2020-06-12
76
Изменилось все, что только могло измениться. За сто лет облик Москвы преобразился до неузнаваемости: улицы стали шире, дома выше, исчезло большинство церквей, что удивляло Матвея больше всего – храмы‑то куда дели? Близнец несколько часов гулял по знакомым и одновременно чужим московским улицам, по‑детски радовался, встречая знакомые уголки, таращился на новостройки и покачивал головой, глядя на толпы людей. Пару раз у него проверили документы – слишком уж странно вел себя этот прекрасно одетый мужчина, но московские водительские права, властный голос и уверенное поведение делали свое дело – полицейские извинялись и оставляли Матвея в покое. И он продолжал бродить по центру любимого города, поражаясь безвкусному соседству элегантных старинных особняков и простых, как фантазии гимназиста, бетонных уродцев, которые его отец постеснялся бы использовать даже под склад.
Из квартиры на Остоженке Близнец ушел «фирменным» порталом, незримым для наблюдателей, и не сомневался, что таинственные «они» потеряли его след. Кто именно стоял за этим загадочным «они», Матвей догадывался. Скорее всего – таты. Но это его не беспокоило, Какая, в сущности, разница?
Ближе к середине дня Близнец сытно пообедал и только после этого направился к конечной цели утренней прогулки – старому, как выразился Кунцевич – «сталинскому», дому на Тверской. Моня объяснил, что в свое время здесь селили тех, кто ковал победы Империи. Получить квартиру в центре Москвы считалось высочайшей честью, символом вхождения в элиту, и некоторые добивались этого всю жизнь. Матвей не совсем хорошо понял термин «получить» по отношению к дорогостоящей недвижимости, но промолчал. Дом же ему не очень понравился – слишком большой и простой.
Со времен Империи изменилось не так уж много. Некоторые потомки славных героев оказались недостойны удачливых предков и продали унаследованные гнезда новым хозяевам жизни – иметь квартиру на Тверской и сейчас считалось престижным. Дети других победителей неплохо устроились и после развала страны, а вот Зябликовы, как следовало из объяснений Кунцевича, продолжали жить в этом дорогом районе исключительно благодаря помощи Плотникова.
* * *
Матвей пешком поднялся на четвертый этаж и нажал на кнопку звонка. Дверь профессорской квартиры, как успел оценить Близнец, была самой скромной в подъезде.
– Вы к кому?
Старческий голос из квартиры мог принадлежать только матери профессора.
– Зябликовы здесь живут?
– А вы кто?
– Я старый друг Валентина Павловича, – уверенно ответил Матвей.
– Я впервые вас вижу.
– Ничего удивительного. Мы познакомились с Валентином Павловичем в Сибири, в Красноярске‑151, и расстались еще в конце восьмидесятых. Последние годы я жил за границей, у меня был грант от Сороса. – Правдоподобную легенду Близнецу набросал Кунцевич. Нехитрая история давно не бывшего на родине ученого запросто объясняла и незнание последних событий, и некоторые странности в речи Странника. – Меня зовут Матвей Близнец, доктор…
– Он умер, – сообщили из‑за закрытой двери. – Валя умер тринадцать лет назад.
– Я знаю, – спокойно произнес Матвей – Вы, наверное, его мама, Лидия Васильевна?
– Да.
– Откройте, пожалуйста, Лидия Васильевна, мы должны поговорить.
* * *
Клиника профессора Талдомского
Москва, улица Малая Пироговская,
