Вторая тибетская экспедиция

 

Собираясь в четвертое путешествие по Центральной Азии, Пржевальский главной задачей ставил исследование северной части Тибетского нагорья. Он считал, что двумя предыдущими посещениями Тибета он только начал изучение огромной, неизвестной науке высокогорной территории между 30 и 39° с. ш. и 82 и 102° в. д.

Николай Михайлович, конечно, мечтал проникнуть в Лхасу, но не ставил эту задачу важнейшей и конечной целью путешествия. Достигнув верховьев Брахмапутры, экспедиция должна была пересечь Тибет с юго‑востока на северо‑запад, выйти к хребту Каракорум, затем к озеру Лобнор. Отсюда намечалось направиться в г. Хотан и через пустыню Такла‑Макан и Тянь‑Шаньские горы выйти к озеру Иссык‑Куль. Несколько изменялся метод исследования. Раньше по маршруту двигался весь караван. Теперь Николай Михайлович решил устраивать в благоприятных местах опорные пункты, в которых оставлялась под присмотром нескольких казаков основная часть багажа, а остальные совершали бы радиальные маршруты. Пунктами формирования каравана намечались Кяхта и Урга.

В начале августа 1883 г. Пржевальский, Роборовский и Козлов выехали из Петербурга. В Москве к ним присоединились Иринчинов и Юсупов, а также четыре солдата‑гренадера. Благодаря гораздо большим материальным средствам экспедиция была значительно лучше снаряжена, чем предыдущие. Багажа набралось свыше 150 пудов. Поездом, на пароходах, а от Томска на почтовых лошадях путешественники к 26 сентября добрались до Кяхты.

Здесь был окончательно укомплектован личный состав экспедиции. В нее вошел 21 человек: начальник экспедиции, его помощник – поручик В. И. Роборовский и вольноопределяющийся П. К. Козлов, препаратор младший урядник Пантелей Телешов, старший урядник Дондок Иринчинов спутник всех центральноазиатских путешествий Пржевальского, вольнонаемные Абдул Юсупов и Михаил Протопопов, четыре солдата‑гренадера, приехавшие из Москвы, а также семь казаков и трое солдат, нанятые в Кяхте.

21 октября (2 ноября) 1883 г. экспедиция выступила из Кяхты и покинула пределы родины. На переход от Кяхты до Урги (несколько более 300 км) путешественники затратили девять суток. После закупки дополнительно верблюдов и лошадей, а также 30 баранов и распределения обязанностей между всеми участниками экспедиции путешественники 8 ноября тронулись в путь.

Накануне Пржевальский зачитал приказ, в котором простыми словами, доходчивыми для рядовых солдат, рассказал о значении предпринимаемого дела. В приказе говорилось:

«Товарищи! Дело, которое мы теперь начинаем, – великое дело. Мы идем исследовать неведомый Тибет, сделать его достоянием науки… Вся Россия, мало того, весь образованный мир с доверием и надеждой смотрят на нас. Не пощадим же ни сил, ни здоровья, ни самой жизни, если то потребуется, чтобы выполнить нашу громкую задачу до конца и сослужить тем службу как для науки, так и для славы дорогого Отечества».[46]

В выступившем караване было 57 верблюдов (40 под вьюками, 14 «под верхом» у казаков, 3 запасных) и 7 верховых лошадей. Впереди отряда ехал Пржевальский с проводником‑монголом и препаратором Телешовым. Головной эшелон вел Иринчинов. В середине каравана ехал двадцатилетний Козлов, начинающий свои путешествия по Центральной Азии. В арьергарде находился Роборовский. Позади каравана один из верховых казаков гнал стадо баранов живой запас продовольствия.

По выходе из Урги путешественники вскоре вступили в пустыню Гоби, протянувшуюся через всю Центральную Азию. Чтобы быстрее достичь Тибета, решили до Цайдама идти путем, уже пройденным до этого дважды, а местами и трижды во время прежних путешествий: через пустыни Монгольскую Гоби и Алашань, горы Ганьсу, мимо озер Кукунор и Дзун‑Засак.

Сначала стояли сильные морозы. Но по мере продвижения на юг солнце днем все ощутимее пригревало. Снег, лежавший в окрестностях Урги, исчез. В первый день Нового 1884 года путешественники пили чай на открытом воздухе и любовались видом на Алашаньский хребет.

Однако далеко не всегда стояла тихая погода. Нередко налетали бури. «Эти бури, – писал Пржевальский, – обыкновенно западные или северо‑западные, являются могучими деятелями в геологических образованиях и в изменениях рельефа поверхности пустыни, словом, производят здесь ту же активную работу, какую творит текучая вода наших стран.

Нужно видеть воочию всю силу разгулявшегося в пустыне ветра, чтобы оценить вполне его разрушающее действие. Не только пыль и песок наполняют в это время атмосферу, но в воздухе иногда поднимается мелкая галька, а более крупные камешки катятся по поверхности почвы…

Те же бури являются главной причиной образования столь характерной для всей Внутренней Азии лёссовой почвы».[47]

Как и в прежних своих путешествиях, Пржевальский регулярно ведет метеорологические наблюдения, дает характеристику зимнего климата Гоби, определяет абсолютные высоты местности, исследует животный и растительный мир.

