2020-06-12
300Лев Николаевич Толстой (1828-1910) много сделал для становления детской литературы в России. Больше пятнадцати лет в общей сложности работал Л. Толстой над созданием «Азбуки» для детей. К этому труду он относился как к наиважнейшему. В письме к литературному критику А.В. Дружинину он замечал: «Я уверен, что я памятник воздвиг(этой «Азбукой» <…> Я же положил на нее труда и любви больше, чем на все, что делал, и знаю, что это – одно дело моей жизни важное». Истоки «Азбуки» ведут к тому периоду в жизни Толстого, когда, после «Семейного счастья», он разочаровался в своем литературном творчестве, и ему казалось, что тратить жизнь, которая коротка, на писание повестей, «приятных для чтения», одинаково дурно и неблагопристойно, и что теперь ему «можно и должно и хочется заниматься делом». Этим делом стало для него создание школы в Ясной Поляне для крестьянских ребят, где он работал как учитель с 1859 по 1862 годы. Дети в то время, не в пример взрослым, казались ему единственными людьми, которые здраво смотрят на жизнь и знают то, что должен любить человек, и то, что дает ему счастье. И потому с такой убежденностью свою первую и главную задачу он увидел в том, чтобы работать сейчас ради Марфушки и Гераськи, выучить их «хоть немножко из того, что он сам знал и понимал». Встречи с детьми вызывали в нем обостренное чувство ответственности. В письме профессору-ботанику С.А. Рачинскому Л.Н. Толстой замечал: «Я <…> не могу войти в школу и в сношения с мальчиками, чтобы не испытать прямо физического беспокойства, как бы не просмотреть Ломоносова, Пушкина, Глинку, Острогорского, и как бы узнать, кому что нужно».
Работа в Яснополянской школе подготовила его к пониманию того, какую книгу он должен создавать. В поисках материала он обращался к разным источникам – и в первую очередь к самому бесспорному: русскому народному творчеству. Важным источником стала древнегреческая литература, ради которой он изучил древнегреческий язык, параллельно шло внимательное чтение литературы арабской, индийской, французской, немецкой, и не менее увлеченно он занимался геометрией, физикой, химией, астрономией, зоологией. Он хотел создать совершенно новую книгу, которая ответила бы ученику на то бесчисленное количество вопросов из явлений окружающей жизни, на которые ученик требует ответа. Эта книга должна была стать не только источником для обучения родному языку и приобретения знаний из самых различных областей. С ней были связаны задачи художественного и нравственного воспитания ребенка.
Первое издание «Азбуки» (1872) вызвало поначалу отрицательное отношение. Обычно равнодушный к критике, Толстой на этот раз «почувствовал огорчение и уныние». Он был убежден, что «Азбуку» не поняли, и не потерял уверенности в необходимости и ценности этой работы. Однако Толстой многое пересмотрел заново. Рождались новые сюжеты, уточнялись методы первоначального обучения, менялся план построения книги, и когда в 1875 году вышла «Новая азбука», она сразу же получила широкое распространение, видные педагоги рассматривали ее как лучшую из существовавших книг для образования детей «и по форме, и по содержанию».
Первым произведением из «Азбуки», опубликованным отдельной книжкой в 1872 году, была повесть «Кавказский пленник», особенно важная для Толстого: именно ее он рассматривает как «образец тех приемов и языка», которым он теперь пишет. В этой повести историки литературы увидели действительное воплощение «красоты и ясности рисунка и штриха». Но немаловажное значение имеет название повести: ведь не случайно Толстой обратился к названию поэмы Пушкина. Не только судьба Жилина и Костылина важна для него, он обращает особенное внимание на девочку Дину, которая так же, как пушкинская черкешенка, спасла русского офицера. Всматриваясь в поступки Дины, любуясь ее красотой, Толстой показал на какую отвагу, на какую решимость способно детское сердце.
Столь же многозначны десятки других детских рассказов, вобравших в себя огромный мир размышлений, моральных и художественных представлений Толстого. Но здесь, в рассказах для детей, многое проявляется в еще более открытой, более обнаженной, лишенной каких бы то ни было условностей форме. Просто и естественно звучат слова: «мать сочла сливы и видит, одной нет. Она сказала отцу». Однако отец не стал допрашивать детей, а сделал так, что мальчик невольно сознался в своей вине («Косточка»). Так же важен своей моралью рассказ «Мальчик играл и нечаянно разбил дорогую чашку». Преодолевая страх, мальчик признается в своей вине и слышит неожиданный ответ отца: «Спасибо, что правду сказал». Все те представления об отношениях между людьми, которые позднее легли в основу многих народных рассказов писателя, с кристальной чистотой воплотились в сюжете о крестьянской девочке, принесшей в дом найденного ребеночка, и о ее матери, которая не хотела брать его, потому что они бедны, но доброта девочки и собственная жалость оказались сильнее («Подкидыш»); о мальчике, укорившем отца и мать за бессердечное отношение к немощи, и их раскаянии («Старый дед и внучек»). Из ряда рассказов выделяется миниатюра «Старик сажал яблони...». В рассказе «Три смерти» только дерево умирает спокойно честно и красиво. Но в этой притче о старике человек оказывается выше природы: высшую красоту обретает нравственный поступок, старик сознательно оставляет плоды своего труда тем, кто будет жить после него. Так Толстой осуществляет свою давнишнюю мечту: «воспитывая, образовывая, развивая <…> достигнуть наибольшей гармонии в смысле правды, красоты, добра».
