2020-06-08
95
На моем столе лежит список редкого исторического памятника. Он был включен в сборник, написанный на голубоватой бумаге начала XIX века. Сборник содержит повести о походе Стефана Батория на Псков, сказание о «прихождении свейского короля Густава Адольфа» к стенам Пскова, жизнеописание Евфросина Псковского, ходившего в XV веке в Царьград…
Сборник объединяет собою 30 разнообразных сказаний, древних жизнеописаний и других произведений. Все они относятся к истории Пскова и Псковской земли. И лишь одно сказание переносит нас в XVII век, на берега Амура, к стенам славной русской крепости Албазин. Понятно, с каким вниманием я просматривал собранные мною свидетельства о событиях в странах и областях, тяготевших к Великому океану. За много лет работы над историей подвигов русских землепроходцев мне еще никогда не приходилось встречать сведений о сибирских или дальневосточных походах и странствиях псковичей. Псковичи всегда недреманным оком следили за Ливонией, обращая свои взоры на запад. Поэтому участие псковичей в походах на северо‑восток в истории до сих пор не прослеживалось. Чем же замечателен сибирский исторический памятник, открытый в Пскове? Уже первые строки сразу напоминают известные «скаски» старинных служилых людей в Сибири: «Лета 7198 (1689 г. – С. М.) октября в 23 день в Якуцком (остроге), в приказной избе, перед генералом и воеводою, перед Матвеем Осиповичем Кровковым, албазинские казаки Ганка Флоров да Митька Тушов с товарищи, семьдесят три человека сказали…» «Повесть» будто извлечена из архива служебных бумаг якутской съезжей избы!
Далее говорится, что Флоров и Тушов ходили для соболиного промысла и сбора ясака по Амуру и Уде и «по иным посторонним рекам». От отряда Флорова отделилась «станица» в 12 человек, в числе которых был какой‑то Васька. К этим людям явились «со стороны» два всадника на белых конях, закованные в броню, вооруженные луками и мечами. Всадники спрашивали албазинцев, на что они хотят употребить самых добрых из добытых соболей. Албазинцы ответили, что они дали обет отдать лучшие соболиные шкуры в крепостную церковь и дар свой посвятить псковским «чудотворцам Всеволоду и Доманту». Тогда неизвестные всадники и объявили себя «псковскими чудотворцами», которых так почитали албазинские землепроходцы.
Ганка Флоров и Митька Тушов под видом «предсказаний», сообщенных им «чудотворцами», так сказать, задним числом излагали вполне достоверную историю обороны Албазина русскими людьми от несметной силы богдыханских войск…
Но кто же такой «Ганка», или «Гаврилка», Флоров – автор фантастического на первый взгляд сказания?
Он упоминается под 1683 годом в числе видных служилых русской крепости Албазин на Амуре. Есть известие, что в 1677 году Флоров даже замещал начальника Албазина.
Албазин, основанный еще во время знаменитых походов Ерофея Хабарова, был оплотом русского владычества в Даурии. Богдыхан Кан‑си хотел любой ценой разгромить Албазин, и не зря военные советники из ордена иезуитов, жившие тогда в Пекине, лили пушки, изготовляли европейское оружие для китайцев. Войска богдыхана не раз угрожали крепости, но горсть отважных русских людей бесстрашно отстаивала амурскую твердыню.
В то же время Москва предписывала сибирским воеводам разведывать «про Китайское и про Индейское и про Никанскос царства, и про городы, и про золотую руду, и про серебро, и про жемчуг…». В 1681 году нерчинский воевода приказал отряду албазинцев идти по Амуру до Восточного океана для подробного исследования его берегов. Именно тогда албазиицы основали Удский острог к северо‑западу от устья Амура. Там жило тогда около ста русских людей. В их числе был и Гаврила Флоров.
Из «Повести» видно, что Флоров был в какой‑то ссоре с нерчинский воеводой Федором Воейковым. Летом 1683 года большой отряд албазинцев под начальством Флорова вышел из подчинения воеводе и, «не спросясь», отправился вниз по Амуру, а затем на реку Амгунь, на притоке которой было поставлено первое русское зимовье.
