Медиа как предмет теории

Медиальный поворот в философии

 (материалы занятия, которое должно было состояться 16 апреля).

Прочитайте тексты, ориентируясь на следующие вопросы:

1.Какие смыслы есть у латинского слова «medium»? Как они включаются в понятие «медиа»?

2.В чем смысл тезиса М. Маклюэна «The medium is the Message» «Посредник и есть сообщение».

3. В каком смысле В. Савчук говорит о том, что «медиа внутри нас»?

4. Как трансформируется человек, выступая в роли коммуниканта? Какие характеристики присущи коммуниканту как субъекту коммуникации?

5. Как влияет массовый характер медиакоммуникации на способы потребления медиапродукции?

6. Как различные авторы понимают медиа в качестве предмета теории? Какие подходы существуют к ответу на вопрос, что относить к медиа, а что нет?

7. В чем специфика медиального поворота?

8. Каковы задачи у медиафилософии как дисциплины? Чем она отличается от теории коммуникации?

Медиафилософия: формирование дисциплины

В. В. Савчук*

Мировой порядок и сопутствующие ему формы коммуникации демонстрируют, что действительность в основе своей — в бытии су­щего — становится потоком информации, главными носителями ко­торой являются электронные и цифровые медиа. Отсюда — возрос­ший до такой степени, что его можно назвать жадным, интерес ис­следователей из разных областей к проблеме медиа. Фудаменталь-ный сдвиг цивилизации фиксируется в результатах ряда конферен­ций и публикаций.¹ Симптомоматичен факт внедрения в наш язык таких новообразований, как медиареальность, медиасфера, медиа-культура, медиаиндустрия, медийное лицо, медиацентр, медиасубъ-ект, медиа sapiens, медиазависимость, медиасерфингист, медиафоб и т. д. Впечатление такое, что в любой сфере культуры уже можно найти качество медиа. Лавинообразно нарастающая скорость рас­пространения «медиапроизводных» — знак времени, суть которого в том, что социальные, культурные и экологические последствия, про­изводимые новыми медиа, а также переход ими границ, очерченных старыми медиа (а значит и смыслами), превысили критическую мас­су новаций и подвели к новой стадии развития человека. Все вместе указывает на неотложность осмысления произошедшего.

Определение понятия

Media (от латинского medium) — нечто среднее, находящееся по­среди, занимающее промежуточное положение, середина, центр; в

Работа написана при поддержке гранта РФФИ № 08-06-00071.

*Савчук Валерий Владимирович, д. филос. н., профессор кафедры онтологии и теории познания факультета философии и политологии СПбГУ.

¹Philosophie et medias. Co-organisee par l’UNESCO, l’Agence universitaire de la francophonie et la Chaire UNESCO de philosophie (Faculte des sciences humaines et sociales, Universite de Tunis I, Tunisie, 21 novembre 2002); Международной конфе­ренции «Современные медиа: теория, история, практика» (Москва, РГГУ, 17—19 мая 2006 г.); Международная научная конференция «Медиа как предмет фило­софии» (Санкт-Петербург) 16-17 ноября 2007.

8

В. В. Савчук

средневековой мистической традиции — медиум. В мифопоэтиче-ской традиции медиум (жрец, колдун, шаман, трикстер) соединял основные семантические оппозиции: землю и небо, дух и тело, и тем удостоверял их существование. В различных европейских языках medium означает: средство; посредник,² человек, легко поддающий­ся внушению, и, наконец, в физическом смысле — среда. Например, в английском языке, значение этого слова раскрывается в слове «по­средник», но так же: а) способ, средство, деньги, средство комму­никации (mass media), поддержка, посредничество середина, проме­жуточная ступень, промежуточная стадия, среда (вещество, в кото­ром существует что-либо); б) окружение, окружающая реальность, а также и центр, и посредник, и средство, и новая среда: общество, общественная жизнь, гласность, нечто, находящееся в общественном пользовании. Таким образом смысл медиа растворяется в многооб­разии денотатов, трудно схватываемых в одном понятии. С каждым новым открытием в области медиа создается новая картина мира, в которой иначе структурируется пространство и время, конституиру­ется субъект и актуальные способы самоидентификации человека.

Основательно и подробно рассмотрев историю и содержание по­нятия «medium», немецкий исследователь Стефан Хоффман при­шел к следующим выводам: «Слово „medium" пришло в Германию в XVII веке и понималось прежде всего как естественно-научное поня­тие и термин грамматики. Вместе с немецкими словами „середина" (Mitte), „средство" (Mittel), французским „среда" (milieu), итальян­ским „средний" (mezzo), греческими словами meta и meson, а так же со многими другими оно восходит к индоевропейскому корню medh-, medhios. В латинском языке доминируют значения усреднен­ный, середина (пространства и времени), средний размер; средний уровень, золотая середина, средний, половина. Субстантив в класси­ческой латыни главным образом означал пространственный центр: с одной стороны указывает на середину объекта, с другой — централь­ную точку пространства или нечто, лежащее в основе (субстанцию) двух или более объектов».³

²Владимир Даль дает такое определение: «медиум — от лат. посредник, со-общитель; ныне названье людей, будто бы способных к духовным сообщениям» (см.: Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т. 3. М., 1980).

³Hoffmann St. Geschichte des Medienbegriffs. Hamburg, Meiner. 2002. S. 24-25.

Медиафилософия: формирование дисциплины

9

По сути, природа медиа (вариант медиальности) и медиума еди­на. Вспомним, голос трансцендентного говорит медиумом тем луч­ше, чем меньше присутствия индивидуума в медиуме; чем менее говорит он от своего имени, тем более он не есть личность в мо­мент, когда он транслирует нечто, его превосходящее. Термин «ме­диа» охватывает столь обширную сферу, что утрачивает границы определенности. Вопреки очевидному контрасту значений, крайние точки оказываются суть одно и то же, сливаются до неразличимости как в подлинном ритуале жертвоприношения, как в экстазе, медита­ции, воодушевлении и азартной игре. Надо полагать, именно поэто­му И. П. Смирнов к первой форме медиальности относит не только «похоронный ритуал, но и жервоприношение».

Провозвестник новой компьютерной эпохи, литературовед по об­разованию, Маршалл Маклюэн, автор канонического тезиса и одно-именнй книги «The Medium is the Message» (1967), написанной в со­трудничестве с художником и дизайнером Квентином Фиоре (Quen-tin Fiore), часто употреблял вместо понятия медиа «средство ком­муникации», а Питирим Сорокин использовал в подобных случаях термин «проводник». Частотность и популярность термина в сочета­нии с неопределенностью его семантических границ дает основание подозревать, что медиа и порождаемые ими артефакты являются более сложным объектом рефлексии, чем это могло показаться на первый взгляд.

Но хитрость мирового разума здесь проявлется в том, что в исто­рии средство становится целью, а цель средством,⁴ вбирая крайно-

(168 S.). На трудность определения понятия обратил внимание Г.-Г. Гадамер в тексте, посвященном Ю. Хабермасу: «слово „медиум" является одним из инте­реснейших, его не столь просто понять, как об этом думают в первом приближе­нии» Gadamer H.-G. Kultur und Medien // Zwischenbetrachtungen im ProzeB der Aufklarung. Jiirgen Habermas zum 60. Geburtstag / hrsg. von Axel Honneth u. a. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1989. S. 715.