К концу января экспедиция достигла южной границы пустыни Алашань. Над ней вздымалась горная цепь Наньшань.

Первым объектом исследования четвертой экспедиции стала гористая местность Ганьсу, входящая в систему Наньшаня. Стоянку устроили на берегу реки Тэтунг (Датунхэ), левого притока Хуанхэ, близ кумирни Чертынтон. Это живописное место было хорошо знакомо и любимо Пржевальским. Он говорил, что лучшей стоянки они не имели нигде во всей Центральной Азии. «Здесь прекрасные обширные леса, с быстро текущими по ним в глубоких ущельях ручьями, роскошные альпийские луга, устланные летом пестрым ковром цветов, рядом с дикими, недоступными скалами и голыми каменистыми осыпями самого верхнего горного пояса; внизу же быстрый, извилистый Тэтунг, который шумно бурлит среди отвесных каменных громад, – все это сочетается в таких дивных, ласкающих взор формах, какие не легко поддаются описанию. И еще сильнее чувствуется обаятельная прелесть этой чудной природы для путешественника, только что покинувшего утомительно‑однообразные, безжизненные равнины Гоби…»[48] Великолепная картина, нарисованная рукой зрелого мастера: представляешь и весь пейзаж, и ландшафтную поясность гор, и контрастность природы к северу и югу от передовых хребтов Наньшаня.

В Ганьсу путешественники охотились на косуль, лисиц и других зверей, скупали приносимые населением звериные шкуры, наблюдали за ранним весенним перелетом птиц. Высоко в горах охотились за уларами, или горными индейками.

Покинув Ганьсу, экспедиция вышла на степную кукунорскую равнину. Проследовав вдоль северного и северо‑западного берегов озера Кукунор, путешественники перевалили через Кукунорский хребет и вышли 1 мая в восточную часть Цайдама.

Экспедиция остановилась в хырме князька Дзун‑Засака. Первый этап путешествия был завершен. Экспедиция пересекла две трети Центральной Азии и доставила на исходные позиции необходимые для выполнения главной цели средства и запасы. На это ушло более шести месяцев.

Как и четыре года назад, надо было пополнить запасы продовольствия и купить новых верблюдов, так как старые обессилели от долгой дороги и зимней бескормицы.

Тащить с собой в Тибет все снаряжение было невозможно, и экспедиция устроила у Барун‑Засака склад. В караул назначили Иринчинова с шестью казаками. Остальные 14 участников экспедиции в сопровождении проводника‑монгола и сининского переводчика‑китайца, знавшего тибетский язык, отправились к истокам Желтой реки, рассчитывая вернуться через три‑четыре месяца.

9 мая экспедиция выступила в новый путь и, перевалив через хребет Бурхан‑Будда, вышла на волнистое плато Северного Тибета. Перед путешественниками лежала местность, где никогда еще не ступала нога европейца. Да и сами китайцы ее почти не знали.

17 мая экспедиция достигла истоков Хуанхэ и разбила свой бивуак на правом ее берегу.

«Таким образом, – вспоминает Пржевальский, – давнишние наши стремления увенчались наконец успехом: мы видели теперь воочию таинственную колыбель великой китайской реки и пили воду из ее истоков. Радости нашей не имелось конца».[49]

Пржевальский первый из всех исследователей Азии точно определил долготу и широту истоков Хуанхэ и нанес их на карту. Решена была важная географическая задача. Пржевальский подробно исследовал горы Баян‑Хара‑Ула – водораздел двух великих китайских рек – Хуанхэ и Янцзы. За водоразделом резко изменился характер местности: вместо однообразных плато возникли изрезанные долинами горы, на дне ущелий показались зеленеющие лужайки, появились цветы, иные насекомые и птицы. Стало значительно теплее, хотя по сравнению с Тибетским плато высота местности была ниже всего на 300 – 350 м.

10 июня путешественники вышли в долину верхнего течения Янцзы. Собрав довольно большие ботанические и зоологические коллекции, путники покинули долину Янцзы и повернули обратно к верховьям Хуанхэ. Пржевальский решил исследовать два больших сообщающихся озера, расположенных в верхнем течении этой реки.

Путь по горам был очень тяжелым. Сильно затрудняли движение каравана непрерывные дожди, вздувшиеся реки. На одной из переправ, спасая уплывавших баранов, чуть не утонул Роборовский.

3 июля караван поднялся прежним путем на водораздел Хуанхэ и Янцзы и вступил вновь на Тибетское плато. Было лето, а здесь, на большой высоте, путешественники попали в стужу и сырость. Дожди нередко сменялись снегопадом, по ночам морозило. Болота, топи, разлившиеся речки встречались на каждом шагу. Люди спали на мокрых войлоках, одежда на них не просыхала, оружие постоянно ржавело. От пронизывающего до костей холода страдали не только сами путешественники, но и верблюды.