Вольница Гаврилы Флорова встретила в пути отряд служилых людей из Тугурского острога, тоже недовольных своим начальником И. Аксентьевым. Тугурским «беглым» отрядом предводительствовал Дмитрий Мокрошубов. Гаврила Флоров после совещания с тугурскими беглецами решил сообща с ними пойти для расправы с ненавистным Аксентьевым. Сведя счеты с приказчиком, албазинская вольница вернулась на Амгунь, но здесь столкнулась с отрядами «богдойского царя». В сражениях с китайцами были убиты одиннадцать албазинцев и тугурцев, а в их числе – Дмитрий Мокрошубов. Оказалось, что китайцы уже подступили под Албазин… Тогда Флоров забыл все распри и решил «виниться» перед якутским воеводой. Совершив часть пути Охотским морем на лодках, он пробился к родным местам. В Якутске Флоров, видимо, получил прощение и вновь пошел на Амур.
Между тем Албазин в 1685 году пережил первую осаду войсками богдыхана. Летом на Амуре показались китайские корабли, с суши на острог надвигались конники, пехота и артиллерия. Китайцы метали с особых станков на Албазин какие‑то «огневые стрелы» и смогли разбить башни и стены Албазина. Воинской силы у китайцев было в десять раз больше, чем у защитников острога, к тому же строевых бойцов в Албазине насчитывалось лишь 111 человек, остальные были крестьяне и промышленные люди. Острог пал, и часть пленных русских была уведена в Пекин, где ей суждено было остаться навсегда. Но китайцы торжествовали недолго. В следующем, 1686 году русский флаг вновь развевался над кровлями Албазина, и Алексей Толбузин, а вслед за ним А. Бейтон снова отбивали одну за другой атаки китайских войск. В 1687 году отряды богдыхана были вынуждены прекратить осаду Албазина.
Об этих‑то событиях в Албазине и было рассказано в старинной сибирской повести о «чуде» 1683 года, свидетелем которого якобы были люди Гаврилы Флорова. Вероятно, для того, чтобы оправдать свой самовольный поход с ватагой «воровских» людей, Гаврила Флоров и сочинил повесть в духе сказаний «вдохновенных бродяг» XVII века. Он уверял, что псковские «чудотворцы» еще раньше предсказали ему албазинские события.
«…Приидут де к ним под град китайские люди и албазинцы де град сдадут и после де того приидут русские люди и город засядут. И паки приидут китайцы и будут ко граду приступы и бои великие и на тех боях будем мы в помощь русским людям… А града китайцы не возьмут», – читаем мы в этом сказании об Албазине.
Далее следует короткое описание первой и второй осады Албазина, упоминаются «приступы великие» и рукопашные бои. Согласно воззрениям своего времени Гаврила Флоров уверяет, что Албазин выдержал осаду благодаря особому покровительству псковских «святых» – Всеволода и Довмонта. Любопытно указание на то, что в Албазине существовал культ этих «чудотворцев». Следовательно, можно предположить, что сам Флоров и часть его спутников по походам были псковитянами.
Сборник, в котором помещена албазинская повесть, имел своими основными источниками две рукописи конца XVIII века. С этих рукописей и был сделан список 1800–1810 годов. Не позднее 1845 года весь сборник был приобретен псковским купцом Иваном Михайловым.
Такова краткая история открытого в архиве Псковского музея замечательного памятника сибирской истории.
«КАМЧАТСКИЙ ЕРМАК»
В 1701 году из Москву из Якутска приехал казачий пятидесятник Владимир Атласов. Показания Атласова о его открытиях на Камчатке были занесены на бумагу. Так возникла знаменитая «скаска» 1701 года – повествование о дальней Камчатской земле с ее огнедышащими горами и лососевыми реками. Атласовская «скаска» дополнялась данными опроса японца Татэкавы Денбея, которого Атласов вызволил из камчадальского плена и взял с собою в Анадырский острог.
