Последние приготовления 1 страница

На следующий день, то есть 10 сентября 1943 года, наши войска вновь прочно удерживают Рим и его окрестности. Я могу наконец-то перейти к исполнению своего задания или, точнее, к последним приготовлениям, а именно к выработке подробного плана.

Прежде всего я изучаю вместе с Радлем различные возможности, из которых нам надо какую-то выбрать (предполагая, что и сама операция окажется возможна). В одном нет сомнений: мы не можем терять ни минуты. Каждый день, возможно, даже каждый час место заключения дуче может быть изменено, не говоря уже о другом событии, которого мы опасаемся более всего: передаче пленника союзникам, которые его, несомненно, уже затребовали. Немного позже мы узнаем, что генерал Эйзенхауэр включил это требование в условия перемирия.

Наземная операция нам кажется неизбежно обреченной на провал. Нападение через крутые склоны, ведущие к плато, приведет к огромным потерям, и, во всяком случае, карабинеры окажутся предупреждены достаточно рано, чтобы вполне успеть либо спрятать дуче, либо увезти его в другое место. Чтобы помешать им ускользнуть вместе со своим пленником, нам пришлось бы окружить весь горный массив поисковой цепью, а на это потребовалась бы по меньшей мере дивизия. Поэтому наземную операцию надо считать неосуществимой.

Нашим главным козырем должна стать полная внезапность, ибо, не говоря уже о стратегических соображениях, мы опасаемся, как бы у карабинеров не было приказа убить своего заключенного в случае опасности побега. Это предположение впоследствии подтвердится. Только наше молниеносное вторжение спасло дуче от неминуемой смерти.

Итак, мы видим только два способа: высадка парашютистов или приземление транспортных планеров рядом с отелем. После долгого анализа всех «за» и «против» этих двух решений мы выбираем второе. В разреженной атмосфере на этой высоте нам бы потребовались, чтобы предотвратить слишком быстрый спуск, особые парашюты, а мы такими не располагаем. К тому же я предвижу, что из-за пересеченной местности десантники приземлятся со слишком большим рассеянием, так что быстрая атака плотным строем окажется невозможной. Остается только приземление нескольких планеров. Но есть ли в окрестностях отеля участок, на котором они могли бы сесть?

Когда пополудни 8 сентября я решил проявить наши аэрофотоснимки, выяснилось, что огромная лаборатория в Фраскати уже стерта бомбами с лица земли. Один мой офицер все-таки смог сделать несколько отпечатков во вспомогательной лаборатории, но к несчастью, нам не смогли дать крупноформатные снимки для стереоскопа, которые бы позволили увидеть местность четко и рельефно. Я должен был удовольствоваться обычными фотографиями, примерно 14 на 14 сантиметров, на которых, однако, я прекрасно узнал треугольный луг, который уже привлек мое внимание во время нашего полета над отелем. Именно на этом луге, выбрав его в качестве площадки для приземления, я буду осуществлять свой план.

Также надо подумать и о том, как прикрыть наши тылы и обеспечить отход после выполнения самой операции. По нашему плану эти две цели достигаются с помощью батальона парашютистов, которые должны ночью пробраться в долину, чтобы в час «Ч» захватить станцию подъемника.

Выработав таким образом основные детали операции, я отправляюсь к генералу Штуденту. Я хорошо знаю, что уже три дня у него совсем не было возможности отдохнуть даже несколько минут – у меня, впрочем, тоже, – но теперь нужно вместе прийти к какому-то решению. И вот я объясняю ему свой план, и мне даже удается его убедить. По правде говоря, генерал вовсе не проявляет энтузиазма, он не скрывает от меня своих опасений, но он понимает также, что если мы не хотим отказаться от нашей задачи, то должны попытаться использовать единственную оставшуюся у нас возможность. Однако, прежде чем дать свое согласие, он желает посоветоваться со своим начальником штаба и еще одним офицером штаба своего корпуса.

И вот эти два специалиста по воздухоплаванию недвусмысленно высказываются против нашего плана. По их мнению, приземление на такой высоте и на неподготовленной местности никогда еще не осуществлялось по той простой причине, что оно «технически невозможно». По их мнению, высадка в том виде, как я ее замыслил, вызовет потерю по крайней мере 80 процентов личного состава. Остаток отряда окажется тоща численно слишком слаб, чтобы выполнить свою задачу.