Вспомним, что порох открыли для фейерверков, компас — для ориентации захоронений, телескоп, который принято считать детищем Галилея, на самом де­ле изобретен не им, так как «сначала был секретным оружием и только позднее стал использоваться в астрономии» (Фейерабенд П. Избранные труды по мето­дологии науки. М., 1986. С. 247), телефон — для связи с умершими, а компьютер для вычислительных операций. Промышленные перевороты совершались не из жажды прогресса как такового его идея появилась после появления феномена «постоянного возросшей конкуренции, демографического и экологического дав­ления на существующие формы производства жизни». Осознавая эту инверсию, об этом же говорит Августин: «Мы часто наслаждаемся тем, чем надо пользо-

10

В. В. Савчук

сти в качестве семантической полноты или, быть может, интуитив­но взыскуемой неопределенности; именно неопределенность являет­ся привлекательным моментом, поскольку обретает смысл в акту­альных дискурсах в таком качестве, которое позволяет использовать этот термин, избегая прямого значения. Медиа оказывается не столь­ко посредником, сколько средой, включающей в себя то, что прежде противостояло друг другу: мир небесный и земной, субъективную и объективную реальность, индивида и общество. Универсальность отсылает к неопределенности, а потенциальность к актуальности, средство — к цели, а начало к итогу.

Если первоначально за современными медиа закрепляется ин­струментальный статус, — роль незаинтересованного посредника (будь то письмо, телефон, радио, компьютер), задача которого сообщать, не привнося ничего от себя, — ни собственной стратегии, ни своих интересов, ни воли изменить положение дел, то в даль­нейшем ситуация решительно меняется: медиа не только становятся самостоятельными, но и единственным, или, усилив тезис, онтоло­гическим условием существования человека. Они уже не являются техническими посредниками, транслирующими нечто, что в них са­мих отсутствует, что только через них передается, проходит, но сами предстают всепоглащающей и всеохватывающей средой, то есть ре­альностью опыта и сознания. Подобная ситуация повторяет себя в становлении и распространении феномена виртуальной реальности; возникнув как реальность возможная (например, ухода из мира при­нуждения в мир игры и свободы, из мира одних критериев успеха, благополучия в другой, где критерием является, например, уровень профессионализма пользователя), она, поменяв знаки, стала самой реальностью, отодвинув первую, исходную, основную, подлинную, аутентичную реальность (в самой трудности определения — знак ее нереальности) в область вещи в себе. Вероятный и возможной ста­тус ее утверждает себя в отказе от непосредственности, посколь­ку помимо медиасредств не репрезентирует себя. И в свою очередь не схватывается аналитическими процедурами классической раци­ональности, исходящей из четкости деления на субъект и объект, внешний и внутренний мир.

ваться, и пользуемся тем, чем нужно наслаждаться:

Медиафилософия: формирование дисциплины

11

Механизм коммуникации, осуществляющийся с помощью новых медиа, в отличие от практики личного сообщения предполагает от­каз от традиционных форм персонального присутствия: диалога, об­мена экзистенциальным опытом, чувствами. Укажу на продуктив­ную попытку С. Л. Фокина развести понятия «коммуникация» и «сообщение», проделанную в отношении позиций Ж. Батая и Ю. Ха-бермаса, но имеющего потенциал для объяснения различий между сообщением в доинформационном и коммуникацией в информаци­онном обществе: «Несмотря на то, что в отечественной традиции перевода понятия „communication" возобладал термин „коммуника­ция", использование его при передаче ведущей творческой установ­ки Батая абсолютно невозможно. Помимо того, что исконно русское „сообщение" в общем передает смысловой разброс понятия „комму­никация", оно к тому же раскрывает его средоточие, обнажая кор­невые и словообразовательные связи с целым рядом экзистенциаль­ных и творческих мифологем Батая: „сообщение" — „сообщество" — „общество" — „община"; „сообщение" — „приобщение" — („причаще­ние"); „сообщение" — „соумирание" („жервоприношение"). Более того <... > по существу это два различных положения мысли».⁵ Добав­лю к этому перечню «сочувствие» и «сожжение» — важные характе­ристики жертвоприношения в архаических обществах. В свете ска­занного следует признать, что существо «сообщения» раскрывается в личностном (оно же персональное и почти непосредственное) обще­нии, поскольку оперирует так называемыми «близкодействующими» чувствами: осязанием, вкусом, обонянием, — а существо «коммуни­кации» в надличностном, поэтому опирается на «дальнодействую-щие» органы чувств: глаз и ухо, которые выходят на первый план в новых медиа, поскольку событие, прежде чем стать массмедиаль-ным, трансформируется в дигитальный формат визуальной картины и звука.

В отношении искусства — исключение. На него указал Н. Луман: «коммуникация в художественной системе — это единственная фор­ма коммуникации, которая транслирует не только формы смыслов, но вместе со смыслом передает физическое ощущение». То есть, под

⁶Танатография эроса: Жорж Батай и французская мысль середины XX века / Составление, перевод и коммент. С. Л. Фокина. СПб., 1994. С. 329.

12

В. В. Савчук

историей медиа понимается продолжение (расширение) нашей спо­собности чувственного восприятия и коммуникационной способно­сти, но с оговоркой, что такому расширению не подвержены связан­ные с телом близкодействующие органы чувств, такие как осязание, обоняние и вкус.

В вопросе о том, все ли есть медиа, встречается две позиции. Одна, вслед за Маклюэном, понимает медиа как «extensions of our-

selves», то есть любая форма восприятия уже является медиаль­ной, поскольку опосредована нашими органами чувств: «действи­тельность доступна нам всегда только как медиальная конструк­ция» (Muenkler). Другая же под медиа понимает инстанции, которые предполагают дистанцирование от чувственно-телесного опыта. На­пример, язык, письмо и все технические и культурные средства ком­муникации. Дистанция растет от одного вида медиальности к дру­гому. Если речь таит возможность поговорить «по душам», а письмо может быть посланием (в его прямом домакклюэнской смысле), то телефон и интернет купируют эти возможности.

Барбара Беккер (Barbara Becker) оспаривает строгость разделе­ния на близко — и дальнодействующие воздействия, предлагая по-другому ставить акценты. Она критикует позицию известных фото­критиков и медиакритиков (Г. Андерс, С. Зонтаг, Ж. Бодрийяр), которые утверждают, что отсутствие непосредственного контакта с изображаемым событием (отсутствие запаха, вкуса, прикоснове­ния) оставляет зрителя незатронутым, равнодушным по отношению к событиям смерти, страдания, жертвам катастрофы. Зрители не затронуты телесно, плотью. Беккер утверждает, что новые медиа не только делают более значимым разрыв и зияние (Хаема) между субъектом и объектом, но и усиливают его. Именно в тематизации и актуализации этого разрыва нашего опыта, разрыва между плотью и миром, медиа могут быть продуктивны. Для примера она трак­тует концепцию пунктума Барта — пунктум как потенциальная те­лесная захваченность при взгляде на фотографию, то есть деталь на фотографии, которая шокирует наше тело, именно в ней состоит потенциал фотографии, которая трогает зрителя несмотря на ди-станцированность. Тот факт, что фотография нас трогает, связан с эмоциональной и телесно-чувственной вовлеченностью фотографа в контекст, в событие, в полноту его ощущений запаха смерти, прикос-

Медиафилософия: формирование дисциплины

13

новения к жертве катастрофы, соучастия в чувстве страха и ужаса, что соответственно изменяет всю совокупность его мировосприятия. Как говорил известный военный фотограф Фритьёф Капа: «Если твоя фотография нехороша, то ты не был достаточно близко». То есть, в фотографии всегда присутствует вовлеченность фотографа, участие в событии. Фотография стоит между зрителем и событи­ем, по-новому маркируя разрыв субъекта и объекта, но она же есть форма опосредованного соприкосновения в событии фотографии.