Владимир Васильев Атласов был уроженцем Северо‑Двинского края. На якутской службе он числился с 1673 года. Именно в тот год русские землепроходцы положили на чертеж Камчатку. Сохранились показания современников, что еще до 1692 года русские мореходы ходили в «Камчатский залив» для боя китов и моржей. Около 1697 года безвестные герои по следу Семена Дежнева прошли пролив между Азией и Америкой и достигли амурского побережья. Для этого им было нужно обогнуть Камчатку и выйти к Сахалину. Анадырский острог, основанный во времена Семена Дежнева, был важнейшим местом на средоточии морских путей к Аляске, Камчатке и устью Амура.
28 лет Владимир Атласов провел на «дальних заморских службах». Поэтому вовсе не случайно в 1695 году он был назначен приказчиком (начальником) всего «Анадырского захребетного края» и отправился в Анадырский острог.
Уже в следующем году состоялся первый поход с Анадыря для разведывания Камчатки. Служилый человек Лука Морозко‑Старицын с десятью спутниками проник в самую глубину полуострова и дошел почти до реки Камчатки.
Морозко‑Старицын прослышал о том, что на Камчатке совсем недавно видели иноземных людей, одетых в «азямы камчатые». Очевидно, эта весть о случайном присутствии чужестранцев в области, тяготеющей к Анадырю и вверенной Владимиру Атласову, заставила его ускорить сроки похода на Камчатку.
В 1697 году Атласов и Морозко‑Старицын с 60 русскими и 60 юкагирами вышел из Анадырского острога и, преодолев «великие горы», достиг устья реки Пенжины. Оттуда казаки две недели ехали на оленях по западному берегу полуострова. Затем Атласов решил пересечь Камчатку с запада на восток, что он и сделал, выйдя на реку Олютору.
Морозко‑Старицыну было приказано идти по берегу «Люторского моря». Сам же Владимир Атласов вернулся на западный берег и стал тоже спускаться к югу. На реке Палане изменники‑юкагиры побили нескольких казаков и нанесли шесть ран самому Атласову. На помощь товарищам поспешил с восточного берега Морозко‑Старицын.
К югу от устья Тигиля оба отряда повернули в глубь полуострова, и скоро на берегу реки Камчатки застучали тобольские топоры. Владимир Атласов утвердил в новой стране свой знак – прочный крест с памятной надписью. Это было 18 июля 1697 года.
С этого места Атласов предпринял трехдневное плавание на стругах вниз по Камчатке. Вернувшись из похода, он узнал, что коряки угнали у него всех оленей. Атласов преследовал грабителей до самого «Пенжинского» (Охотского) моря. Отбив оленей, русские направились по западному берегу полуострова к реке Иче, впадающей в Пенжинскую губу.
Ичинские камчадалы рассказали Атласову, что на соседней реке Нане живет один из тех неведомых иноземцев, которых якобы занесло морской бурей к камчатским берегам. Атласов приказал камчадалам немедленно доставить пленника к нему. Пленник был японцем.
Владимир Атласов долго считал Татэкаву Денбея «подъячим Индейского царства», тем более что тот не расставался с какой‑то книгой или рукописью, по понятиям Атласова, тоже «индейского письма». Сам Денбей первое время выдавал себя почему‑то за чиновника. Атласов терпеливо учил «индейца» русскому языку и всюду возил его за собой.
Очевидно, вместе с Денбеем русские ходили на юг полуострова, к рубежу земли курилов. Денбей мог указать точное место в низовьях реки Опалы, где его пленили курилы. Четыре пуда золота отобрали курилы у японцев, но, не зная ничего о назначении этого металла, отдали его на забаву детям. Разумеется, Атласов был обязан на месте расследовать все эти обстоятельства. Ведь, кроме Денбея, вывезенного кем‑то на север Камчатки, в земле курилов оставались еще десять японцев. Атласов должен был разузнать об их дальнейшей судьбе, хотя Денбей и утверждал, что его спутники были через некоторое время взяты на какой‑то корабль и вывезены на родину. Как бы то ни было, но поход Атласова в сторону Опалы, безусловно, был связан с проверкой рассказов Денбея.