В ответ на эти доводы я объясняю, что прекрасно отдаю себе отчет в опасностях, которым мы подвергаемся, но в любом случае, когда впервые испытывается что-либо новое, надо идти на некоторый риск.

Я полагаю, что осторожное приземление планера на брюхо вдоль очень слабого склона треугольного луга позволит уменьшить скорость падения планеров и, следовательно, избежать больших потерь. Разумеется, заявляю я, в случае если эти господа предложат какое-нибудь лучшее средство, то последую их советам.

После долго раздумья генерал окончательно встает на мою сторону и немедленно отдает приказание:

– Пусть вам немедленно доставят из южной Франции все двенадцать транспортных планеров, которые вам нужны. День «Д» назначается на двенадцатое сентября, а час «Ч» – на семь утра. Это значит, что двенадцатого сентября ровно в семь утра, планеры должны приземлиться на верхнем плато – ив тот же миг батальон овладеет станцией подъемника в долине. Я лично дам указания пилотам и порекомендую им приземляться крайне осторожно. Я полагаю, капитан Скорцени, что операцию следует осуществлять так, как вы сказали, и никак иначе.

Вырвав таким образом это решение, я отрабатываю с Радлем последние детали операции. Надо очень точно рассчитать расстояние, определить оснащение людей и в особенности определить точки приземления каждого из двенадцати аппаратов. Транспортный планер может взять на борт, кроме пилота, девять человек, то есть одну группу. Мы ставим каждой группе конкретное задание; что касается меня, то я полечу в третьем планере, чтобы при непосредственном нападении на отель воспользоваться прикрытием, которое обеспечат люди двух первых планеров.

Все подготовив, еще раз взвешиваем наши шансы. Все прекрасно понимают, что они весьма невелики. Прежде всего, никто не может нам гарантировать, что Муссолини по-прежнему находится в отеле и что он останется там до дня «Д». Далее, совсем неясно, успеем ли мы сладить с итальянским отрядом достаточно быстро, чтобы предотвратить казнь дуче. Наконец, нельзя не принимать во внимание еще и предостережение тех офицеров, что предсказали нам неминуемый провал операции.

Преувеличен их пессимизм или нет – все равно мы должны предусматривать потери во время приземления. И это еще не все: даже без учета этих потерь нас будет всего 108 человек, и к тому же всеми группами нельзя будет располагать одновременно. Мы столкнемся с 250 итальянцами, которые прекрасно знают местность и укрылись в отеле словно в крепости. Что же до вооружения, то здесь у нас с противником должно быть примерное равенство. Вероятно даже, что автоматы обеспечат нам небольшое преимущество, которое в некоторой мере уравняет численное превосходство противника, опять же при том условии, что наши начальные потери не окажутся слишком велики.

Радль кладет конец этому безрадостному обсуждению:

– Прошу вас, капитан, не стоит брать логарифмическую линейку и просчитывать на ней наши шансы на успех. Мы знаем, насколько они малы, но мы также понимаем, что предпримем эту операцию – чего бы то ни стоило.

Меня заботит еще одна вещь: не найдется ли какого-нибудь способа усилить момент внезапности, который должен быть нашим главным козырем? Уже больше часа мы тщетно ломаем голову; наконец у Радля внезапно появляется гениальная мысль: мы возьмем с собой какого-нибудь старшего итальянского офицера, и, наверное, одного его присутствия будет достаточно, чтобы посеять в душах карабинеров некоторое смятение, колебание, которое помешает им немедленно дать нам отпор или казнить дуче. И тут уж нам придется не терять ни секунды, чтобы не позволить им оправиться.

Генерал Штудент сразу же одобряет это хитроумное предложение, и мы ищем наилучший способ, чтобы его осуществить. Надо, чтобы генерал принял этого офицера накануне дня «Д» и убедил его – как именно, мы не очень представляем – участвовать в операции. Затем, чтобы предотвратить всякую возможность утечки информации или даже предательства, офицер должен остаться с нами до следующего утра.

Высокий чин из нашего посольства, который прекрасно знает римских военных, указывает мне на одного офицера, бывшего члена штаба римского губернатора, как человека, способного оказать нам эту услугу. Во время боев за обладание городом этот человек вел себя, скорее, нейтрально. По моей просьбе, генерал вызывает его на вечер 11 сентября к себе в Фраскати, чтобы обсудить с ним «некоторые проблемы».