То есть, фотография, как вид медиа, может задеть зрителя непо­средственно, поскольку она подсоединяет зрителя к чуственно-телес-ному опыту художника. Конечно, человек не чувствует запах ужаса, в визуальном образе, но если фотография удалось, то сила вообра- пробуждает в зрителе тоже объемное восприятие ужаса, что и у фотографа. И человек подсоединяется всем своим телесным опы­том к экзистенциальному опыту художника, творца. На этот фено­мен обратил внимание философ и религиозный поэт XVII в. Ангелус Силезиус: «Кто созерцает Бога, тот также и имеет вкус, чувствует, обоняет и слышит его». Эту же мысль через два столетия повторил Ницше: «Иисус — как сладкий запах».⁶ В любом случае, повторю, произведение искусства, по Луману, выступает медиумом, переда­ющим «вместе со смыслом физическое ощущение». Таким образом, медиа, с одной стороны, препятствует непосредственному прикосно­вению (тактильному контакту), а с другой, по-новому провоцирует некую затронутость, то есть в целом, медиа развивают новые фор­мы опыта, изменяют и расширяют наше восприятие.⁷ В отличие от сообщения, которое, как мы помним, всегда есть в искусстве, комму­никация есть переход в чистую функциональность, простоту и, как следствие, пустоту, но, как известно, пустота в пределе есть источ­ник силы, энергии и власти. Власти над реальностью. В описании информационного общества подходит термин «коммуникация», а в определении природы и структуры диалога межличностного обще­ния и внутреннего опыта — «сообщение». Подобно тому, как человек, привыкший к электричеству, становится потерянным при его отклю­чении, чувство потерянности и отлученности рождается у тех, у кого

⁶KGW VII - 1.381; KSA 10.367.

⁷Becker В. Medienphilosophie der Nahsinne // Systematische Medienphilosophie / hrsg. von Mike Sandbothe und Ludwig Nagl. Berlin: Akad.-Verl., 2005. S. 76-79.

14

В. В. Савчук

выходит из строя компьютер, лишая средств связи, общения, орудия труда, развлечения и игры.

Истинность медиареальности удостоверяется как наглядными примерами, так и умозрительно, она чувственна и сверхчувствен­на одновременно. Она включает реальность виртуальную как свой закономерный, исторически предшествующий этап. Подобно тому как постмодернистское понимание тела не могло бы появиться не будь трансфигураций традиционного тела в модернистском проек­те, или, иначе, метаморфозы образа тела эпохи модерн, родивше­го свое иное — телесность, не сводимую к анатомическому телу, но являющуюся местом взаимодействия идеального и материального, чувственного и сверхчувственного (см., например, тело «Рабочего» и «Воина» Э. Юнгера, тело художника-авангардиста). Медиареаль-ность — реальность всех, а не для всех. Именно в этом статусе она становится онтологическим условием существования человека. А в этом последнем качестве — предметом философии, медиафилософи-ей.

Медиа в форме масс

Медиа в качестве медиа проявляются тогда, когда обретают форму масс. Иными словами, когда они создают среду тотальной комму­никации, тогда овладевают массами, а когда становятся массовыми, тогда создают массовое общество. Новые медиа не только задают новую форму коллективного тела, но и инкорпорируются в него. В соответствии с природой медиа необратимые изменения происхо­дят и в средствах, и с участниками коммуникации, и в результатах коммуникации. Как следствие формируется новая фигура — здесь действует магия точного найденного и широко используемого теоре­тиками коммуникации слова — коммуникант.⁸ Массмедиальное те-

Термин «коммуникант» используется не только теоретиками новых медиа и современными художниками (См. фильм режиссера Ринго Лэм (Ringo Lam) «Репликант» (2001) с Жан Клод Ван-Даммом, который наделен способностью смотреть на мир глазами убийцы, а также стоит вспомнить бесчисленных ре-пликантов агента Смита из фильма-трилогии «Матрица»), но и специалистами традиционных дисциплин: «Язык — орудие коммуникации, необходимый для обмена информацией. При обмене информацией говорящие (коммуниканты) вы­нуждены координировать свой индивидуальный опыт, и они создают знаки (сло­ва), которые относятся к общему опыту разных людей» (Успенский Б. A. Ego

Медиафилософия: формирование дисциплины

15

ло состоит из коммуникантов — но, что ближе к истине, — оно ис­пользует коммуникантов.⁹ Коммуникант есть конверсив медиасре-ды, реактивно отражающий мутации социального, биологического, психологического, идеологического и прочих тел, составляющих те­ло массмедиа. В актуальности — на поверхности тела отдельного коммуниканта — мы имеем результат — иначе, конверсив — воздей­ствий природных и цивилизационных воздействий, оставляющих на нем свои знаки. Тело медиума традиционного общества требовало инициации, подготовки, сосредоточенности и транса — в итоге ста­новилось прозрачным для сообщения с трансцендентным. В массо­вую коммуникацию человек включается тем эффективней, чем более он редуцируется к коммуниканту, то есть к атомарному человеку: разобщенному и отделенному от других. Он не проводит сверхесте-ственное, но, суммируя повседневное, усредненное, создает плотную и непроницаемую для традиции сопричастности электронную среду обитания.¹⁰ Чем более предстает она как средство, тем более внед­ряется в сознание, опыт, тело, окружающий мир, а если использо­вать более корректную формулу — становится условием сознания, опыта, тела, окружающего мира. Массовая коммуникация не репре­зентирует внешнее, она сама есть и внешнее, и внутреннее, а комму­никант лишен как имманетного, так и трансцендентного измерения, его микромир, не имеющий собственных границ, тождественен мак­ромиру.

Коммуникант сращивается со средствами коммуникации и ста­новится анонимным. Первые осмысления этого феномена нахожу в ставшем крылатым выражении Цицерона epistola non erubescit — письмо не краснеет. То, что нельзя сказать непосредственно, не по­краснев при этом, то, используя письмо в качестве посредника — одно из первых медиасредств, — легко «говорится» на бумаге. Раз-

Loguens: Язык и коммуникационное пространство. М., 2007. С. 9). Коммуникан­том по Успенскому является как адресат, так и адресант — как говорящий, так и слушающий, то есть люди вступившие в коммуникацию

Ситуация, впрочем, не уникальна: «Человек не „обладает" духом; это дух его „имеет"» — пишет Макс Шелер в 20-х гг. XX века (Шелер М. Философские фрагменты. Из рукописного наследия. М., 2007. С. 195).

Каждый вид искусства, каждый вид медиальности отстаивая чистоту и спе­цифику своего языка, не конвертируемого в другой, денансирует молчаливые представления о целостности и объемности восприятия.

16

В. В. Савчук

рывая непосредственность сообщения, оно имеет свои, осознавшие-ся со всей серьезностью, последствия за написанное слово: «слова — это слова, а что написано, то написано» или, в отечественном вари­анте, «что написано пером...». Чистый язык коммуниканта теснит язык межличностного общения, акцентирующий, как мы помним, близкодействующие органы чувств. Для стабилизации медиареаль-ности уже более важно не личное присутствие, а постоянство связи с человеком, его достижимость и связанность.

Но обращу внимание на то, что анонимность отвергал Мартин Хайдеггер — автор подхваченного структуралистами тезиса «язык язычет» («die Sprache spricht»). У него язык выступает в двух ипо­стасях: собственно языка, или языка сущности, и обыденного язы­ка («das Gerede»). Разумеется, коммуниканты не говорят на языке сущности, поскольку язык коммуникантов представляет собой нере­флексивное повторение клише, фраз рекламных роликов, а так как их чувства запрограммированы из вне, они своего рода имплантанты медиа; и интенции их исходят из внеличностного, а потому абсолют­но чистого сознания, сознания медиасубъекта.