Вернувшись из похода на юг, Атласов выстроил зимовье на реке Иче. Затем он основал Верхне‑Камчатский острожек, первым начальником которого был Потап Сердюков. Оборону острожка держали лишь пятнадцать человек. Вскоре они были убиты при попытке вернуться в Анадырь. Несколько ранее погиб Лука Морозко‑Старицын, верный спутник Атласова и основатель Нижне‑Камчатска.
Много русских сложило голову на Камчатке во время похода Владимира Атласова. Только пятнадцать человек возвратились вместе с ним в Анадырский острог, куда был приведен и Денбей с его изрядно потрепанной «индейской книгой». Анадырцы встречали отряд 2 июля 1699 года.
Осенью Владимиру Атласову предстоял долгий путь на оленях в Нижне‑Колымск, откуда на морском коче он должен был плыть из Анадырского острога до устья Лены и в Якутск с докладом о присоединении Камчатской землицы. Часть пути в Якутск была пройдена на лыжах, и японец Денбей, как сообщал Атласов, «ногами заскорбел, потому что ему на лыжах ход – не за обычай». Из‑за этого Денбей был возвращен обратно на Анадырь со встретившимся приказчиком Григорием Постниковым.
Перезимовав на Колыме, Атласов пришел 3 июня 1700 года в Якутск и сделал первый отчет о своих скитаниях по Камчатке.
В самом начале 1701 года покоритель Камчатки вступил в Москву, и 10 февраля подьячие Сибирского приказа весь день скрипели перьями, занося на бумагу рассказ Атласова.
Но удивительное дело! В те же самые дни какое‑то частное лицо, в котором можно угадать иноземца Андрея Виниуса, снимало с Атласова второй, более подробный допрос. И эта запись была немедленно переправлена за границу…
В записи было сказано, что Анадырский край и Камчатка соседствуют не только с Большой землей, но и с Японией, и с Курильскими островами. Камчатка – полуостров, а не остров, как думали ранее. Против Анадыря действительно лежит земля, откуда зимою по льдам проходят люди, говорящие «своим языком». Земля эта была лишь недавно «вновь проведана». Это лишнее доказательство, что русские после Дежнева не раз появлялись на Аляске.
Якутские власти немедленно приступили к снаряжению и отправке служилых людей для укрепления нового края. На Камчатку двинулся столь прославившийся впоследствии Иван Козыревский.
Первая «скаска» Атласова в Якутске была наглухо опечатана серебряной печатью с изображением орла, поймавшего соболя. Но когда Атласов прибыл в Тобольск, в декабре 1700 года, тобольский воевода решился на крайнюю меру. Он вскрыл запечатанную «скаску» и, может быть, списал ее всю от начала до конца. Сделано это было потому, что в то время сибирский географ Семен Ремезов изготовлял новые чертежи Сибири, и ему срочно понадобились свежие сведения Атласова.
Описание самой Камчатки, которое дал Атласов в «скаске» 1701 года, было непревзойденным образцом географического отчета той эпохи.
Он рисовал облик обитателей Камчатки, их одежду, жилища. Перед читателями вставала новая страна, богатая морскими бобрами, красной рыбой и «землями черными и мягкими». Казачий голова говорил о вулканах, похожих, на его взгляд, на стога и хлебные скирды, над которыми по ночам видно зарево, о ледовой обстановке у берегов Камчатки. Смысл этих рассказов был один – новая богатая Камчатская землица с трех сторон омывается незамерзающим морем.
Он изложил и всю историю появления Денбея. В то время незадачливый японский лыжник еще лечил ноги в Анадырском остроге. Сибирский приказ немедленно затребовал Денбея в Москву.
29 декабря 1701 года анадырский японец появился наконец в палатах приказа. Пусть с грехом пополам, но он уже говорил по‑русски.
В книге № 1282 дел Сибирского приказа сохранилась запись сказания Татэкавы Денбея. «Скаска» записывалась, видимо, не без участия Атласова, иначе откуда у Денбея при перечислении японских рыб вдруг взялись «вологоцкие нельмушки»?
От Денбея был получен краткий очерк Японии. Через год японец предстал перед Петром Великим, и тот приказал своим слугам «его, иноземца, утешать».