***

Теперь мы подстраховались и с этой стороны. Но появляется новый повод для беспокойства: новости, получаемые в течение дня 11 сентября, насчет перелета транспортных планеров совсем не радуют. Все более и более усиливающаяся активность союзнической авиации принудила нашу эскадрилью несколько раз делать длинный крюк, и к тому же перелету очень мешает отвратительная погода. До самого последнего мгновения мы надеемся, что планеры все-таки прибудут вовремя, но тщетно.

Таким образом, нам приходится передвинуть во времени все этапы нашей операции. День «Д» остается, как и прежде, воскресеньем 12 сентября – мы ни в коем случае не можем позволить себе потерять целые сутки, – но час «Ч» отодвигается на 14 часов. Со всевозможными извинениями объясняем итальянскому офицеру, который явился на встречу с военной пунктуальностью, что у генерала Штудента возникли непредвиденные обстоятельства, и просим его прийти на следующее утро в восемь часов в аэропорт Пракика-ди-Маре. Самое серьезное – это то, что задержка еще больше уменьшает наши шансы на успех. С одной стороны, мощнейшие восходящие потоки, которых следует ожидать в самые теплые часы, сделают приземление очень опасным, а с другой – задача отряда, которому поручено занять станцию подъемника, намного усложнится, поскольку он будет вынужден нападать среди бела дня. Тем хуже… Мы все-таки попробуем добиться успеха.

Сразу пополудни 11 сентября я отправился в оливковую рощу одного женского монастыря, где поставила палатки часть, переданная под мое командование. Я уже заранее решил взять на операцию только добровольцев, но хотел откровенно предупредить их, что они подвергаются большой опасности. И вот я приказал свистать сбор и произнес краткую речь:

– Ваше длительное бездействие заканчивается. Завтра мы выполним операцию величайшей важности, которую поручил мне сам Адольф Гитлер. Мы должны приготовиться к тяжелым потерям, которые, к несчастью, неизбежны. Я лично поведу наш отряд и могу вас уверить, что сделаю все возможное; если так же будете действовать и вы, если мы будем сражаться бок о бок изо всех наших сил, то наша операция будет успешной. Пусть добровольцы выйдут из строя!

К моей большой радости, все без исключения делают шаг вперед. Мои офицеры с большим трудом уговаривают некоторых остаться, поскольку я могу взять с собой всего лишь восемнадцать человек. Остальные девяносто должны быть по приказу генерала Штудента отобраны из солдат 2-й роты батальона курсантов-парашютистов. Затем я отправляюсь к командиру этого батальона, чтобы обсудить с ним различные этапы операции. Согласно приказаниям генерала, именно этот офицер будет командовать отрядом, которому надлежит захватить станцию подъемника. В тот же самый вечер батальон курсантов-парашютистов отправляется в путь по направлению к долине. Жребий брошен.

Когда наступила ночь, мы слышим по союзническому радио сообщение, которое повергает нас в ужас. Диктор объявляет, что дуче только что прибыл в Северную Африку на борту итальянского военного корабля, который ускользнул из порта Специи. Пережив первое потрясение – неужели и на этот раз мы опоздали? – я беру морскую карту и приступаю к подсчетам. Поскольку я знаю, в какой точно час часть итальянского флота покинула Специю, то легко вижу, что даже самое быстроходное судно не может достичь африканских берегов к тому часу, когда была объявлена эта новость. Следовательно, это сообщение – обычная утка, предназначенная ввести в заблуждение немецкое командование. Мы ничего не станем менять в нашем распорядке. Но с этого дня я воспринимаю сообщения из союзнических источников с осторожной сдержанностью.

 

 

Высадка

На следующий день – а это было воскресенье 12 сентября 1943 года – мы отправляемся в пять утра на аэродром, где выясняется, что планеры будут приблизительно в десять. Я воспользовался этой отсрочкой, чтобы лишний раз проверить снаряжение своих людей. Каждый из них получал «парашютный паек» последние пять дней. Когда я принес несколько ящиков свежих фруктов, в бараках тут же установилось радостное оживление. Конечно, любой мог почувствовать напряжение, которое неизбежно охватывало самых отважных перед броском в неизвестность, но мы старались рассеять всю боязливость и нервозность тут же, как только она зарождалась.