Срастившись с медиями, человек становится коммуникантом — инстанцией как передачи информации, так и ее среды, формиру­ется гомогенное массовое тело, или медиасреда. Коммуникант есть имя новой формы идентификации, но подчеркну — не самоиденти­фикации. Говорят о коммуникантах, но не «я коммуникант». Его основа не только в дереализации персональной коммуникации, но и структур непосредственного межличностного общения доинфор-мационной эпохи. Активность редуцируется к активности субъекта, который предстоит отныне как коллективный субъект коммуника­ции, или, иными словами, — коммуникант. Наряду с объективаци­ей коммуникации, происходит субъективация вещи. Яркий, в силу наглядности образов рекламы, пример обнаруживает феномен эро­тики, покидающий ландшафт тела человека и перемещающийся на поверхность рекламируемых товаров. Это дает повод аналитикам визуальности в целом и фотографии в частности говорить о пост­эротической эпохе — с ударением на втором слоге.¹¹

«В ситуации „после оргии^и, в эпоху, получившую имя „постэротической" или „постгенитальной" сексуальности, после того как в массмедиальной по форме и содержанию культуре стало общепринятым мнение, что мужское и женское —

Медиафилософия: формирование дисциплины                           17

Новое средство коммуникации создает новое качество сообщения и тем самым новую реальность. Ее первые симптомы фиксируются в различных понятиях: «объективная коммуникация», противосто­ящая «экзистенциальной», направленной на со-общение (Ясперс); в особом типе поведения — «стратегическое поведение» (Хабермас), которое ведет к сознательному или бессознательному обману, к от­чуждению и утрате «коллективной идентичности», разрыву с тради­цией, утрате ориентиров и росту психических отклонений. Хабермас в пространстве концепта коммуникации, продумывает положитель­ные последствия ее использования. Именно коммуникация, а не со­общение, например, ведет к созданию «устойчивых межличностных отношений и личностных структур», к возникновению «устойчивой нормативной среды». Суммируя можно сделать вывод, что коммуни­кативное действие (ориентированное на взаимопонимание) является базой для воспроизводства устойчивых структур жизненного мира.

Здесь уместно сделать одну, на мой взгляд, важную оговорку. О «новом качестве» говорят большинство исследователей медиаре-альности. Но ее самостоятельность, обособленность и отдельность не является уникальным в истории смены средств коммуникации. Каждый исторически значимый эпифеномен культуры есть само­стоятельная и обособленная реальность, каковой, например, был и миф или религиозное сознание. Например, не сводящаяся к матери­альным процессам и витальным потребностям человека, реальность мифа была и актуальной формой коммуникации, и средой, и спо­собами производства и воспроизводства реальности. Он, мир насе­ленный «настоящими» мифологическими существами, храмами, це­ремониями и ритуалами. То же, что подразумевается под данным «новым качеством» — фиксирует напряженность момента перехода от одной системы, означающей реальность и продуцирующей ее, к другой, ситуацию слома привычного мира коммуникации — новыми средствами формирования нового языка: мобильного, интернетного, письменного или «албанского».

лишь конструкции нашего представления, сюрпризы эротики ждут нас вне тела. Самыми эротичными объектами оказываются рекламируемые товары, которые (и здесь замечательна чистота инверсии) дают почти сексуальное удовлетворе­ние их новому владельцу в момент покупки» (Савчук В. В. Философия фото­графии. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2005. С. 116).

18

В. В. Савчук

Использование бинарных категорий в анализе формирования ме-диареальности оправдано лишь до тех пор, пока тенденция еще не проявила себя отчетливо, пока случайность и непредсказуемость не образовали цепь необходимости, приводящей к проявлению нового качества. Уход прежнего, воспроизводящего себя в неизменности ми­ра, схватывается «теорией катастроф» Жоржа Кювье, который ис­ходил из того, что определенное состояние мира с его животными и растениями уничтожается в результате катастрофы, и создается со­вершенно новый мир, с новыми растениями и животными. А старый мир становится областью археологии, палеонтологии или истории повседневности. Новая картина мира, создаваемая новыми же ме­диа, производит и новую артикуляцию сущего, в которой сообщать и быть суть одно, как одним и тем же оказывается и сообщение, и то, чем оно передается. Появление нового господствующего средства коммуникации ведет к формированию соответствующей реальности. Подобно тому как «описывая эстетические феномены, на самом де­ле мы описываем некие способы жизни» (Л. Витгенштейн), с боль­шой долей уверенности можно утверждать, что, «описывая разные структуры медиальности, мы по сути описываем не только разные реальности, но и разные способы жизни, разные картины мира, раз­ные языки». Вот как остроумно и живо характеризовала появление нового языка Татьяна Щербина: «„Я на мобильном", — говорю. Фи­зическое мое тело, может, пасется на альпийских лугах или загорает в другом полушарии — я разговариваю с Москвой так, будто мы с абонентом сидим рядом. „Абонент" было первым словом, уменьшив­шим Землю, люди стянулись в один голосовой пучок. Особенно когда пуповину отсекли — телефонный шнур, привязка к месту осталась лишь у физического тела, „я" — кочевник. На встречи физических тел времени стало не хватать (в XIX веке, кажется, только и де­лали, что общались, будто сутки были раза в три длиннее), зато я регулярно читаю в ЖЖ „ленту друзей", обмениваюсь комментари­ями. Виртуальные друзья, прижившиеся англицизмом „френды", — это те, близкие и дальние, знакомые и незнакомые, с кем я состою в диалоге. Тело не состоит, а „я" состоит. Совсем уж ничего мате­риального: ни голоса, ни почерка, ни бумажки, запечатлевающей буквы».¹²

¹²Щербина Т. «Я» и тело // Независимая газета. 18 декабря 2007. С. 8.

Медиафилософия: формирование дисциплины

19

Обратившись к Н. Луману, увидим, что есть (в его горизонте мысли) основания утверждать «о сообщении без общения», комму­никации без человека. Луман исходит из того, что не люди друг с другом коммуницируют, а коммуникация коммуницирует сама с со­бой: «коммуникация — не есть способ трансляции чего-то, а способ создания новой структуры».¹³ Скажем так, коммуникация становит­ся не только реальностью существования, но всепоглощающей, а по­тому и единственной реальностью. Эта реальность — производное массовости; сформировавшись посредством медиа, масса становится медиасубъектом.¹⁴ Она уже сама себе и из себя прописывает по­следовательность трансформаций, которые на начальных стадиях схватываются и описываются в терминах метаморфозы или мута­ции. Здесь уместно вспомнить излюбленную фигуру мысли Лумана, котороя точно подходит к нашей ситуации: «Понятие природы гла­сит: различное есть то же самое».¹⁵ Понятие медиареальности от­крывает нам то, что медиа, сообщение и реальность — суть одно и тоже. Способы их объединения в новой реальности являются также предметом медиафилософии.

Медиапотребление

Медиальность не редуцируется ни к аппаратам, ни к коммуникан­там, ни к социальным условиям ее появления. Она — эпифеномен всех составляющих. Реальность медиа структурируется двумя полю-

¹³Луман Н. Общество как социальная система / Пер с нем. А. Антоновского. М.: Логос, 2004. С. 46.

¹ Ницше отмечал: «Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый теряет свой рассудок и получает какой-то другой» (Ницше Ф. Злая мудрость. Афориз­мы и изречения // Ницше Ф. Сочинения. В 2-х т. Т. 1. М.: Мысль. 1990. С. 766). Когда же люди — не валено, осознают ли они это или нет — объединяются в сообщество пользователей мобильными телефонами или сообщество телезрите­лей, потребителей рекламы, когда, как по призыву, становятся рядовыми армии пользователей интернета, объединенных в единую сеть, тогда отдельный человек отдает не только часть своего рассудка, но и своего ощущающего и восприни­мающего тела, образуя новое коллективное, массмедиальное тело, контуры ко­торого, кажется, уже видны, но мутации его столь стремительны, что нас (как объектов исследования и исследователей), уверен, поджидают новые удивитель­ные сюрпризы.