Всякие сведения о Денбее обрываются в 1710 году. Известно, что он был крещен, назван Гавриилом, что его взял к себе в дом князь Матвей Гагарин, который был потом губернатором Сибирским.
В 1701 году Владимир Атласов был пожалован за свои открытия на Камчатке новым чином. С двумя пушками и новым знаменем он было отправился снова на Камчатку. Но, «по духу геройства своего», как он сам выражался, «разбил» купеческий караван Логина Добрынина на Верхней Тунгуске. На первый взгляд это выглядит простым разбоем, однако на самом деле все обстояло иначе. Незадолго до этого был наложен строгий запрет на самовольное хождение русских купцов в Китай, и Атласов лишь выполнял приказ, но действовал сообразно своему крутому нраву. За это своевольство он угодил в тюрьму, где и просидел целых шесть лет.
В 1707 году он снова прибыл в открытый им край, где не прожил, а скорее промучился еще четыре года, преследуемый доносами и угрозами. Хмельные казаки зарезали его спящего. «Так погиб камчатский Ермак», – писал А. С. Пушкин, внимательно изучавший бурную жизнь Атласова.
Остается сказать о судьбе драгоценных сведений, привезенных Атласовым в 1701 году. Вовсе не случайно кто‑то из иностранцев, возможно, опять тот же Андрей Виниус, зачитал «индейскую книгу», которой так дорожил японец Денбей. Она исчезла. Что за книга это была? Корабельный журнал, дневник путешественника, заметки разведчика? О ее судьбе после 1701 года ничего не известно.
Обе «скаски» Атласова уплыли в Амстердам в руки ученого‑голландца Николая Витсена, так же как и данные о японце Денбее. Повествование Денбея было передано Готфриду Вильгельму Лейбницу, который в связи с этим упоминал имя Виниуса. Лейбниц, между прочим, не раз запрашивал петровского сановника Брюса: чем закончился поход русских людей к «Ледяному мысу»? Отыскана ли водная граница между Азией и Америкой? В 1712 году Лейбниц наводил в России справки о Денбее.
У Витсена хранились данные о состоянии льдов около «Необходимого носа» за несколько лет. Из этого можно заключить, что русские в Анадырском остроге занимались постоянным изучением льдов в Чукотском море, а Атласов, как мы помним, пристально наблюдал за льдами Берингова и Охотского морей в течение всего пребывания на Камчатке.
Иноземцы тщательно следили за походами русских на северо‑восток, прекрасно понимая, что эти путешествия связаны с поисками морского пути в Китай. Следили и за движением караванов в Пекин, за поездками русских послов.
В Амстердаме, Лейпциге, Лондоне, Париже, Любеке появлялись сочинения о Колыме и Камчатке, Чукотке и Большой земле, Даурии и Нерчинске. Все эти книги, статьи, географические карты были основаны на русских статейных списках, чертежах, «скасках» землепроходцев, отписках воевод. Но западноевропейские писатели и историки никогда не указывали источников, откуда они черпали драгоценные для науки сообщения. Они, эти источники, добывались зачастую тайно.
«Скаски» Атласова уже в первых десятилетиях XVIII века были использованы в печати Западной Европы.
В так называемом атласе Гоманна, изданном в Нюрнберге, на одной из карт черным по белому было написано: «Земля Камчадалия иначе Иедзо с Ламским или Пенжинским морем, которые были пройдены по воде и по суше русскими казаками и охотниками за соболями и описаны во время различных путешествий…»
Но иноземные ученые никогда ни словом не обмолвились о Владимире Атласове, Луке Морозко‑Старицыне, Потапе Сердюкове и других героях, открывших Камчатскую землицу для русского государства и всего мира.
ТОБОЛЬСКИЙ МАСТЕР
В 1701 году Семен Ремезов закончил составление знаменитой «Чертежной книги». Русская наука того времени обогатилась первым географическим атласом Сибири.
О жизни великого труженика Семена Ремезова стоит рассказать, тем более что данные о нем скудны и отрывочны и историю его деятельности приходится восстанавливать кропотливым трудом.
