Особенности историографии всемирной истории в работах германских историков ХХ в

Наиболее последовательное отрицание «научной ис­тории» нашло отражение в знаменитой книге не­мецкого историка и философа ОСВАЛЬДА ШПЕНГЛЕРА (1880—1936) «Закат Европы» (1918—1922). Полярность природы и истории, полагал мыслитель, образует величайшую противоположность между двумя родами познания, которая равнозначна противопо­ложности научного и жизненного опыта. Иными словами, исто­рия, как первоначальная и исконная форма жизненного опыта, не имеет ничего общего с наукой. Отрицание научности исто­рии воплощается Шпенглером в отрицании причинности в мире исторических явлений. Центральное место в его построениях за­нимает идея судьбы. Постижение судьбы, а значит, и самой ис­тории, над которой она царит, не поддается способам научного познания. Главным методом исторического познания является интуиция.

По мнению немецкого ученого, история представляет собой последовательность замкнутых культурных образований. Каждая из культур имеет особенный характер, выражающийся в разных сторонах их жизни и развития, но все они проходят одинаковый цикл, напоминающий жизненный цикл биологического организ­ма. Шпенглер растворяет историю в жизнеописаниях цивили­заций, каждая из которых рождается, растет, взрослеет, увядает и умирает, и то, что определяет ее зарождение, изменение и ис­чезновение, проистекает из ее собственной природы. Цикл на­чинается с варварства примитивной эпохи; затем развиваются политическая организация, искусства и науки — от архаических к классическим формам периода расцвета, сменяющегося кон­серватизмом эпохи декаданса; наконец, культура приходит к но­вому варварству и своему концу. Таким образом, мыслитель комбинирует идею замкнутости локальных структур с теорией культурно-исторических циклов, причем теория Шпенглера фиксирует не только фазы циклического развития культуры, но и их продолжительность. Каждая фаза культуры автоматиче­ски переходит в следующую, когда для этого наступит подходя­щее время, безотносительно к тому, как могли бы вести себя ин­дивиды, жившие в ту пору. По сути дела, никакого историческо­го процесса не существует. Что бы человек ни делал, это не имеет никакого значения для конечного результата.

Методология Шпенглера была предназначена вовсе не для реконструкции претендовавшего на объективность строго вери­фицируемого образа прошлого, а для создания картины буду­щего, столь грандиозной и крупномасштабной, что там просто не могло быть места для исторической детализации. К постиже­нию истории ученого двигало стремление постичь судьбы запад­ной цивилизации в критический момент ее существования. В истории исторической мысли XX в. он открывает череду про­роков, для которых обращение к прошлому является всего лишь отправным пунктом для смелого прогнозирования будущего. Место анализа исторических источников занимает не ограниченный никакими ручками свободный полет авторской фанта­зии. О каких-либо проверяемых доказательствах здесь просто не может быть речи. Не удивительно поэтому, что методология Шпенглера вызывала острую и во многом справедливую крити­ку профессиональных историков

 4. Историография всемирной истории в работах американских историков ХХ в.

Если во Франции активной стороной в диа­логе между историей и социологией были историки, то в США эта роль безраздельно принадлежала социологам, в то время как историки упорно сопротивлялись призывам к сближению двух наук.

В США 20—30-х гг. XX в. сильные позиции занимали крити­ки позитивизма, которые делали упор на относительность исто­рического знания (так называемый американский релятивизм). Была отвергнута классическая парадигма истории, которая бази­ровалась на убеждении в наличии твердых «кирпичиков»-фактов, существующих независимо от исследователей, которые со­здают на их основе объективный образ истории. Видные амери­канские ученые Ч. Бирд и К. Беккер подчеркивали неизбежность личного воздействия историка на результаты его исследования, невозможность объективного познания прошлого, коль скоро в силу самой природы исторического процесса он не может нейтрально относиться к тому, что изучает.

КАРЛ ЛОТУС БЕККЕР (1873—1948) призывал к отказу от при­вычки думать об истории как части внешнего мира и об истори­ческих фактах как действительных событиях. Релятивизм на американской почве вылился в презентистскую версию, исход­ный принцип которой состоял в признании прошлого продуктом настоящего — прошлое рисовалось как проекция настоящего, как воображаемый образ, не имеющий независимой от исследо­вателя опоры в реальности.

Развивая это положение, ЧАРЛЗ ОС­ТИН БИРД (1874—1948), глава одной из ведущих школ амери­канской историографии 1930-х гг., ссылался на утверждение Кроче о том, что история есть не более чем «современная мысль о прошлом». В своем знаменитом адресе» к Американском исто­рической ассоциации (в качестве ее новоизбранного президента) в 1933 г. Бирд, в частности, заявил: «История как мысль, а не как действительность, документ или специальное знание — вот что реально означает термин «история» в его самом широком и все­общем смысле». Им развивалось представление о субъективной природе исторического знания как акта веры, основанного на свободном выборе историком фактов и исследовательских кон­цепций: поскольку силы историка ограничены, он не может ис­пользовать все факты о каком-либо событии нового и новейшего времени и отбирает их для исследования субъективно, сообразно обстоятельствам жизни и своим природным свойствам. В практи­ке конкретного исторического исследования относительная до­стоверность результатов определялась соответствием его выво­дов гипотетическим основаниям предлагаемой концепции.

Конечно, сама по себе «прививка» релятивизма была необхо­дима для достижения дисциплинарной самостоятельности исто­рии и развития собственного научного инструментария, но столь радикальный пересмотр познавательных возможностей истории угрожал полной потерей ею своего научного статуса. Признавалась возможность любых интерпретаций истории: каждый человек сам себе историк, как утверждал Беккер заго­ловком одной из своих статей. Однако те, кто отрицал представ­ления об объективном характере исторического знания, призна­вали профессиональные, основанные на критике источников, труды, а, следовательно, на практике принимали всю или почти всю позитивистскую методологию истории.

Умеренный релятивизм, указывая на специфику историче­ского познания и его субъективную сторону, в отличие от презентизма, имел более широкую методологическую базу и нашел отражение в некоторых попытках построения синтетических концепций.