Однако и полдевятого итальянский офицер не явился. Я отрядил лейтенанта Радля в Рим, приказав ему привезти итальянца во что бы то ни стало и как можно быстрее: «Делайте что хотите, только чтобы он остался жив». Каким-то образом Радль ухитрился разыскать нашего малого и запихать в его же автомобиль. Как только тот очутился на аэродроме, за него, с моей помощью, взялся генерал Штудент. Мы наскоро объяснили итальянцу, что желание фюрера состоит в том, чтобы лично он помог нам предотвратить, насколько это возможно, кровопролитие при освобождении дуче. Генералу явно польстило, что сам фюрер заинтересован в его содействии, и теперь уж он никак не мог отказаться. Он обещал сделать все, что в его силах, и я почему-то надеялся, что это дает нам неоценимый козырь для предстоящей игры.

К одиннадцати наконец начинают приземляться первые планеры. Довольно быстро заполняются горючим баки самолетов, которые должны будут служить нам буксирами, и сразу же каждый, со своим планером на хвосте, занимает определенную дорожку на взлетной полосе, согласно плану, который был разработан еще до нашего появления здесь.

Между тем генерал Штудент собирает всех пилотов и напоминает им о строжайшем запрете приземляться из пике: единственный разрешенный способ посадки – из планирующего полета. Затем я набросал на грифельной доске карту местности и указал пункты назначения для каждого планера. И наконец, вместе с офицером разведки, который участвовал в нашем рекогносцировочном полете, я сверяю основные детали: хронометраж пути, высоту, направление и так далее. Поскольку кроме меня и Радля он единственный человек, который представляет себе, как следует подлетать к нашему горному плато, то по плану он должен занять место в первом самолете-буксире и вести всю эскадрилью. По нашим подсчетам, на то, чтобы пройти несколько сот километров, потребуется ровно один час. Таким образом, нам следует подняться в воздух точно в тринадцать ноль-ноль.

Вдруг в полпервого – воздушная тревога! Появились вражеские бомбардировщики, и вот уже можно слышать первые взрывы на подступах к аэродрому. Мы разбежались врассыпную и засели в укрытиях. Какая досада, эдакая малость – и в последний момент могла все испортить! За несколько минут до часу дня сирены прогудели отбой тревоги.

Я прохожу на главную полосу: цементное покрытие изрядно пострадало от множества бомб, но машины остались невредимы. Мы можем отправляться в путь. Я отдаю приказ «по местам». Что до итальянского офицера, то его я беру в третий планер и помещаю аккуратно перед собой между ногами, на ту самую узкую штангу, которую мы все оседлали один за другим, набившись тесно, как сельди в бочке. Едва находится место, куда девать руки. Итальянец, судя по всему, уже горько сожалеет о своем обещании и бредет за мной к машине скрепя сердце. Тем хуже для него – больше размышлять о его душевном спокойствии я не могу, у меня просто нет на это времени!

Не отрывая глаз от циферблата наручных часов, я поднимаю руку: час дня. Моторы взревели, самолеты покатились по полосе, и я ощущаю, как мы отрываемся от земли. Медленно, выписывая огромные загогулины, мы поднимаемся вверх, наш караван выстраивается по порядку и направляется на северо-восток. Погода для нашего предприятия кажется идеальной: громадные белые кучевые облака повисли на высоте трех километров. Никакому ветру не рассеять эту массу туч, и, следовательно, у нас появляется шанс достичь цели, даже не будучи замеченными, а затем резко нырнуть вниз прямо на нее.

В транспортном планере царит удушающая жара. Сбившимся в кучу людям, да еще со всем снаряжением в руках практически невозможно шелохнуться. Итальянский генерал бледнеет на глазах, и скоро цвет его лица почти сравнивается с серо-зеленой окраской униформы. У меня создается впечатление, что воздушные путешествия вряд ли когда давались ему с особей легкостью и, уж во всяком случае, не входят в число его любимейших развлечении.

Пилот сообщает наши координаты, я сверяю его данные со своей картой. Судя по всему, мы пролетаем над Тиволи. Из кабины никак нельзя разглядеть пейзаж внизу. Узкие боковые оконца закрыты целлофаном, чья прозрачность близка к нулевой; что же касается смотровых щелей, то они слишком малы, чтобы можно было опознать, что я, собственно, через них вижу. Определенно транспортный планер – весьма устарелая машина, Несколько стальных труб образуют его каркас, плюс матерчатая оболочка – вот и весь аппарат.