Советский ученый профессор А. И. Андреев сделал много для того, чтобы показать многогранное творчество сибирского самородка. А. И. Андреев установил, например, что Семен Ульянов Ремезов родился около 1663, а умер не ранее 1715 года. Предки его были служилыми людьми в Сибири. Один из них – Ремезов‑меньшой – упоминается в сибирских бумагах 30‑х годов XVII столетия как отважный мореход. В 1644 году он был начальником морского похода в Мангазею, куда доставлял хлебные грузы.
Сын Ремезова‑меньшого, Ульян Моисеев, слыл в Тобольске волшебником и звездочетом. «Волшебник» Ульян выполнял и посольскую службу: ездил, в частности, к калмыцкому князю Аблаю‑тайше с удивительным поручением – доставил ему из Тобольска «панцирь Ермака», которого тот усиленно добивался. Ульян Ремезов записал со слов тайши сказания о Ермаке и узнал о том, что во владениях калмыцкого князя преклоняются перед именем покорителя Сибири.
Ульян Ремезов стоял очень близко к тобольскому воеводе Петру Годунову, под руководством которого составлялись чертежи и описания Сибири. Петр Годунов знал о «Тангутской земле», Амуре, Монголии. В 1667–1669 годах он написал «Ведомость о Китайском государстве и о глубокой Индии». Воевода посылал отважных тоболяков в Китай и степи Средней Азии.
Юный Семен Ремезов должен был знать о Петре Годунове по рассказам своего отца.
В 1681 году молодой сын тобольского звездочета был «верстан в чин» и зачислен в число «детей боярских». Так началась служба Семена Ремезова. У «сына боярского» было много обязанностей. Тобольский воевода мог в любое время послать его в самые далекие местности для выполнения любого поручения. Но Семен был художником и «сверх служеб» занимался искусством. Так, в 1695 году он «сработал, сшил и написал мастерски» семь знамен для конных и пеших полков. Уже в то время он трудился над составлением «Истории Сибирской» и украшал страницы своей летописи рисунками.
В 1696 году Сибирский приказ предписал: «…в Тобольску велеть сделать доброму и искусному мастеру чертеж всей Сибири». Одновременно следовало составить описание сибирских и пограничных народов. Семен Ремезов расспрашивал сведущих людей о степях «Казачьей орды», о путях из Сибири до Большой Бухарии и Хивы, до Яика и Астрахани. Бывалые люди рассказывали «знаменщику» о Селенге и Амуре, о Мангазейском море и земле каракалпаков. Так был создан чертеж части Сибири и окрестных стран Азии. К чертежу было приложено его описание, включавшее целый ряд научных статей. «О значении имени Тобольского града» называлась одна из них.
Составил Семен Ремезов и отдельный «Чертеж земли всей безводной и малопроходной Каменной степи». Для этого ему пришлось опрашивать сына боярского Федора Скибина, который в 1694 году ездил из Тобольска в глиняный город Туркестан. С другими путешественниками Ремезов говорил о «славном Алтае камне» и даже об индийской реке Ганг. Чертеж безводной земли был еще весною 1697 года отправлен в Москву.
На этом замечательном чертеже было показано – правда, не полностью – «море Хвалынске». Как считает академик Л. С. Берг, Ремезов был первым русским ученым, сделавшим самостоятельное изображение Каспия на географической карте. Кроме того, Ремезов впервые показал, что Амударья и Сырдарья впадают в Аральское море.
Осенью 1697 года сын боярский Афанасий Денисов повез в Москву, в Сибирский приказ первый чертеж Семена Ремезова, изображавший Тобольскую землю с тяготеющими к ней областями вплоть до просторов «Казачьей орды», которую так хорошо знал Федор Скибин.
Сибирский приказ дал высокую оценку работам Семена Ремезова и прислал ему похвальную грамоту. Вскоре ученые Сибирского приказа занялись составлением особой «Окладной» книги, в которой можно было найти материалы по сибирской истории, справки о Китае и описание 19 городов Сибири. Можно думать, что при работе над книгой составители имели под рукой свежие труды тобольского «знаменщика».
Ремезов между тем уже был занят новым важным делом. Он составлял чертежи для построения «каменного» Тобольска. Большой город много раз горел. Во время пожара 1686 года в огне погибли 600 домов, мосты и вся Татарская слобода.