11 июля караван вышел в озерную котловину. Пржевальский установил, что Хуанхэ, образовавшись из ключей и речек в котловине Одонь‑тала, вскоре проходит через два больших озера, сразу увеличиваясь в размерах. При обследовании озер было установлено, что каждое из них имеет около 130 верст в окружности, берега их гористы и довольно изрезаны, разделяются они перешейком шириной менее 10 верст. Вода пресная. Впервые были правильно определены местоположение озер и их конфигурация. Не зная местных названий, Пржевальский обозначил одно из озер, лежащее восточнее, озером Русским (оз. Орин‑Нур), а лежащее западнее – озером Экспедиции (оз. Джарин‑Нур).

Пребывание на Тибетском плато в районе истоков Хуанхэ было не только тяжело физически, но оказалось и опасным. Близ озера Джарин‑Нур впервые были встречены тибетцы, которые расположились на ночлег верстах в двенадцати от лагеря Пржевальского. Думая, что это проходящий караван, Николай Михайлович не обратил на него особого внимания. Но на рассвете следующего дня вдруг послышался конский топот и часовой увидел большой отряд всадников, скакавших к лагерю. Другой отряд приближался с противоположной стороны. Это были разбойники, грабившие караваны. Путешественникам пришлось дважды отбивать их нападение. За военное отличие Пржевальский произвел всех солдат и казаков в унтер‑офицеры и урядники.

Обследовав и нанеся на карту берега озер Орин‑Нур и Джарин‑Нур, отряд направился вдоль долины Хуанхэ к Цайдаму и в начале августа благополучно вернулся к своему складу на дворе Барун‑Засака. Здесь караван две недели отдыхал и готовился к новому этапу путешествия.

Теперь было решено пройти по Южному Цайдаму и Восточному Туркестану вдоль подножия не исследованной еще западной части Куньлуня. Новый склад было намечено устроить в урочище Гас и в течение зимы исследовать окрестности, а весной переместиться на Лобнор.

В новый путь из Барун‑Засака караван выступил 26 августа (7 сентября) 1884 г. Верстах в шестидесяти, на реке Номхон‑Гол, экспедиции пришлось задержаться на 18 дней, так как верблюды заболели ящуром. Участники экспедиции использовали это время для ознакомления с ближайшими окрестностями, для сбора зоологических и ботанических коллекций, наблюдали осенний перелет птиц. К счастью, погода за все время вынужденной стоянки была отличная.

Покинув стоянку у Номхон‑Гола, экспедиция тронулась в путь по солончаковой глинистой пустыне Южного Цайдама и 20 сентября прибыла в урочище Гас, расположенное в северо‑западной части Цайдама. Минул год с начала путешествия. Со дня выхода из Кяхты пройдено 3980 верст караванного пути. Сделано было немало, имелись шансы на успех и в дальнейшей работе.

Урочище Гас представляло собой, как и почти весь остальной Цайдам, солончак, в северной части которого располагалось мелкое соленое озеро Гас. С севера и юга над озером вздымались горы. На севере это был Алтынтаг, на юге еще не исследованные Пржевальским цепи Куньлуня. Прежде чем отправиться в Куньлунь, был разведан путь на север – через Алтынтаг к Лобнору.

19 ноября, оставив на базе большую часть верблюдов, лошадей и баранов под охраной Иринчинова, шести казаков и переводчика Юсупова, остальные члены экспедиции отправились в зимний маршрут исследовать Куньлунь и Тибетское нагорье. По долине, названной Пржевальским из‑за частых бурь Долиной ветров, караван направился к подножию гор. Затем по ущелью реки Зайсан‑Сайту путешественники стали подниматься на северную окраину Тибетского нагорья.

От котловины Цайдам Тибетское плато отделяла мощная горная система Куньлуня. Только после маршрута Пржевальского со спутниками выяснилось, что в западной части Куньлунь, этот «позвоночный столб Азии», состоит из нескольких параллельных цепей, разделенных узкими межгорными долинами. При пересечении Куньлуня были открыты новые колоссальные хребты и горные озера. Поскольку эти хребты и озера не были нанесены на карты, Пржевальский дал им русские названия. Так появились на карте Центральной Азии хребет Московский с вершиной Кремль, хребет Загадочный, переименованный по решению Русского географического общества в хребет Пржевальского (другое название – Аркатаг). Высочайшую вершину этого хребта и одну из самых высоких во всем Куньлуне (7720 м) Пржевальский назвал Шапкой Мономаха (параллельное название – Чонг‑Карлыктаг). Кроме того, Пржевальским были открыты, названы и нанесены на карту хребты Цайдамский (Каякдыгтаг) и Колумба, а на плато между хребтами Колумба и Пржевальского – озеро Незамерзающее (на современных картах – Аяккумкель), оказавшееся не покрытым льдом, несмотря на установившиеся морозы.

Зимний маршрут на Тибетское нагорье потребовал большого напряжения физических сил. Из‑за разреженного воздуха трудно было дышать, быстро наступала усталость. Однако сознание долга, стремление к познанию нового помогали ее преодолеть и продолжать изучение района, никем еще из европейцев не посещавшегося.