¹⁶Luhmann N. Weltkunst // Unbeobachtbare Welt. Uber Kunst und Architektur / Hrsg. Niklas Luhmann, Frederick D. Bunsen, Dirk Baecker. Bielefeld, 1990. S. 10.

20

В. В. Савчук

сами: производство и потребление. Но производство рождает потреб­ление, так же, как потребление становится возможным в результате производства. Они стимулируют друг друга. В отличие от деспотич­ности субъект-объектных отношений, медиареальность игнорирует оппозиции классической рациональности и, в первую очередь, чет­кость деления на субъективную и объективную реальность, на иде­альное и материальное, на реальность и вымысел. Новые средства коммуникации порождают новую конфигурацию субъекта, отличи­тельной чертой которого является децентрация,¹⁶ а в пределе — все-присутствие.

Новые средства коммуникации не только устраняют старые (на­пример, сообщение как событие подменяется — ив структуре пред­ложения и во времени — происшествием и сенсацией), но и опреде­ляют новые возможности и способы сообщения. Они создают си­стему принуждения, поскольку сформированное общество обуслов­лено технологией его сборки и зависит от средств коммуникации во всех отношениях. Генерируя нагнетение сенсации, они продуцируют скуку, которая развеивается новой же, более сильной фасциниру-ющей сенсацией. Медиазависимость обладает той же логикой фор­мирования, как и наркотическая: логикой неумолимого прогресса зависимости, логикой утраты воли и сфокусированности на модели привычного удовольствия. Негативную сторону этого процесса вы­ражает максима Августина: «Мы часто наслаждаемся тем, чем надо пользоваться, и пользуемся тем, чем нужно наслаждаться». Сред­ство становится целью, а цель — средством; компьютер из орудия вычисления становится средой (сетью) жизни, а сама полнокровная жизнь — потоком электронных образов, предметный мир — плоским экраном.

Современные медиа, определяя характер и способ коммуникации, решительно вытесняют написанное рукой в музей или архив, а пись-

Славой Жижек отмечает, что виртуальная реальность дает возможность «децентрации субъекта» — один и тот же человек в киберпространстве выступа­ет под разными масками. Притом негативным следствием этой «децентрации» является не то, что в общении с лакановским Другим человек не может пред­стать в своем собственном качестве, он не может явиться тем, кем он «является на самом деле», следовательно, его коммуникация с Другим тотально симуляци-онна (Жижек С. Киберпространство, или Невыносимая замкнутость бытия // Искусство кино. 1998. № 1).

Медиафилософия: формирование дисциплины

21

мо — телефонным разговором с одновременной трансляцией образа говорящего. Как потлач сменился денежным (вспомним, что деньги одно из значений медиума) эквивалентом, так и электронное сообще­ние идет рука об руку с электронными деньгами, платежными опера­циями. Сообщение становится коммуникацией, человек коммуникан­том, а сообщающиеся персональные тела — коллективной информа­ционной средой, в которой способность личного участия утрачивает вес, уступая функциям накопления, прибыли и приобретения. А как остро подмечает еще в середине прошлого века Ги Дебор: «Любые сношения между людьми могут осуществляться теперь только через посредничество этой власти мгновенного сообщения, то это только потому, что это «сообщение», в сущности, является однонаправлен­ным, так что его концентрация ведет к накапливанию в руках ад­министрации существующей системы средств, которые и позволяют ей продолжать это, уже предопределенное, администрирование. По­всеместное расщепление, производимое спектаклем, неотделимо от современного Государства, то есть от обобществленной формы со­циального расслоения, продукта общественного разделения труда и орудия классового господства».¹⁷ Форма всегда есть насилие над со­держанием, сообщение — над общающимися, а коммуникация — над богатством сообщения.

Вседоступность, как и техническое господство над природой, иллюзорна. Так географическое пространство — в силу развития средств сообщения, — и пространство коммуникации сжимаются, становятся вседоступными: мы всех слышали, но мало кого знаем персонально, все видели, но мало где были (а там, где бывали, давали ли себе труд увидеть, смотрели ли косо, с недоверием к собственному опыту, с медитативной концентрированностью и отрешенностью?¹⁸).

¹⁷Дебор Ги. Общество спектакля. М., Логос. 2000. С. 28. Ему вторит Мар­сель Энаф: «Подсчеты, отсрочки, посредники — все это свойственно судопроиз­водству и буржуазной торговле» (Энафф М. Маркиз де Сад: Изобретение тела либертена. СПб.: ИЦ «Гуманитарная академия», 2005. С. 339).

Подобно Гантенбайну — мнимому слепому — герою писателя Макса Фриша, после того как группа туристов, с которой он поехал в Грецию, «отщелкают фо­тоаппаратами», нужно поставить наивные вопросы о видимом, например: «Все ли колонны Парфенона одинаковой высоты? Он не верит этому; у него есть резоны, заставляющие навострить угли. Везде ли расстояние между колоннами одинаково? Кто-то оказывает услугу и измеряет. Нет. Он не удивлен, ведь древ-

22

В. В. Савчук

В сети мы присутствуем везде и нигде, вернее, только в ней и присут­ствуем, словно иллюстрируя формулу: «Все и ничто тождественно». Еще одной функцией массмедиа является возможность транс­формировать свой актуальный опыт в исторический опыт, опыт ушедшей эпохи; настоящее должно постоянно уступать место более настоящему, подлинному, реальному — сверхреальному — новому, еще не завоевавшему вкус и предпочтения потребителя. А посколь­ку «реальный потребитель становится потребителем иллюзий» (Ги Дебор), то реальность производится на фабрике грез, в большей сте­пени, чем на фабриках и кустарных мастерских Поднебесной, товары которых, замечу, являются теми же грезами, так как они повсемест­но являются симулякром оригинала. Имманентное качество массме­диа — не только создавать нечто помимо того, что сообщается, но и свое собственное послание. В сумме всех медий мы получаем медиа-реальность или (акцентируя ее новое качество Б. Гройс использу­ет другой термин) — субмедиальность. Медиареальность становится настоящей реальностью, когда освобождает место для новой акту­альности — в том исходном значении, которое соответствует латин­скому определению бытия — «actualitas», как действительности дей­ствительного, во всех смыслах слова: вкус продуктов, качества воды и свежести воздуха, природного пейзажа, того, чем, согласно Авгу­стину, нужно наслаждаться. Так медиареальность предстает сред­ством исторической амнезии, ускорением исторического времени¹⁹ и идеологией консюмеризма, что в данном контексте одно и тоже.

ние Греки не были слепыми... Некоторые так жалеют его, что в поисках слов, которые дали бы представление о священности этих мест, сами начинают видеть. Слова их беспомощны, но глаза оживают» (Фриш М. Homo Фабер. Назову себя Гантенбайн. М., 1975. С. 364-365).