Ремезов писал «розметную роспись» – смету для каменного строительства, измерял площади для будущих зданий. В августе 1698 года он перешагнул порог Сибирского приказа в Москве. Строительные росписи были рассмотрены, а сам Ремезов определен в Оружейную палату. В Москве тобольскому искуснику был оказан почет, и жил он в доме «ближнего» боярина Михаила Черкасского, который впоследствии был правителем Сибири. Оружейная палата ведала в то время и делами «каменного строения», и Ремезов проходил там зодческую науку вместе со своими сыновьями.
Ремезовы (отцу помогали сыновья) между тем успели по указу царя завершить важную работу. На куске китайки длиною в четыре и шириною в два аршина был исполнен «всех городов обращатый чертеж». Это и была первая ремезовская карта всей Сибири. Но этим не ограничился тобольский географ. Он написал на лощеной бязи шестиаршинный чертеж всех сибирских земель для кремлевской Дубовой палаты. Копию с первоначального «обращатого чертежа» Ремезовы изготовили также для себя, затем они перерисовали 18 чертежей сибирских городов. Все это богатство Семен Ремезов взял с собою в Тобольск.
Но огромный чертеж для украшения Дубовой палаты не дошел до нас… Куда же он исчез? Ответ на этот вопрос хранится в делах архива баварского города Амберга. В 1698 году в Москве побывал Игнатий Христофор Гвариент, военный советник императора Леопольда I. Он не без умысла дружил с Андреем Виниусом, сановником Сибирского приказа и крупным предпринимателем. Андрей Виниус прекрасно знал все труды Ремезова и имел полный доступ к ним. Сразу же после того, как Ремезов составил свои сибирские чертежи, Виниус препроводил Гвариенту «карту всей Сибири» для того, чтобы чертеж был предан тиснению.
После этого уже не покажется удивительной та легкость, с которой Гвариент сумел в этот свой приезд добыть планы новых укреплений Азова. (Город был взят Петром Великим у турок в 1696 году и после этого вновь укреплен.) Виниус мог показывать Гвариенту свежий чертеж работы Ремезова как последнюю новинку. Прежние чертежи не могли иметь большой цены! Гвариент крупно поживился в Москве.
Вернувшись из Москвы в Тобольск, Ремезов‑старший взялся за построение каменного города. Семь лет он не знал покоя – «работал усердно» и от всего этого «обнищал и обезножел», как сам писал об этом впоследствии.
Вероятно, с 1699 года семья Ремезовых завела особую «Служебную чертежную книгу», которая пополнялась записями вплоть до 1730 года. Эта своеобразная летопись трудов Семена Ремезова и его сыновей была обнаружена недавно профессором А. И. Андреевым.
В 1701 году состоялся пуск большого Каменского завода, построенного Петром Великим на Урале. Если Семен Ремезов и не принимал прямого участия в строительстве завода, то, во всяком случае, бывал там и сделал рисунок, изображающий возведение плотины на заводе. Этот рисунок вошел в «Чертежную книгу» Сибири вместе с видами Нерчинского сереброплавильного завода и Оружейного двора в Тобольске.
И снова мы должны здесь упомянуть Андрея Виниуса. Достаточно известно, что он снабжал русскими сведениями Николая Витсена, бургомистра города Амстердама и автора книги «Северная и Восточная Тартария». В одном из изданий труда Витсена можно найти вид Каменского завода и гравюры, изображающие сибирские города. Города зарисованы как бы с птичьего полета, и при одном лишь взгляде на эти рисунки невольно вспоминаются Семен Ремезов и его приемы.
Какой‑то голландец был одним из первых читателей «Чертежной книги Сибири». Сборник Семена Ремезова покрыт голландскими надписями…
«Чертежная книга» Сибири была закончена Семеном Ремезовым в январе 1701 года. Бесценные сведения приводились в этом замечательном атласе. Для составления новых карт тобольский искусник вновь расспрашивал «всяких чинов русских людей», пришельцев, старожилов, жителей поморских городов, «памятливых бывальцев». Он беседовал со знаменитым открывателем Камчатки Владимиром Атласовым, когда тот проезжал через Тобольск в Москву, встречался с отважным казаком Дмитрием Потаповым, который еще в 1696 году ходил по берегам Камчатки и достигал области, населенной коряками. Сыновья, Леонтий, Семен и Иван, помогали Ремезову в его трудах.
