что 19  февраля 1885г. на российский престол взошел им­ператор  Александр II (1818— 1881), которому предстояло войти в историю под именем Освободителя. Современники, близко знавшие царя, отмеча­ли, что ни по способностям, ни по свойствам характера он не подходил для выпавшей на его долю великой миссии. Алек­сандр II отличался от своего отца Николая I менее глубоким умом, не унаследовал он и его железной воли. Взглядов Алек­сандр Николаевич держался весьма консервативных и всем одобрял политику своего отца.

 В то же время молодой император был достаточно прагма­тичен: он не желал идти наперекор жизни во имя отвлеченных принципов, умел понять необходимость компромисса и определенных уступок. Наставник Александра II — поэт В.А.Жуковский — сумел воспитать в своем ученике опреде­ленные гуманные наклонности. Став императором в разгар неудачной для России Крымской войны, Александр II начал склоняться к мысли о необходимости перемен в политическом курсе.

 В историографии существуют различные мнения относи­тельно причин, заставивших самодержавие пойти на отмену крепостного права.

Советские историки вслед за В.И. Лениным считали, что главную роль сыграла экономическая ис­черпанность крепостничества: незаинтересованность кресть­ян в результатах своего труда, ужесточение эксплуатации в помещичьих имениях вели к заметной деградации сельского хозяйства. Экономический кризис, ухудшение положения крестьян привели, по мнению советских историков, к значи­тельному росту социальной напряженности на рубеже 1850-1860-х гг.

Следуя выводам Ленина, советские историки считали, что в России тех лет сложилась революционная ситуация. Из-за отсутствия революционного класса (пролетариата) и революционной партии в России эта ситуация не завершилась рево­люцией: правительство смогло отделаться реформой.

Существует и иная точка зрения, согласно которой, к сере­дине XIX в. крепостное хозяйство в России еще далеко не исчерпало своих возможностей, антиправительственные же выступления были крайне слабы. Ни экономическая, ни со­циальная катастрофы, согласно этой концепции, России не грозили: однако, сохраняя крепостное право, она могла вы­быть из числа великих держав, что наглядно показала Крым­ская война. Таким образом, крестьянская реформа, согласно этой точке зрения, была вызвана в первую очередь внешне­политическими факторами, необходимостью сохранить ста­тус России как великой державы.

 Таким образом, в годы правления Александра II было отменено крепостное право, проведены военная, судебная, земская, городская и другие реформы, имевшие огромное значение для развития России. Как самодержавный монарх великой державы Александр II привлекал к себе внимание на международном уровне.

В русском обществе императора на­зывали джентльменом. Прекрас­ный собеседник, он отличался спо­койным характером, самообладанием, тонким умом, изысканностью вкуса и кра­сотой. Любовь к княжне Долгорукой неузна­ваемо изменила Александра и стала для него смыслом жизни. Ни власть, ни поли­тика, ни семья не интересовали его так, как эта женщина.

Кроме того, необходимо отметить, что на Александра II было совершено несколько покушений: Д. В. Каракозовым, польским эмигрантом А. Березовским 25 мая 1867 в Париже, А. К. Соловьевым 2 апреля 1879 в Петербурге. Исполнительный комитет «Народной воли» 26 августа 1879 принял решение об убийстве Александра II (попытка взрыва императорского поезда под Москвой 19 ноября 1879, взрыв в Зимнем дворце, произведенный С. Н. Халтуриным 5 февраля 1880). Для охраны государственного порядка и борьбы с революционным движением была создана Верховная распорядительная комиссия. Но ничто не смогло предотвратить его насильственной смерти. 1 марта 1881 Александр II был смертельно ранен на набережной Екатерининского канала в Петербурге бомбой, брошенной народовольцем И. И. Гриневицким. Он погиб как раз в тот день, когда решился дать ход конституционному проекту М. Т. Лорис-Меликова, сказав своим сыновьям Александру (будущему императору) и Владимиру: «Я не скрываю от себя, что мы идем по пути конституции». Великие реформы остались незавершенными.

Список литературы

 

1. Витте С.Ю. Воспоминания: В 3 т. Т. 1. - М.; Таллин: АО "Скиф Алекс", 1994. —524с.

2. Дневник наследника цесаревича Великого князя Александра Александровича 1880 г. // Российский архив: История Отечества в сви­детельствах и док. XVIII — XX вв. - М., 1995. — С. 344 — 357.

3. Захарова Л.Г. Александр II // Российские самодержцы 1801 — 1917. — М., 1994. — С. 159 — 214.

4. Карпович М.М. Обзор русской истории от начала девятнадцато­го века до революции. - СПб.: Третья Россия, 1992. - 26 с.

5. Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. Т. 5. Курс русской истории. Ч. 5 / Под ред. В.Л.Янина. — М.: Мысль, 1989. — 476 с.

6. Коломиец А.Г. Бремя «Великих реформ»: финансы России в правление Александра II. // Финансы, 2000.- №11.- с. 62-68  

7. Корнилов А.А. Курс истории России XIX века. — М.: Высш. шк., 1993. — 446 с. — (Историческое наследие).

8. Ляшенко Л. М. Александр II, или История трех одиночеств / Предисл. А. А. Левандовского. — М.: Мол. гвардия, 2004. — 359с.

9. Миронов Г.Е. История государства Российского: Историко-библиогр. очерки XIX в. / РГБ. — М.: Кн. палата, 1995. — 734 с.

10. Россия на волнах реформ: Александр III против Александра II? // Знание — сила. — 1992. — № 2. — С. 1 — 128.

11. Свет и тени российской короны: Русская государственность в портретах и мнениях. — М.: Мол. гвардия, 1990. — 30 с.

12. Соколова В. Александр II Николаевич // Чтение по русской ис­тории. Хрестоматия для старшеклассников. — Тула, 1995. — Кн. 2. — С. 96—100.

13. Трехсотлетие Дома Романовых. 1613 — 1913: Репр. воспроизве­дение изд. 1913г. — М.: Современник, 1991. — 320 с.: ил.

14. Три века: Россия от Смуты до нашего времени: В 6 т. Т. 6. Вто­рая половина XIX — нач. XX в. — М.: Патриот, 1994. — 334 с.

  15. Триста лет царствования Дома Романовых. — М.: Информ-Эко, 1991.—174с.: ил.

16. Черкасов П.П., Чернышевский Д.В. История императорской России от Петра Великого до Николая II. — М.: Междунар. отношения, 1994.— 444с.

17. Чулков Г.И. Императоры: Психологические портреты. — М.: Искусство, 1995. — 461 с.: ил.

18. Эйдельман Н.Я. "Революция сверху" в России. - М.: Книга, Б.г., 1989.— 171 с.: ил.