Увеличение скорости письма (в момент изобретения которого ученики по­лучают «мнимую, а не истинную мудрость», поскольку будут «многое знать по­наслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в боль­шинстве невеждами, людьми трудными для общения» (Платон Федр. 275а-Ь)), ведет к мертвописи. Согласно Н. Федорову: «Скоропись (курсив, мелкое, бег­лое письмо, беглопись) — это письмо Нового времени, времени, переходящего от религиозной жизни к светской. Подобно тому как все должности и профес­сии лишаются священного значения, и письмо перестает быть службою Богу в общем, хотя и таинственном, деле, а подобно другим профессиям обращается в личное дело и становится средством наживы; скоропись — это уже не священное письмо, и не благоговение управляет рукой писца, ставшего наемником и про­давцом, не благоговение управляет и рукою писателя и вообще пишущего в эту

Медиафилософия: формирование дисциплины

23

Медиа как предмет теории

Один из первых, и он же первый дискуссионный вопрос, — вопрос о реальности предмета медиа и его границах. Маршалл Маклюэн к медиа относит: электрический свет, устную речь, письмо, дороги, числа, одежду, жилище, город, деньги, часы, печать, книги, рекламу, транспортные средства, автоматическое оборудование, кино, фото­графию, пишущую машинку, телефон и компьютер. Если произве­сти инвентаризацию того, что включается исследователями в пред­мет медиа, то нас ожидает удивление, оборачивающееся прозрением, а что не есть медиа? Вилем Флюссер выделяет визуальные медиа (фотоаппарат, кинокамера, монитор телевизора, видеомагнитофон). Теоретики искусства полагают, что живопись, равно как и другие формы художественного творчества, тоже есть медиа.²⁰ Неопреде­ленность предмета медиатеории дала повод Сьюзен Бак-Морс ска­зать, что «такого объекта, как медиа, не существует или же, что медиа, — это „слабый" объект».²¹ Но изнанка неопределенности — отказ от границ, а, следовательно, всеприсутствие. Одна из первых сложностей анализа медиа в том, что они не столько являются пред­метом рассмотрения, сколько сами являют мир в его данности, по­мимо которой пусть нечто и мерцает своей вероятной жизнью, но

эпоху, не признающую ничего священного. Для новейшего времени и скоропись оказалась еще медленною, и вот оно создало стенографию для записывания все­го создаваемого на скорую руку. Скоропись, несмотря на быстроту, оставляет еще переписывающему некоторую свободу, тогда как стенограф, находясь в пол­ной зависимости от говорящего, обращается уже в машину, в фонограф. Чтобы понять сущность прогресса, нужно представить весь путь от живописи, кото­рая была первою грамотою, которая от писавшего требовала художественных способностей, полноты души (такова была иероглифическая грамота, это лей-вое письмо, говорившее преимущественно о мертвых, как бы оживлявшее их), до письма стенографического, в коем уже нет ничего живописного; стенография есть мертвопись, говорящая о дрязгах живых, исполняемая человеком, обращен­ным в самопишущую машину» (Федоров Н. Сочинения. М., 1982. С. 83, 84—85). Об этом весьма интересном сюжете см.: Петер Боянич. Создает ли «скоропись» врага? О «мертвописи» у Федорова (стенограф) // CREDO NEW. Теоретический журнал. 2004. № 1.

Фоменко А. Живопись после живописи // Художественный журнал. 2001. № 40.

См.: Гавришина О. Материалы Международной конференции «Современные медиа: теория, история, практика» (Москва, РГГУ, 17-19 мая 2006 г.) // Новое литературное обозрение. № 82.

24

В. В. Савчук

средств — помимо медий — эксплицировать его нет. Медиа инстал­лированы в нашу способность понимать мир в его данности. Мы видим не медии, но медиями. Такую позицию можно назвать ме-диааприоризмом, или, как называет ее Кристоф Вульф, медийным фундаментализмом.

Сюжет не нов, его прообраз открывает себя в имевших место в истории способах представлять непредставимое, в традиции гово­рить о несказуемом, показывать сверчувственное (здесь весь спектр от мистического экстаза и духовного видения, до трансцендирования и трансгрессии). Осознавая возможность и важность этого подхода, вспомним режим актуальности, задаваемый массмедиями; именно в массовом формате медиа обретают то качество, которое изменяет реальность и определяет предмет философской рефлексии.

Столь же настоятельный, сколь и трудный вопрос о границах того, что относить к медиа, решается исследователями в двух на­правлениях. Представители первого, относя к ним все, что окружа­ет человека, чрезмерно расширяют содержание понятия до нераз­личимости с такими понятиями, как реальность, действительность, сущее — оно характерно для медиафилософии.²² Вторые связыва­ют себя целью ограничить предмет, выделив круг средств коммуни­кации, — теория коммуникаций. Последняя сталкивается с другой проблемой: каковы критерии демаркации средств от не причисля­ющихся к таковым? И не оказываемся ли мы в ситуации, которую точно описывает Вульф: «В позиции медийной маргинальности, в ко­торой медиа «идентифицируются исключительно с материальными условиями реализации семиотического процесса». Вульф предлагает сместить внимание на осуществляющуюся функцию медиа — ее пер-формативный характер, то есть направить концепт медиа на вопрос о том, «можно ли понимать „передачу с помощью медиа" одновре­менно и как „трансформацию, и как субверсию передаваемого"...

²²Фотограф — это не рабочий, а игрок: не «Homo faber», a «Homo ludens». Толь­ко фотограф играет не игрушкой, а против игрушки. Он внедряется в аппарат, чтобы вывести на свет скрытый в нем замысел. Фотограф внутри аппарата и тесно с ним связан, но совершенно иначе, чем окруженный орудиями труда ре­месленник и стоящий у машины рабочий. Это функция нового типа, при которой человек и не константа и не переменная величина, человек и аппарат сливаются в единой целое. Поэтому уместно называть фотографа функционером (Вилем Флюссер. За философию фотографии. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2008. С. 29).

Медиафилософия: формирование дисциплины

25

Тогда „репрезентация" не означает переход от чувственного к ле­жащему „за ним" смыслу, а предоставляет возможность проявиться смыслу из самого чувственного воплощения... Медиа тогда „истори­ческая грамматика" нашего способа обращения с тем, что дистанци­ровано от нас. Медиа позволяют проявиться удаленному, буквально говоря: удаляют (устраняют) пространство. Медиа феноменализиру-ют, их посредническая способность основана на превращении в вос­принимаемое, на эстетизировании. Поэтому основополагающей для нас является воспринимающая функция медиа: их когнитивная и коммуникативная роль выполняются за счет этого эстетизирующего потенциала».

Понятия «медиатеория» и «медиафилософия» часто отождеств­ляются. Однако их следует различать. Если медиатеория реализует­ся в рамках специализированного знания, используя количественные характеристики в анализе технических средств сбора, хранения и пе­редачи информации, то медиафилософия исходит из предпосылки, что медиа не столько предмет познания, но сами есть условия по­знания, действия, мысли. Так, например, глобализация использует медиатехнологии, но и сама глобализация смогла обрести свои чет­кие очертания в связи с развитием новых — всепронизывающих и быстрых — медиа.²⁴ Они — предпосылка того, в свете чего можно нечто увидеть. Их самореферентность и самозамкнутость — суще­ственное качество медиареальности. Ее постижению помогают идеи Н. Лумана, показавшего, что система коммуникации является за­крытой системой. Она обладает свойством самореферентности, то есть отсылки к самой себе, отказывает внешним инстанциям в опре­делении истины или оценки. Медиа также операционально замкну­ты, сосредоточены на себе, своих способах репрезентации. Отсылая к себе и себя же удостоверяя, они аутопоэтичны: строятся на своих собственных основаниях, гарантируя свое собственное воспроизвод­ство. Заметим при этом, что медиареальность больше чем система коммуникации, описанная Н. Луманом.

²³Вульф Кристоф. Антропология: История, культура, философия / Перевод, послесловие и комментарии Гульнары Хайдаровой. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2008. С. 156.

Так «медленная подача информации недостойна теперь далее называться „информацией"» (Вирилио П. Информационная бомба. Стратегия обмана. М., 2002. С. 112).

26

В. В. Савчук

Различая медиа как средство традиционного (доинформацион-ного) сообщения и медиа как условие вопрошания о реальности, как способ данности мира, мы, исподволь, подходим к проблемно­му полю медиафилософии. Первый подход акцентирует механизмы и средства сбора, хранения и передачи информации, побочным эффек­том чего является редукция человека к коммуниканту — этому, в вышей степени точному и самопроговаривающемуся о забвении лич­ностных связей (и самой личности) в сетях коммуникации, агенту. Но в дискурсе медиаспециалистов нет ценностной негации. Функци­ональный подход имеет свой прагматический ресурс. Им оправдан и в его же границах привычен, а, если вспомнить, что привычка (ethos) по Аристотелю, то и этичен.