Новый год путешественники встретили в горах, а 11 января 1885 г. вернулись на свою базу в Гасе. В зимнем маршруте они пробыли 54 дня, прошли 784 версты (836 км) и обследовали один из самых неведомых уголков Центральной Азии.

Трое суток после трудного горного маршрута отдыхали, просушивали собранные зоологические коллекции, писали отчеты, а затем тронулись на север, к озеру Лобнор, по пути, отысканному в ноябре прошлого года.

Перевалив через Алтынтаг, караван прибыл 28 января на южный берег озера Лобнор, впервые увиденного Пржевальским восемь лет назад. Устроились лагерем на старом, хорошо знакомом месте. Местные жители узнали путешественников, приняли их радушно. Экспедиция в достатке снабжалась продовольствием, работа протекала в спокойной обстановке.

Пржевальский более подробно исследовал и описал нижнее течение реки Тарим, само озеро Лобнор, его флору и фауну. Большое внимание было уделено изучению жизни и нравов лобнорцев, их внешнему виду, жилищам и обычаям. Роборовский сделал много фотоснимков представителей этого гостеприимного народа, живущего в тяжелых условиях.

Пржевальский со своими спутниками пробыл на Лобноре всю раннюю весну. Наблюдали пролет птиц. С началом валового прилета уток часто и удачно охотились на них. Помимо изучения животного мира, растительности, метеорологических наблюдений Пржевальский дважды произвел астрономическое определение широты и долготы озера.

«Продолжительное пребывание на Лобноре, – писал Пржевальский, – среди добрых, приветливых туземцев отлично подкрепило наши силы на дальнейший путь. Пришлось это как нельзя более кстати после всех трудов зимнего путешествия в Тибете и перед началом исследований в местностях совершенно иного, чем до сих пор, характера. Теперь открывался третий период нашего странствования, обнимавший собой движение по Восточному Туркестану до самого конца экспедиции».[50]

20 марта 1885 г. экспедиция оставила Лобнор и двинулась на юго‑запад, вдоль окраины пустыни Такла‑Макан, через оазисы Черчен и Ния в Керию. Все население ближайших поселков вышло проводить русских.

Караван двигался то по бесплодным пескам, то продираясь через заросли кустарника. Часть маршрута проходила вдоль реки Черчен. 14 апреля путешественники вышли к Черченскому оазису. Из‑за сильной песчаной бури, длившейся неделю, экспедиция продолжила свой путь лишь 25 апреля. Через два дня путешественники, преодолев 90 км и поднявшись на 1,5 км, достигли подножия гор. Перед ними вздымался хребет, не отмеченный до сих пор на картах и не имевший единого наименования у местных жителей. Пржевальский назвал его Русским. Хребет этот, относящийся к Западному Куньлуню, простирается между долинами рек Карамуран и Керия на 400 км. В своей западной части он достигает высоты 6626 м. Северный склон его круто обрывается к Таримской впадине. На всем своем протяжении хребет ограждает Тибетское плато от пустыни Такла‑Макан.

Дальнейший путь каравана лежал на запад, вдоль северного подножия Русского хребта. Путешественники посетили золотой прииск «Копа», пересекли глубокие ущелья и, измученные тяжелой дорогой, жарой и пыльными бурями, остановились на неделю в оазисе Ния. Селение и весь оазис Ния расположены на одноименной реке «верстах в 50 по выходе ее из хребта Русского».

Пржевальский отмечает, что «оазис Ния начинает собой на юго‑востоке таримского бассейна длинный ряд таких же оазисов, которые с большими или меньшими промежутками тянутся здесь вдоль подошвы Куэн‑луня, Памира и Тянь‑шаня. Таким образом все они лежат на окраине таримской котловины, там, где притекающая с гор вода доставляет необходимую влагу для орошения… весьма плодородной лёссовой почвы».[51]

Вскоре по выходе из Нии караван опять остановился на пять дней в небольшом оазисе Ясулгун, расположенном на берегу пруда, обсаженного ивами и тополями. Здесь решили дождаться переводчика Абдула Юсупова, оставленного больным в Черчене.

Путешественники скромными празднествами отмечали каждую пройденную тысячу верст. И вот в Ясулгуне была отпразднована шестая тысяча верст пути от Кяхты (6400 км). Местным жителям, с которыми сложились дружеские отношения, очень понравилась гармонь. Слух об удивительном музыкальном инструменте опережал путешественников, и нередко выезжавшие им навстречу просили прежде всего дать им «послушать музыку».

Как только приехал выздоровевший переводчик, экспедиция 1 июня двинулась дальше, в Керию, куда и прибыла через два дня. Расположенный на одноименной реке, примерно в 50 км севернее гор, Керийский оазис оказался одним из крупнейших на пути экспедиции. В нем насчитывалось до 3 тыс. дворов. Населен он мачинцами. Многие жители кроме земледелия и овцеводства нередко занимались отхожим промыслом: мыли золото, добывали нефрит.