Чтобы набрать высоту три с половиной километра, мы направились внутрь густого облака. Когда же снова выныриваем в чистое небо, пилот нашего самолета-буксира внезапно объявляет по бортовому телефону:

– Самолеты один и два пропали. Кто возьмет командование?

Новость не из приятных! Что могло случиться с двумя самолетами? В этот момент я еще не знал, что за нами идут вовсе не девять планеров, как должно быть, а всего семь. Во время взлета два из них, напоровшись на воронки, образовавшиеся от бомбежки, перевернулись. Я передаю пилоту нашего буксира: «Я беру на себя командование до самой цели». Затем размашистыми ударами перочинного ножа пробиваю в материи справа, слева и под ногами большие дыры, чтобы через них различить по крайней мере основные черты пейзажа. Несмотря ни на что, у примитивной конструкции этих планеров есть свои достоинства. Благодаря некоторым узнаваемым деталям местности – мост, пересечение дорог – мне удается сориентироваться. Я облегченно вздыхаю – слава Богу, это еще не та помеха, которая вынудит отменить всю операцию. Хотя теперь при посадке у меня не будет прикрытия, которое должны были обеспечить люди с исчезнувших планеров, но об этом я тогда не задумывался.

За несколько минут до часа «Икс» мы пролетели над долиной Аквилы. На дороге я ясно различаю грузовики парашютного батальона, которые быстро катят по направлению к станции канатной дороги. Следовательно, им удалось преодолеть все препятствия и они атакуют точно в подходящий момент. Хорошее предзнаменование – значит, нам тоже все удастся!

Внизу уже появилась цель – горный отель Гран-Сассо. Я отдаю приказ своим людям закрепить ремни и командую:

– Отцепить от буксира!

И в следующую секунду нас окружает внезапная тишина: ухо не может уловить ничего, кроме шума ветра под крыльями. Пилот вывел планер на вираж и стал выискивать, так же волнуясь, как и я, место, годное для посадки посреди слегка наклонного луга. Черт возьми, ну и ветер! Я с первого же взгляда нахожу луг треугольной формы, только совсем не «слегка наклонный» – он уходит вниз, как крутой скат, даже еще круче, как лыжный трамплин!

Сейчас мы оказались гораздо ближе к плато, чем во время разведывательного полета; кроме того, наш тогдашний штопор представил рельеф поверхности гораздо более плоским. Высадка на такой откос невозможна, и я осознаю это неотвратимо. Пилоту явно приходит в голову та же мысль, и он поворачивается ко мне. Сжав зубы, я погружаюсь в сражение с собственной совестью. Неужели и вправду я должен беспрекословно выполнять все приказы моего генерала? В данном случае, следуя им, мне придется изменить весь ход операции и попытаться достичь на планирующем полете подножия долины. С другой стороны, если я не захочу отступать от своего собственного проекта, то буду вынужден рисковать и приземляться здесь во что бы то ни стало, то есть строго запрещенным способом – из пике. Я быстро решаюсь:

– Садимся из пике! И как можно ближе к отелю.

Без малейшего колебания пилот выводит планер в штопор, заносит левое крыло вверх и бросается в безумное пике. На какое-то мгновение у меня сжимает сердце: неужели планер выдержит подобную скорость? Но я тут же отбрасываю свой страх: не время задаваться подобными вопросами. Свист ветра усиливается и перерастает в вой как раз в тот момент, когда перед глазами появляется земля. Я вижу, как лейтенант Мейер выбрасывает тормозной парашют – бешеный толчок, что-то трещит, ломаясь; инстинктивно я закрыл глаза – новый удар, еще сильнее… Ну вот, мы коснулись земли, и машина, совершив последний подскок, неподвижно замирает на месте.

Первый из моих людей уже выскочил через выход, с которого сорвало дверь, и я скольжу вперед, хватаясь руками за скобу. Мы в каких-то пятнадцати метрах от отеля. Вокруг топорщатся острые выступы той самой скалы, которая столь неделикатно затормозила наш планер, оставшийся на удивление целым. Нам предстоит преодолеть всего-навсего двадцать метров до первой остановки.

У бугра, как раз на углу отеля, обнаруживается первый карабинер. Он замер, будто окаменев от неожиданности: без сомнения, он все еще тщится постичь, как это мы смогли свалиться прямо с неба. Времени заниматься нашим итальянским пассажиром, который, слегка оглушенный, вывалился из машины, да так и остался лежать, у меня нет. Я бросаюсь к зданию: в голову приходит мысль: слава Богу, что еще раньше я строго запретил своим людям использовать оружие, что бы ни случилось, до тех пор пока я сам не открою огонь. Так что потрясение врага будет полным. С собой рядом я слышу прерывистое дыхание своих людей и знаю, что они бегут за мной, и я могу на них рассчитывать.