«Если телеграф сделал предложение короче, то радио укоротило новость, а телевидение ввело в журналистику вопросительную инто­нацию».²⁵ Продолжая ряд, спросим себя, что нового внес интернет? Объединенные в сеть персональные компьютеры создали деперсона­лизированную реальность, которая поглотила реальность исходную, попутно вобрав в нее как пространство самореализации, так и самого человека; медиареальность, тотально развернув свою сеть в форме электронной и цифровой коммуникации (киберпространство), ста­ла не представлением реальности (о реальности), но самой реаль­ностью.²⁶ Глобализация возникает не столько тогда, когда глобаль­ный мир охватывает все миры сетями коммуникации, сколько тогда,

²⁸Маклюэн Герберт Маршалл. Понимание медиа. М., 2003. С. 244. Данный фрагмент я привожу в переводе Руслана Хестанова. «Ускорение новости» ведет не только к сокращению предложения, но и к сокращению расстояния, или, по Хайдеггеру, к преодолению от-даленности, которое на поверку оказывается «еще необозримым от-далением „мира" на пути разрушающего расширения повседнев­ного окружающего мира» (Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997. С. 105. (Пер.

B. Бибихина)). По прошествии времени утверждение об атомизации человека
стало общим местом в трудах социологов и культурологов.

При всей, на первый взгляд, кажущейся отдаленности от нашей темы, те­мы представления в СМИ «Востока», наблюдение Эдварда Сайда затрагивает существенные черты медиареальности: «Один из аспектов электронного мира постмодерна состоит в том, что стереотипы, через которые смотрят на Восток, получают определенное подкрепление. Телевидение, кино и прочие медиаресур-сы сводят всю информацию к более или менее стандартизованным формам. Как только речь заходит о Востоке, стандартизация и культурные стереотипы усили­вают влияние академической и имагинативной демонологии XIX в., „таинствен­ного Востока"» (Сайд Э. Ориентализм / Пер. А. В. Говорунова. СПб., 2007.

C. 45)

Медиафилософия: формирование дисциплины         27

когда он присутствует у тебя дома, когда кажется, что ты владе­ешь средствами коммуникации, когда ты думаешь, что они у тебя «под рукой», но тогда, когда ты оказывается связан ими, когда ты всегда на связи, когда ты повсеместно доступен и наблюдаем. Что совершенно оправдано фиксируется в терминах транспорентности (прозрачности). Но медиареальность это не тот мир, который, как «большой брат» посредством медий следит за тобой, но тот, за кото­рым пользователь или телезритель следит неотступно, неотлучно, бескорыстно и всегда по своей воле. Пользователи — это в высшей степени средняя часть населения (вспомним, что медиа отсылает к значению середина, средний, посредник). Установка интеллектуалов на отказ от телевизора маргинализирует стратегии получения ин­формации, уравнивая их с «бездомными», которые тоже телевизор «не смотрят».

Коммуниканты

Коммуниканты — актуальная форма интерсубъективности. Комму­никанты (которым нет числа, как нет ограничений в пространстве и во времени) неотделимы от средств коммуникации, как минотавр неотделим от лабиринта, а кентавр — от продуктивной силы вообра­жения. Они создают среду в той же мере, в какой медиасреда созда­ла коммуникантов. Коммуникант — и жертва, и жрец в одном лице. Осцилляция в конкретном акте коммуникации между передачей ин­формации и трансформацией участников коммуникации производит единое тело медиасубъекта. В конечном итоге существо коммуника­ции требует тождества получаемой информации и трансформиро­ванного сознания — медисферы. Средства информации (неизбеж­но отбирающие и видоизменяющие события) являются результатом качественной трансформации системы коммуникации. Именно это усреднение — результат трансформации — вынуждены делать спе­циалисты по различным практикам коммуниакции, которые, повто­рю, имеют дело не столько с людьми, сколько с коммуникантами — этим субститутом голливудского репликанта в системе «реальных» отношений.

Медиасубъект наследует родовые признаки субъективной моде­ли, которую находим в различных философских школах. В частно­сти, описание совокупности правил познания и действия на основе

28

В. В. Савчук

разума разработано в рационалистической традиции. Находим ее и в «Феноменологии духа» Гегеля. Его концепт «для нас» вовлекает в познание целого, которое раскрывается в идее «действительного ра­зума», осуществляющегося в структурах взаимодействия. В таком развертывающем себя, проекте всеобщности быстро обнаружилось затруднение в объяснении того, откуда происходят универсальные моральные и теоретико-познавательные нормы, регулирующие кон­кретные формы жизни. Юрген Хабермас констатирует, что наше время характеризуется тем, что «Невозможно не разглядеть симп­томов роста нищеты и социальной нестабильности при растущей диспропорции в доходах, нельзя не заметить и тенденции к обще­ственной дезинтеграции».²⁷ Способом собрать и удержать общество в динамическом равновесии, привести к единству является введе­ние концепта «коммуникативной рациональности», опирающейся на разумные критерии, опосредствующие связь реальных индивидов. «Действительный разум» продумывается в терминах интерсубъек­тивности как эпифеномена коммуникативных процедур. Имя ему дают, исходя из обновленной концепции разума: «семиотический ра­зум» К.-О. Апеля, «коммуникативный разум» Ю. Хабермаса, «линг­вистический разум» Г. Шнедельбаха, «интерпретирующий разум» 3. Баумана. Здесь разум — условие диалога, основа общности и ос­нование коммуникаци. Общность выработана самим же разумом, его притязанием на всеобщность и тотальность. Критика последних с по­зиций контекстуализма, акцентирующем индивидуальность топоса, культуры, языка, то есть не всеобщность и не сводимость множества этосов, языков, жизненных практик к единому началу, одновремен­но является критикой же классического разума. Будем справедли­вы и укажем на то, что не все полагаются на разум безоговорочно: «То, что разум выступает фактором общественной дезинтеграции, вызвано главным образом тем, что он изгоняет из жизни архаиче­ские силы, которые извечно были закваской и оплотом общества», — пишет, опираясь на мысль Жоржа Батая, Жан-Мишель Хеймоне.²⁸

Хабермас Ю. Учиться на опыте катастроф? Диагностический взгляд на 20 век // Хабермас Ю. Политические работы / Перевод Б. Скуратова. М.: Праксис, 2005. С. 114.

²⁸Хеймоне Ж.-М. Хабермас и Батай // Танатография эроса: Жорж Батай и французская мысль середины XX века / Составление, перевод и коммент.

Медиафилософия: формирование дисциплины

29

Идея свободного доступа к информации и свободной коммуникации, согласно авторам, уповающим на модифицированный разум, приво­дит к пониманию того, что обретение консенсуса зависит от средств коммуникации.

С точки же зрения новой формы субъективности — сознания пользователей (коммуникантов) — новые медиа это единственный путь обретения свободы вместе со средствами коммуникации, а не отрицая их.

Media turn

Прояснению понятия «медиафилософия» способствует, по убежде­нию Стефана Мюнкера, анализ ситуации, возникшей после медиаль­ного поворота («medial turn»).²⁹ Австрийский автор Райхард Мар-грайтер радикализирует тезис об онтологическом статусе медиа-реальности, полагая, что медиафилософия сегодня является «пер­вой философией» «prima philosophia» в аристотелевском смысле.³⁰ И это дает ему основание назвать современную интеллектуальную и культурную ситуацию таким же радикальным разрывом с предыду­щей традицией, каким был «лингвистический поворот» («linguistic turn»), а нынешнему дать название («medial turn»). Претендуя на резонанс, который вызвал Рорти, введя продуктивный и широко из­вестный ныне философский terminus novus «linguistic turn». В ряду же претендующих на статус следующего поворота XX века первым стоит иконический поворот «iconic turn», обозначающий поворот к образу на рубеже XX и XXI веков. Вскоре вслед за иконическим стали появляться теологический, перформативный, антропологиче­ский, риторический и пр. повороты.³¹ Позиция Марграйтера, пусть

С. Л. Фокина. СПб., 1994. С. 204.