Река Керия в своем горном течении богата нефритом. Центральная Азия, особенно северные склоны Западного Куньлуня, с древнейших времен славилась этим камнем. У многих восточных народов он почитался талисманом и дорого ценился. Цвета нефрита весьма разнообразны. Камень хорошо поддается резьбе и прекрасно полируется. Из него делают кольца, серьги, браслеты, мундштуки, ларчики, табакерки и т. д.

В Керии экспедиция пробыла шесть суток, готовясь к маршруту по прилегающим горам. Первоначально Пржевальский намеревался даже сделать на два‑три месяца вылазку на Тибетское плато, но отсутствие троп, пригодных для верховой езды, заставило его отказаться от этой мысли.

Сделав еще остановку в деревне Ачан, близ подножия западной оконечности Русского хребта, экспедиция 16 июня двинулась в дальнейший путь, имея 37 лошадей и 5 ослов. Верблюдов оставили в Керии для отдыха.

От Керии до реки Юрункаш на 160 км простирался неприступной стеной, достигая 5 – 6 тыс. м высоты, безымянный хребет. Пржевальский назвал его Керийским (хр. Музтаг, достигает 7282 м высоты). Склоны хребта были безлесны, скалисты. Его верхняя часть сплошь покрыта вечными снегами и ледниками, ниже которых виднелись альпийские луга, сменявшиеся к подножию сухими степями и полупустыней.

Пржевальский в течение месяца исследовал предгорья Керийского хребта, двигаясь вдоль его северного подножия. Путь был очень труден. Приходилось пересекать многочисленные долины и ущелья. Многократно увеличивали сложность пути дожди. Начавшись в июне, они в июле лили почти непрерывно, и в речках сильно прибывала вода. Дожди иногда удерживали путешественников на одном месте по нескольку суток. Поэтому за 29 дней караван сумел пройти всего лишь 135 верст (144 км).

Ранним утром 2 августа экспедиция вступила в оазис Чира и раскинула свой лагерь в тени деревьев. Примерно через неделю сюда прибыли из Керии оставшиеся там казаки, и 16 августа путешественники тронулись в дальнейший путь.

В конце августа экспедиция прибыла в город Хотан – центр обширного и знаменитого с древности оазиса. Отсюда путь уже лежал на север, домой. 5 сентября караван выступил из Хотана и двинулся вдоль одноименной реки через пустыню Такла‑Макан, к Тариму.

Весь сентябрь стояла жара. Даже во второй половине месяца в тени было +25°. Людей донимали комары, а верблюдов – клещи. К счастью, ночи были прохладные.

Незаметно минул сентябрь. 7 октября экспедиция вышла на берег Тарима и переправилась через реку на пароме. Вдоль реки Аксу караван пересек Аксуйский оазис и 16 октября прибыл в город Аксу. Здесь были проданы по дешевке старые верблюды. Весь багаж экспедиции был завьючен на 40 новых верблюдов, присланных из Семиречья.

Близился конец путешествия. Отряд подходил к Тянь‑Шаню. Утром 29 октября экспедиция начала подъем на перевал Бедель (4284 м). Очень трудным оказался спуск с перевала, так как снег был покрыт ледяной коркой. Пришлось поодиночке сводить каждого верблюда, при этом двое казаков поддерживали его веревками.

На самой вершине перевала, откуда открывались далекие виды, Пржевальский поздравил участников экспедиции с блестящим ее выполнением.

В тот же день Пржевальский зачитал прощальный приказ: «…более двух лет минуло с тех пор, как мы начали из Кяхты свое путешествие. Мы пускались тогда в глубь азиатских пустынь, имея с собой лишь одного союзника – отвагу; все остальное стояло против нас: и природа, и люди. Вспомните – мы ходили то по сыпучим пескам Алашаня и Тарима, то по болотам Цайдама и Тибета, то по громадным горным хребтам, перевалы через которые лежат на заоблачной высоте. Мы жили два года, как дикари, под открытым небом, в палатках или юртах и переносили то 40‑градусные морозы, то еще большие жары, то ужасные бури пустыни… Мы выполнили свою задачу до конца – прошли и исследовали те местности Центральной Азии, в большей части которых еще не ступала нога европейца. Честь и слава вам, товарищи! О ваших подвигах я поведаю всему свету. Теперь же обнимаю каждого из вас и благодарю за службу верную – от имени науки, которой мы служили, и от имени родины, которую мы прославили…»[52]

От перевала Бедель экспедиция по плато Тянь‑Шаня и живописному ущелью спустилась в котловину озера Иссык‑Куль. «Пахнуло чем‑то радостным, дорогим, счастливым, – пахнуло родиной! – вспоминает П. К. Козлов. Первый человек, которого мы здесь увидели, был русский мужичок, везший воз сена на русской лошадке, запряженной по‑русски. Когда мы проходили вблизи него, когда он остановился и своим добродушным взглядом недоумевающе посмотрел на нас и одною рукою погладил свою русую бороду, а другою снял шапку и особенно симпатично произнес на родном языке: „Здравствуйте!“ мне хотелось подбежать к нему и крепко‑крепко его обнять – так волновался я тогда от избытка чистого восторга…»[53]

Из ближайшего к границе города Каракола, раскинувшегося на восточном берегу Иссык‑Куля, навстречу экспедиции выехали местные власти, офицеры, чиновники и в заранее приготовленной юрте преподнесли русские «хлеб‑соль».