Как смерч мы проносимся мимо все еще погруженного в ступор солдата, бросив только короткое «mani in alto!» («руки вверх!»), и врываемся в отель. Дверь открыта настежь. Перескочив порог, я вижу радиостанцию и итальянского солдата, передающего какие-то сообщения, Зверским ударом ноги я отбрасываю его вместе со стулом и разбиваю прикладом автомата радиопередатчик. Мгновенно оглядевшись, мы обнаруживаем, что ни одна дверь отсюда не ведет внутрь отеля. Итак, бросаемся обратно, наружу. Бежим вдоль здания, огибаем угол – и оказываемся перед террасой высотой, быть может, метра в три. Сразу же один из моих унтер-офицеров превращает себя в короткую лестницу, я взбираюсь ему на плечи и перескакиваю на балюстраду. Остальные следуют за мной.

Взглядом я обшариваю весь фасад. И в окне первого этажа вижу характерно массивную голову: дуче. Вот теперь я знаю, что операция должна удаться. Я кричу ему отойти от окна, и затем мы бросаемся к главному входу. Там навстречу – целая толпа карабинеров, которые как раз собирались выйти. Выставив два автомата, мы разворачиваем их назад. Ударом приклада я расчищаю себе дорогу в тесно сбившейся куче итальянцев, в то время как мои люди продолжают рычать: «Mani in alto!» Пока не прозвучало ни единого выстрела.

Я проникаю в холл. На какое-то время остаюсь один; впрочем, то, что творится за спиной, меня не волнует, оглядываться нет времени. Справа от меня лестница, я взбираюсь по ней, перепрыгивая через три ступеньки; оказавшись на первом этаже, бросаюсь вперед по коридору, открываю наугад одну из дверей – удача! В комнате Бенито Муссолини и два итальянских офицера, которых я тут же отгоняю к стене. Тем временем ко мне присоединяется мой бравый лейтенант Швердт; мгновенно оценив ситуацию, он выводит двоих офицеров, которые слишком ошеломлены, чтобы подумать о сопротивлении. Как только офицеры переступают порог, он спокойно закрывает дверь.

Первая часть нашего рейда выполнена. По крайней мере теперь дуче с нами. А со времени нашего приземления миновало три, максимум четыре минуты. Снаружи, прямо в окне, возникают головы двоих моих унтер-офицеров. Проникнуть в холл им не удалось, и они, спеша ко мне на подмогу, взобрались по стене, цепляясь за громоотвод. Я ставлю их в коридоре, поручив перекрыть эту сторону.

Из окна я вижу, как мерным шагом к отелю приближается группа из четырех человек под командой моего верного адъютанта Радля и лейтенанта Менцеля. Последний следует за своими людьми ползком, по-пластунски. При приземлении он с такой силой ударился о землю, что сломал ногу.

– Все в порядке, – сообщаю им я. – Охраняйте нижний этаж.

Еще я могу наблюдать прибытие планеров № 5, б и 7, привезших парашютистов. Они справились вполне успешно, но внезапно мне приходится стать свидетелем жуткого зрелища: планер № 8, по всей видимости, попал в воздушную воронку – его заносит на полном вираже и ударяет, как булыжник, о крутую осыпь, плющит, ломает.

Вдалеке раздается несколько одиночных выстрелов, произведенных, без сомнения, итальянскими постами, рассеянными по плато. Я выхожу в коридор и громко зову коменданта отеля. Он в чине полковника; тут же появляется. Я объясняю ему, что всяческое сопротивление бесполезно, и предлагаю немедленно сдаться. Он просит короткую отсрочку на размышление, и я даю ему минуту. А вот и Радль, ему удалось пробраться через главный вход, но у меня возникает впечатление, что итальянцы все еще препятствуют проходу, так как до сих пор я не получил подкрепления.

Снова появляется итальянский полковник. Он держит обеими руками хрустальный бокал, который тут же наполняет красным вином и подает мне с низким поклоном.

– За победителя! – говорит он.