²⁹Munker S. After the medial turn. Sieben Thesen zur Medienphilosophie. // Me-dienphilosophie: Beitrage zur Klarung eines Begriffs // Hrsg. von Stefan Mtinker, Alexandrer Roesler, Vike Sandbothe. Frankfurt am Main: Fischer-Taschenbuch-Verl., 2003. S. 16-25.

³⁰Systematische Medienphilosophie / hrsg. von Mike Sandbothe und Ludwig Nagl. Berlin: Akad.-Verl., 2005; Konitzer W. Medienphilosophie. Miinchen, Fink, 2006; Medienphilosophie: Beitrage zur Klarung eines Begriffs / hrsg. von Stefan Mtinker. Frankfurt am Main: Fischer-Taschenbuch-Verl., 2003.

Вот какие аргументы использует Христоф Вульф для обоснования введения понятия антропологический поворот: «После лингвистического поворота и ико-

30

В. В. Савчук

и в модусе симптома, важна. Дело в том, что метафора поворота сегодня используется там, где исследователи, используя философ­ский ресурс метафоры поворота Хайдеггера-Рорти, претендуют на сверхзначимость результатов той области, в которой они работа­ют, и которая, в случае признания ее «поворотом» автоматически становится не только легитимной философской дисциплиной: фило­софией языка, человека, понимания, образа, медиа и фотографии, но и самой злободневной сферой ииследования.³²

Вопрос о метафоре поворота не столь прост. В нем сходятся несколько, странным образом связанных друг с другом сюжетов. Первый — терминологический. Его принято связывать с фундамен­тальным поворотом, часто обозначаемым онтологическим, Н. Гарт-мана и Хайдеггера. Здесь два различных поворота: во-первых, то, что исследователи называют фундаментальным поворотом, и, во-вторых, то, что сам Хайдеггер называл таковым. Первый отсылает к «Бытию и времени», второй — к работам после одноименной ра­боты «Kehre». В собственном обозначении он избрал старое немец­кое слово Kehre — поворот, извилина (дороги), поворот, соскок с поворотом (гимнастика), разворот автомобиля; вираж. 3. kehren — обратить взор к небу, повернуть все к лучшему, но и мести, под­метать, наводить порядок. Хайдеггер игнорирует более привычное слово Wende — поворот; оборот. 2. перен. поворот, перемена (судьбы и т. п.). 3. рубеж, порог (о времени). 4. выход наверх (борьба).

нического поворота 70-х и 90-х гг. прошлого века, в которых были обозначены языковая и образная укорененность действия и познания, на переломе веков в культурологических науках намечается перформативный поворот, в перспек­тиве которого культурное действие рассматривается как инсценирование и ис­полнение. Все три „поворота" — это повороты к антропологическому способу рассмотрения. В первом случае речь идет о зависимости человеческих взаимо­действий и познания от языка, во втором — о конституирующей роли вообража­емого для культуры и в третьем — о форме и структуре человеческого действия, фокусирующего телесность» (Вульф Кристоф. Антропология: История, культу­ра, философия / Перевод, послесловие и комментарии Гульнары Хайдаровой. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2008. С. 152). См. также: The Anthropological Turn in Lit­erary Studies, Yearbook of Research in English and American Literature / Hrsg. Jiirgen Schlager. Tubingen 1996.

Вот характерный пассаж, иллюстрирующий сказанное: «Всеобщий Ренес­санс риторики, так называемый rhetorical turn, — хотя и несущий еще знаки вопроса, — достиг немецкоязычной философии» (Peter L. Rhetorische Revisionen der Philosophie // Philosophiesche Rundschau. 2007. Bd. 54. S. 177).

Медиафилософия: формирование дисциплины

31

Второй, — я назвал бы, геополитическим. Дело в том, что лингви­стический поворот (linguistic turn), связываемый с именем Ричарда Рорти, провозгласившего начало лингвистического поворота в сбор­нике под одноименным названием в 1967 г.,³³ становится матрицей, которая задает схему для всех последующих поворотов, избирая ан­глоязычную транскрипцию. И первый из претендентов на третий поворот есть иконический поворот — означающее сдвига в социаль­но-культурной ситуации, при котором онтологическая проблематика переводится в план анализа визуальных образов. Он следует за онто­логическим, лингвистическим поворотами и фиксирует отход в сред­ствах коммуникации от вербального способа к визуальному (или, как сказал бы П. Вирилио, от soft к hard³⁴). Но господство новых средств коммуникации изменяет существо восприятия, что в конечном итоге ведет к изменению понятия реальности. В наше время перепроиз­водство визуальной продукции достигло столь небывалых масшта­бов, что перестроило критерии оценки событий: мы чаще доверяемся не букве и слову, а визуальному образу. Начало этой тенденции об­наружил в 30-е годы XX века ученик Гуссерля и Хайдеггера Гюнтер Андерс, усмотревший в ней «икономанию», затем Вильям Дж. Томас Митчел в 1992 г. в журнале «Артфорум» вводит понятие «pictorial turn»,³⁵ а Фердинад Фельман в рамках исследований символического прагматизма «Imagic turn» и наконец, историк искусства из Базеля Готфрид Бем предложил в 1994 г. термин «Iconic turn» «иконический поворот».³⁶ Можно ли говорить и в каком смысле об «иконическом повороте»? Не сопровождается ли обращение медиатеоретиков и фи­лософов в решении актуальных вопросов к образу игнорированием языка, который к 1980 годам, согласно Ж.-Ф. Лиотару, обрел статус

³³The Linguistic Turn / Ed. Rorty R. Chicago, University of Chicago Press, 1967. «Остается лишь дилемма средств коммуникации, конфликт между soft (ре­чью) и hard (образом)... дискурс новых политических топ-моделй будет hard и убедительным». (Вирилио П. Информационная бомба. Стратегия обмана. М.: «Гнозис», «Прагматика культуры», 2002. С. 63). Здесь естественно вспомнить о медиасубъекте (В. Подорога), медиальном шамане (Н. Грякалов), культурале (см. подробнее В. Савчук. Режим акутальности. СПб, 2004), синонимом которых являются политические топ-модели.

³⁸Mitchell W. J. Т. Iconology: Image, Text, Ideology. Chicago, 1986; Mit­chell W. J. T. Picture Theory. Chicago, 1994.

³⁶Boehm G. Die Wiederkehr der Bilder // Was ist ein Bild? Hrsg. von Gottfried Boehm. Mtinchen, Wilhelm Fink Verlag, 1994. S. 17-19.

32

В. В. Савчук

реальности как таковой, ибо даже «научное знание — это вид дис­курса. Поэтому можно сказать, что на протяжении сорока лет так называемые передовые науки и техники имеют дело с языком: фо­нология и лингвистические теории, проблемы коммуникации и ки­бернетика, современные алгебры и информатика, вычислительные машины и их языки, проблемы языковых переводов и исследование совместимости машинных языков, проблемы сохранения в памяти и банки данных, телематика и разработка „мыслящих" терминалов, парадоксологи — вот явные свидетельства, и список этот не исчер­пан» (Ж.-Ф. Лиотар. Состояние постмодерна, 1979). Итак, лингви­стический поворот подразумевал, что язык стал