В самом Караколе Пржевальский получил поздравительную депешу из Петербурга. Однако вместе с радостью от возвращения на Родину, от сознания выполненного долга Пржевальский испытывал и грусть. Она была навеяна мыслью, что силы у него уже не те, что раньше, что, возможно, это путешествие – последнее.

Неделя ушла на приведение в порядок всех материалов, а 15 ноября Николай Михайлович выехал из Каракола.

Экспедиция прошла на верблюдах и лошадях 7325 верст (7815 км). Крупнейшими ее достижениями были: исследование и нанесение на карту истоков Хуанхэ и двух больших озер, открытие и описание многих хребтов в системе Куньлуня, географическое изучение юга и востока Кашгарии, а также новые, углубленные исследования озера Лобнор и низовьев Тарима.

Как и в предыдущих путешествиях, Пржевальский вел маршрутную съемку местности, определял астрономические пункты, вел регулярные метеорологические наблюдения. Обширны и ценны были собранные ботанические и зоологические коллекции. Достаточно сказать, что одних шкурок птиц было привезено более 2 тыс. экземпляров. Шире, чем в прошлые экспедиции, проводились этнографические наблюдения, давшие ценный материал о быте и хозяйстве населения Центральной Азии.

Важнейшие научные результаты, как и сам ход экспедиции, были изложены Н. М. Пржевальским в капитальном труде «От Кяхты на истоки Желтой реки, исследование северной окраины Тибета и путь через Лоб‑нор по бассейну Тарима».

Работа над отчетом об экспедиции заняла у Пржевальского более двух лет. Книга вышла в свет осенью 1888 г. и была высоко оценена географами всего мира.

Вторая Тибетская экспедиция знаменательна еще и тем, что в ней впервые принял участие и прошел практическую экспедиционную школу один из выдающихся учеников Пржевальского и продолжатель его дела – Петр Кузьмич Козлов.

 

В зените славы

 

Встреча в столице после четвертой Центральноазиатской экспедиции Пржевальского была не менее триумфальной, чем после предыдущей. Сам Пржевальский был произведен в генерал‑майоры и получил добавочную пожизненную пенсию. Поручика Роборовского наградили орденом Св. Владимира 4‑й степени, он также получил прибавку к пожизненной пенсии. Все остальные члены экспедиции были награждены знаками отличия военного ордена и единовременными денежными пособиями.

Географическое общество чествовало Н. М. Пржевальского на чрезвычайном торжественном собрании, на котором великий путешественник прочитал лекцию о законченном путешествии. В феврале 1886 г. Совет Географического общества постановил переименовать хребет Загадочный в хребет Пржевальского.

Вскоре после приезда в Петербург Николай Михайлович был избран почетным членом ряда российских и иностранных ученых обществ. Он узнал также, что еще во время экспедиции, в 1884 г., Шведское антропологическое и географическое общество избрало его своим иностранным членом и наградило медалью «Вега», а в 1885 г. Итальянское географическое общество – Большой золотой медалью. В 1886 г. Германская Академия естественных и медицинских наук прислала ему диплом действительного члена.

Все эти награды и высокая оценка деятельности учеными обществами были, конечно, приятны Николаю Михайловичу, но суматошная жизнь в Петербурге, бесконечные чествования, приемы и знакомства его тяготили. «Пребываю еще в Питере, – писал он кяхтинскому купцу А. М. Лушникову в конце февраля 1886 г., – и мучаюсь несказанно; не говоря уже про различные чтения и официальные торжества, мне просто невозможно пройти ста шагов по улице – сейчас опознают, и пошла писать история, с разными расспросами, приветствиями и т. п. Мало того, Телешову проходу не дают…»[54]

Пржевальский рвался в Слободу, чтобы отдохнуть и начать работу над отчетом о путешествии. Наконец 20 марта он приехал в свое имение, а через два дня с казаком Телешовым уже отправился в лес на охоту. И всю весну его почти не было дома – днем охотился, вечером рыбачил и ночевал в лесу, подстерегая глухарей, тетеревов и вальдшнепов.

Он сожалел, что нет с ним его спутников – Роборовского и Козлова. Первый готовился к поступлению в Академию Генерального штаба, а второй был в юнкерском училище. В письмах к ним Николай Михайлович сообщает о жизни в деревне, наставляет их усерднее заниматься и просит почаще ему писать.

В Слободе Пржевальский прожил почти безвыездно все лето и большую часть осени, занимаясь благоустройством сада, хлопотами о постройке нового дома, понемногу работая над отчетом об экспедиции.

В ноябре Николай Михайлович выехал в Петербург, где в начале декабря передал в дар Зоологическому музею Академии наук свою орнитологическую коллекцию.

29 декабря 1886 г. Николай Михайлович присутствовал на годовом торжественном собрании Академии наук, где ему была вручена золотая медаль. На ее лицевой стороне дан портрет путешественника в профиль с надписью вокруг: «Николаю Михайловичу Пржевальскому Императорская Академия наук», а на обороте слова: «Первому исследователю природы Центральной Азии. 1886 г.», окруженные лавровым венком.