Флаг, вывешенный за окном, меняет свой цвет на белый. Я выкрикиваю еще несколько приказов своим людям, набившимся в отель, и только после этого наконец у меня появляется время, чтобы повернуться к Муссолини, который, защищенный массивной фигурой лейтенанта Швердта, находится в углу. Я представляюсь:

– Дуче, фюрер послал меня, чтобы освободить вас. Явно взволнованный, он заключает меня в объятия.

– Я знал, что мой друг Адольф Гитлер меря не покинет.

Формальности сдачи быстро урегулироваться. Итальянские солдаты должны сложить оружие в столовой; что до офицеров, я разрешаю им оставить при себе револьверы. Кроме того, я знаю, что вместе с полковником мы захватили еще одного генерала.

Помимо отеля мои люди занята площадку канатной дороги. Там линию даже не повредило. Подобный же рапорт приходит по телефону со станции на равнине.

Однако внизу все же произошла короткая стычка. Но поскольку определенное заранее расписание было соблюдено с точностью до минуты, внезапность сыграла свою главную роль. Итак, первая часть нашей миссии закончена.

Дальше?

Военная литература: Мемуары: Скорцени O. Секретные задания РСХА

Содержание • Проект «Военная литература» • Мемуары

 

Нелегкое возвращение

Вот появляется лейтенант фон Берлепш, командир парашютистов, прибывший, как и я, по воздуху; он снова вставил свой монокль и не шевелясь выслушивает приказы, которые я выкрикиваю ему через окно. Прежде всего я посылаю подкрепление к канатной станции. Чем нас будет больше, тем лучше; кроме того, я собираюсь продемонстрировать итальянскому полковнику, что располагаю отрядом и на равнине. Ну а затем стоит подумать о возвращении. Путешествие в сто пятьдесят километров по маршруту, на котором нет ни одного немецкого подразделения, представляется мне весьма рискованным. Один бы я на него отважился, но забывать об ответственности лично перед Гитлером за безопасность дуче мне никак не следует. Разрабатывая нашу операцию, мы определили три возможных способа переправки Муссолини в Рим: план А, предложенный генералом Штудентом, включал блиц-атаку на аэродром в Аквила-ди-Абруца; я должен был бы удерживать его до прибытия трех транспортных самолетов, которые приземлились бы через несколько минут после атаки. Естественно, предварительно я должен был сообщить по радио генералу Штуденту час «Икс», чтобы самолеты смогли взлететь с римского аэродрома в нужный момент. Затем мне следовало подняться вместе с дуче на первом самолете, в то время как два оставшихся последовали бы за нами в качестве прикрытия и даже при необходимости отвлекли бы на себя возможных преследователей.

План Б предусматривал посадку маленького самолета-наблюдателя типа «аист», способного летать на низкой высоте, на одной из полян близ станции канатной дороги, на равнине. И наконец, третий – и последний – план предусматривал, что капитан Герлах, личный пилот генерала Штудента, попытается, тоже на «аисте», сесть на самом горном плато.

Первым делом я передаю в Рим, по радиостанции, которую привезли парашютисты, следовавшие по земле, весть об удачном завершении части нашего предприятия. Затем я принимаюсь за отработку расписания по реализации плана А. Но едва я собираюсь связаться с Римом и сообщить час «Икс», в который мы будем атаковать аквильский аэродром, как радист теряет – только Бог знает почему – контакт. Таким образом, план А отменяется.

С помощью бинокля я могу наблюдать посадку первого «аиста» на равнину. И тут же передаю по телефону приказ пилоту готовиться к отбытию. Но тот сообщает, что повредил машину при посадке и сможет взлететь лишь после длительного ремонта. Поэтому мне ничего не остается, кроме как воспользоваться для отправки дуче в Рим планом С, самым рискованным из всех разработанных.

Неожиданно карабинеры, которых к тому времени разоружили, проявляют чрезвычайное рвение нам помочь. Некоторые из них уже спонтанно присоединились к отряду, который я послал за телами людей, бывших в планере, потерпевшем аварию: заметил в бинокль, что кое-кто из выброшенных на осыпь еще шевелится; мы надеемся, что крушение машины не стало гибельным для всех. И теперь другие итальянцы принимаются вместе с нами расчищать и ровнять маленькую полосу земли для посадки. В дикой спешке мы расталкиваем обломки скал, загромоздивших наиболее плоский клочок почвы, в то время как капитан Герлах на своем «аисте» уже выписывает над нами огромные круги, ожидая сигнала на приземление.