Василий Тёркин — собирательный герой или у него был прототип?

На этот вопрос — «первый вопрос, который вообще чаще всего возникает у читателей в отношении героя той или иной книги» — Твардовский чётко отвечает в статье «Как был написан «Василий Тёркин»: несмотря на предположения и даже чаяния многих читателей, «Василий Тёркин, каким он является в книге, — лицо вымышленное от начала до конца, плод воображения, создание фантазии» ⁹ ⁠. Твардовский добавляет, что этот образ «задуман и вымышлен… многими людьми» — в первую очередь его корреспондентами-солдатами, сразу читавшими новые части поэмы.

Он идёт, святой и грешный,
Русский чудо-человек, —

пишет Твардовский, подчёркивая собирательность своего героя, чья фамилия означает «тёртый», «бывалый» ¹⁰ ⁠.

Вместе с тем конкретный человек, напоминавший Твардовскому будущего Тёркина, существовал: в своих дневниках поэт вспоминает «того шофёра, что вёз меня с М. Голодным из Феодосии в Коктебель»; этот безвестный шофёр — «тот герой, которого как раз недостаёт в нашей литературе, — весельчак, балагур, остряк в любую минуту жизни и т. п.» ¹¹ ⁠. Назвать шофёра прототипом Тёркина, пожалуй, нельзя: Твардовский просто почувствовал в нём те родовые, коллективные черты, которые будет воплощать герой поэмы.

Если в первых набросках Тёркин — «необыкновенный» богатырь, то впоследствии Твардовский будет говорить как раз о его обыкновенности, отстаивать близость своего героя «к земле, к холоду, к огню и смерти» (ведь Тёркин воюет в самых многочисленных и самых опасных войсках — пехоте). Когда по ходу сюжета в поэме появляется ещё один бравый персонаж по фамилии Тёркин, это не литературная игра, а бытовое совпадение, какое случается на войне. И совершенно не удивительно, что в 1960-е советская пресса разыскала настоящего бывшего фронтовика по имени Василий Тёркин, у которого были «именно «тёркинские» черты облика, характера и жизненной судьбы» ¹² ⁠. Во время войны Твардовский, конечно, ничего не знал об этом человеке — просто выдуманный им герой оказался по-настоящему народным (и у этой фронтовой народности есть другая сторона: когда в 1961-м Твардовский начнёт бой за публикацию«Одного дня Ивана Денисовича», Корней Чуковский напишет в своей рецензии, что герой Солженицына, забранный с фронта лагерник Шухов, — «родной брат Василия Тёркина»).

Тёркина, который, по Твардовскому, один олицетворяет весь русский народ, можно сравнить с буквально собирательным персонажем — великаном Иваном из поэмы Маяковского «150 000 000»: весь народ молодой советской республики, объятый революционным духом, в этой поэме собирается в одно коллективное тело, чтобы дать решительный бой мировой буржуазии в лице гигантского президента Вильсона. Твардовский делает героем не сверхчеловека и даже не «самого человечного человека» (говоря словами из другой поэмы Маяковского), а просто человека, защищающего Родину и собственное достоинство. Его «коллективное тело» — это тело бойца, который дошёл до Берлина и моется в немецкой бане, осматривая свои шрамы как карту прошедшей войны: «Знаки, точно письмена / Памятной страницы. / Тут и Ельня, и Десна, / И родная сторона / В строку с заграницей». С одной стороны, это тело индивидуально, с другой — на нём начертан опыт многих. А пафос слов о подвиге этих многих остаётся не за коллективным Тёркиным, в чей характер горделивость не входит, а за автором, трижды позволяющим себе оценку-формулу: «Смертный бой не ради славы, / Ради жизни на земле».

Николай Жуков. «Немецкий танк здесь не пройдёт!» 1943 год

Письмо с фронта, знаменитый «треугольник». Во время войны письма солдат родным доставляли бесплатно. Из-за того что конвертов не хватало, отправители просто складывали своё письмо несколько раз, а на чистой внешней стороне писали адрес