В своей речи при вручении медали непременный секретарь академии К. С. Веселовский высоко оценил деятельность Пржевальского.

«Есть счастливые имена, – сказал он, – которые довольно произнести, чтобы возбудить в слушателях представление о чем‑то великом и общеизвестном. Таково имя Пржевальского. Я не думаю, чтобы на всем необъятном пространстве земли Русской нашелся хоть один сколько‑нибудь образованный человек, который бы не знал, что это за имя…»[55] Отметив исключительное мужество и силу духа, проявленные Пржевальским во время экспедиций, Веселовский подчеркнул, что ценой риска были добыты неисчерпаемые богатства для науки.

«…Я обязан быть кратким и потому скажу только, что имя Пржевальского будет отныне символом бесстрашия и энергии в борьбе с природою и людьми и беззаветной преданности науке…»[56]

Награждение именной медалью, речь академика Веселовского произвели большое впечатление на Николая Михайловича. Его первый биограф Н. Ф. Дубровин отмечает, что «никогда не случалось его видеть в таком возбужденном состоянии, как в этот раз».[57]

Чествование в Академии наук было, пожалуй, апофеозом славы Пржевальского.

Весь январь 1887 г. прошел у Николая Михайловича в хлопотах по устройству выставки собранных коллекций. Открылась она в залах Зоологического музея Академии наук в первых числах февраля и произвела огромное впечатление на посетителей.

В начале марта Николай Михайлович уехал в свою Слободу, чтобы продолжить работу над описанием четвертого Центральноазиатского путешествия, а также следить за постройкой нового дома.

Новый дом, по словам друзей Пржевальского, был его любимым детищем и строился по составленному им плану. Летом 1887 г. он в основном был окончен. На первом этаже шесть комнат, на втором – три. Завершался дом мезонином. В гостиной стояло чучело тибетского медведя с подносом, на котором обычно лежали яблоки и сливы. В столовой под стеклянными колпаками красовались чучела фазанов, а на стене – голова антилопы оронго. В кабинете, возле письменного стола, стоял шкаф для ружей, всегда содержавшихся в образцовом порядке. Рядом с кабинетом была спальня с железной кроватью и матрацем из хвостов дикого яка – особой гордости Николая Михайловича. В одной из комнат второго этажа помещалась большая библиотека.

Однако и в новом доме Николай Михайлович занимался редко. Как правило, весь день он проводил в «хатке». В саду, среди зелени, ему лучше работалось, свободнее дышалось.

К марту 1888 г. работа над рукописью была закончена, и Пржевальский повез ее в Петербург. Сдав рукопись в печать, Николай Михайлович тотчас же представил Совету Географического общества план нового, пятого путешествия в Центральную Азию сроком на два года.

Исходным пунктом экспедиции намечался город Каракол на озере Иссык‑Куль. Отсюда предполагалось осенью 1888 г. двинуться через Тянь‑Шань в Хотан, далее через Керию в Гас, где надо было устроить склад под охраной семи или восьми казаков. Весну и лето 1889 г. намечалось посвятить исследованию Северо‑Западного Тибета. Возвратившись к складу и обновив запасы и вьючных животных, ранней осенью предполагалось двинуться к Лхасе. Поздней осенью 1890 г. путешествие должно было быть закончено.

Вскоре разрешение на путешествие было получено и выделены необходимые средства. В состав экспедиции кроме Пржевальского назначались поручик Роборовский, подпоручик Козлов, 6 нижних чинов из Московского военного округа, 5 солдат и казаков из Забайкалья и 13 солдат и казаков из Туркестанского военного округа.

Николай Михайлович стал деятельно готовиться к отъезду и принимал меры для ускорения издания книги. В начале августа книга «От Кяхты на истоки Желтой реки» вышла из печати. В этом же месяце после длительной переписки был получен от китайского правительства охранный лист на имя генерал‑майора Пржевальского для путешествия в Тибет.

Весть о новой экспедиции Н. М. Пржевальского быстро распространилась по всему миру и вызвала беспокойство в английских кругах. Лондонские газеты отмечали странное, по их мнению, совпадение этого путешествия с напряжением отношений между Англией и Тибетом. Английские политические круги опасались, что экспедиция снаряжена специально, чтобы создать новые затруднения для Англии, намекали на возможность заключения секретного договора между Россией и далай‑ламой. Все это были пустые домыслы. Новая экспедиция, как и все предыдущие экспедиции Н. М. Пржевальского, преследовала исключительно научные цели.

 

К озеру Иссык‑Куль. Болезнь и кончина

 

Собираясь в новый дальний путь, Н. М. Пржевальский в июле 1888 г. в последний раз приехал в свою любимую Слободу. Он составил подробную инструкцию для управляющего и сделал необходимые хозяйственные распоряжения.