Но не менее важным было найти путь к чуду «заражения» ребенка искусством слова. «Надо, чтобы все было красиво, просто и, главное, ясно», так определил для себя Толстой главный принцип в работе. Он отбирал, «просеивал» десятки рассказов или басен, пока не оставлял лучшего. Самой трудной, «ужасной» оказалась работа над языком, неузнаваемо, по сравнению с его романами, менялись лексика, синтаксис. В рассказах для детей Толстой стремился строить фразу из нескольких только слов, избегая обстоятельств образа действия, дополнений, причастных и деепричастных оборотов, описаний, эпитетов, метафор. Если он и прибегает к сравнениям, то берет их из мира обжитого, предельно знакомого ребенку. Толстой считал, что искусство педагогики «есть выбор... удобнейших к обобщению частностей в области каждой науки <…> Ребенок не требует понятливого, но требует живого, сильного, действующего на воображение».
Характерны в этом смысле «рассуждения» и «описания». Отмечая в детях «черты сметливости, огромного запаса сведений из практической жизни, шутливости, простоты, отвращения от всего фальшивого», Толстой выступает как мастер живого увлекательного общения с ребенком; его цель – вызвать, возбудить у детей интерес к тысячам вопросов: «Куда девается вода из моря?», «Отчего бывает ветер?». Для ответа на последний вопрос Толстой начинает с описания бумажного змея, которого ветер подхватывает и уносит высоко в небо и, оказывается, если бы не было ветра, нельзя было бы пускать змея. Дальше следует пример тоже из такого знакомого мира – разговор о мельнице, и опять становится так убедительно и ясно: «если бы ветра не было, нельзя бы было молоть зерно на ветряной мельнице». От мельницы Толстой перейдет к парусной лодке, а потом к более серьезным примерам и обобщениям, но сделанным так же весело и понятно.
Особенного искусства Толстой достигает в рассказах для самого первоначального чтения. Рассказы эти, занимающие всего три-четыре строчки, необычайно насыщенны. Все начинается с действия: «Пошли дети на гумно...», «Была драка между Жучкой и кошкой». Все ощутимо и наглядно, мир приближен, как будто смотришь на него сквозь увеличительное стекло. «Спала кошка на крыше, сжала лапки. Села подле кошки птичка» – каждая фраза в этом рассказе вырастает в отдельную картину, одна картина следует за другой, и все вместе они создают ощущение немаловажного и достаточно протяженного по времени события. «У Груши не было куклы, она взяла сена, свила из сена жгут, – и это была ее кукла; звала она ее Маша...». И сразу возникает ощущение и правды жизни ребенка, и его фантазии, игра с куклой-дочкой продолжается. В рассказах для старших детей Толстой вводит читателя в гораздо более сложный эмоциональный мир, но и тут тоже все сдержанно и экономно. Одной, двумя деталями Толстой дает почувствовать ощущение мальчиком всей меры своей вины: ведь из-за его трусости погибла корова. «Миша... не слезал с печи, когда ели студень из коровьей головы». Как много значит одно движение, одна фраза матери, когда после долгой нужды в семье снова появится корова. Мать «села под корову, обтерла вымя. Господи благослови! Стала доить корову, а дети сели кругом и смотрели...» («Корова»).
Более старшим детям Толстой предлагает рассказы с острым драматическим и психологическим сюжетом («Прыжок», «Акула»).
Толстой часто обращался к басням Эзопа, но чаще всего выпускал заканчивающие их поучения. Он вовсе не был противником морального поучения, он был уверен, что дети «любят мораль» и что поучительнее тот вывод, к которому ребенок придет самостоятельно. Свыше шестисот названий содержат «Книги для чтения», поражая своим жанровым разнообразием: здесь и рассказы, и были, и басни, и сказки, и рассуждения, и описания, и каждый жанр всякий раз соответствует определенной художественной задаче. Толстой задумывал продолжение «Азбуки», хотел расширить ее исторический и былинный разделы.
Приступая к работе над «Азбукой» Толстой мечтал, что по этой азбуке будут учиться «два поколения всех детей от царских до мужицких и первые поэтические впечатления получат от нее».
Детские книги Толстого не только пережили многие десятилетия. Они сыграли особенную роль в становлении новой литературы для детей. Книги эти живут сегодня особенной жизнью, впервые изданные большим форматом, крупным шрифтом, с иллюстрациями лучших художников – Ю. Васнецова, А. Пахомова, Е. Чарушина. На этих книгах современные дети получают и «первые поэтические впечатления» и проходят школу мудрости, школу художественного и нравственного воспитания.