На этот раз Николай Михайлович отправлялся в экспедицию без обычного энтузиазма, очень нервничал. Перед отъездом из Петербурга он получил известие от спутника его прежних путешествий – Дондока Иринчинова, что тот не решается идти в новую экспедицию, так как не надеется на свои силы. Пржевальский признавал его доводы справедливыми, даже говорил, что Иринчинов умно делает, что не едет, но очень сожалел, что лишился такого надежного спутника.

Тяжело расставался Николай Михайлович и с няней, и с родными. «Никогда он не плакал так при расставании с нами, – говорил его племянник Владимир Владимирович Пржевальский, – как в последний раз; он стал прощаться и первый заплакал. Вероятно, тяжелое предчувствие давило ему сердце…»[58]

Утром 5 августа Николай Михайлович тепло простился со всеми присутствующими, затем вышел на террасу и на одной из колонн написал красным карандашом: «5 августа 1888 г. До свидания, Слобода. Н. Пржевальский». Затем подозвал своих спутников и попросил их также расписаться по старшинству: Роборовский, Козлов, Телешов, Нефедов.

Сев в свою любимую тележку без рессор, Николай Михайлович тронулся в путь, и, когда озеро Сапшо стало скрываться, он встал, обернулся назад и сказал: «Ну, теперь прощай, мое озеро!»

Из Петербурга путешественники выехали 18 (30) августа. Проводы были очень теплые – собрались друзья и знакомые, присутствовало много газетных репортеров. В Москве Пржевальского застала весть о смерти няни. Хотя Николай Михайлович был подготовлен к печальному известию, переживал он ее кончину тяжело.

24 августа экспедиция выехала из Москвы поездом в Нижний Новгород, где путешественники пересели на пароход и затем Волгой и Каспием достигли берегов Туркестана. По Закаспийской железной дороге, которая произвела большое впечатление на Пржевальского, они к 7 сентября прибыли в Самарканд. Отдохнув в доме сводного брата Николая Михайловича Н. И. Толпыго, участники экспедиции доехали сначала до Ташкента, а затем на почтовых до Пишпека (ныне Фрунзе), куда прибыли 23 сентября. Из Пишпека Николай Михайлович ездил в Верный (ныне Алма‑Ата) за получением купленного там китайского серебра на расходы и отбора солдат и казаков.

В окрестностях Пишпека Пржевальский видел массу фазанов и 4 октября отправился с Роборовским на охоту. Охота оказалась роковой. Николай Михайлович несколько раз пил сырую воду в местах, где зимой 1887 г. свирепствовал брюшной тиф. Так и осталось загадкой, как он мог позволить себе пить сырую воду, когда всегда всем участникам экспедиции категорически запрещал это. Роковые последствия сказались через десять дней.

Закупив верблюдов и завершив другие дела, Пржевальский оставил Пишпек и 10 октября прибыл в Каракол.

Вероятно, Николаю Михайловичу уже было не по себе. Ему не понравилась ни одна из квартир в городе, и 14 октября экспедиция перебралась за город и устроилась в юртах. На следующий день он почувствовал себя больным. Но согласился вызвать врача лишь 17 октября, когда состояние его резко ухудшилось.

К сожалению, лекарства помогали мало, состояние больного становилось все более тяжелым. Врач И. И. Крыжановский настоял, чтобы Пржевальского перевезли в город, в сухое теплое помещение. 18 октября Николая Михайловича поместили в глазной барак каракольского лазарета, а остальные члены экспедиции разместились во дворе, поставив несколько юрт.

За прошедшие годы Н. М. Пржевальский подорвал свое здоровье в трудных экспедициях. Он стал грузным, тяжелым, организм уже не мог достаточно активно бороться с инфекцией, и болезнь быстро прогрессировала. «Приходя в сознание, – вспоминает П. К. Козлов, – и видя себя окруженным нами, он говорил совершенно спокойно и твердо о своей близкой смерти.

– Я нисколько не боюсь смерти, – говорил он, – я ведь несколько раз стоял лицом к лицу с ней.

Замечая на наших глазах слезы, он называл нас „бабами“.

– Похороните меня непременно на Иссык‑Куле, на красивом берегу. Надпись сделайте простую: „Путешественник Пржевальский“».[59]

20 октября (1 ноября) 1888 г. Николая Михайловича не стало. Согласно его желанию, он был похоронен на берегу одного из красивейших в мире горных озер, в 12 км от Каракола.

«Местность эта, говорил руководитель Географического общества П. П. Семенов на собрании, посвященном памяти Н. М. Пржевальского, хорошо мне знакома; она так врезалась неизгладимыми чертами в моей памяти, что я как бы вижу ее перед собою, обращаясь от только что закрывшейся могилы к заветному югу. Широко раскинулась вправо синяя поверхность необъятного к западу озера. Впереди высится горная стена Небесного хребта, образующая вправо окраину озера, увенчанную непрерывным рядом снежных вершин…

Этот величественный ряд закутанных в белоснежные саваны великанов стоит на страже дорогой нам могилы, обозначая собою ту грань Русской земли, за пределы которой наш славный путешественник делал свои отважные набеги в почти неведомые до него в научном отношении страны. Из‑за этой грани привозил он нам богатую добычу планшетов, записей и естественноисторических коллекций…»