«Чертежная книга Сибири» состояла из 23 листов и открывалась тобольским чертежом, за которым шли чертежи земель отдельных городов.
Семен Ремезов был первым русским картографом, обозначившим на карте Корею, «остров Апонию», Чукотский полуостров. Была в «Чертежной книге» и карта расселения народов и племен Сибири.
Вскоре после окончания работы над «Чертежной книгой» Сибири Семен Ремезов получил еще более ценные данные, которые он отразил в своих новых трудах. В «Служебной чертежной книге» Ремезовых (1699–1730) были найдены чертежи, содержащие ошеломительные сведения.
Семен Ремезов уже знал о близости Северной Америки к материку Азии! На так называемом «Траурнихтовом» чертеже, составленном вскоре после возвращения Владимира Атласова с Камчатки, против изображения Чукотской земли виден большой остров с надписью: «Землица вновь проведана», а вблизи него – три острова, соответствующие современным островам Диомида в Беринговом проливе. На одном из четырех первых чертежей Камчатки, содержащихся в «Служебной чертежной книге», около Анадырского моря показана «Новая Земля» – намек на Аляску. Свежие данные для составления «Чертежа вновь Камчадальские земли» Семен Ремезов получил от землепроходцев, в частности от якутского пятидесятника Владимира Кубасова, ходившего на Камчатку в 1701 году. В «Служебной книге» Ремезовых мы находим пять чертежей Китая, названного «Хинским повелительством» и «Китайским царством». На одной из них указан, видимо, Тибет под именем «Земли тангутской». За Великой китайской стеной на этой карте простирается «море пещаное», а в самой стене явственно видны «ворота от Московской дороги». Чертеж относится приблизительно ко времени поездки в Китай Венюкова и Фаворова (1686). Кстати сказать, их сведения были использованы, очевидно, не без помощи со стороны Виниуса – тем же Николаем Витсеном, о котором мы уже говорили…
Трудясь над постройкой каменного Тобольска, Семен Ремезов занимался и другими делами. В 1703 году он исследовал чудо сибирской природы – Кунгурскую пещеру и сделал зарисовки образцов древних «чудских», как он считал, письмен, открытых им в Кунгурской земле. О судьбе этих зарисовок мы еще расскажем.
Семен Ремезов интересовался также пушечными делами. В 1703–1705 годах Каменский завод расширял и улучшал стрелецкий голова Иван Аршинский из Тобольска. Вероятно, это был тот самый Аршинский, один из открывателей «малопроходной каменной степи», который в 1674 году ездил послом к калмыцкому князю Дундуку на верховья Ишима и к Каркаралинским горам. Теперь Ремезова и Аршинского связывали другие дела. По заказу Каменского завода тобольский искусник изготовил пятнадцать чертежей пушек и мортир по присланным из Москвы образцам.
В то время на воеводстве в Тобольске сидели отец и сын Черкасские. Боярин Михаил Яковлевич знал Ремезова еще в Москве. Сын воеводы Алексей помогал отцу в управлении Сибирью, и оба они строили новые железные заводы, надзирали за работой Оружейного двора в Тобольске, искали в Сибири залежи селитры. Алексей Черкасский учредил в Тобольске особую Бронную слободу, в которой жили мастеровые люди. Семен Ремезов в те годы был деятельным помощником Черкасских. Он изображал на бумаге виды будущих слобод, делал расчеты для постройки заводских печей, сараев, составлял чертежи железных, селитряных, пороховых, сереброплавильных заводов.
Я предполагаю, что Ремезов в то время руководил и постройкой каменных общественных зданий в Тюмени, потому что никто лучше его не мог в то время творить известь, бить сваи и устраивать подъемные приспособления для подачи леса и камня «на гору».
В одном издании я нашел чертеж Тюмени и план постройки тюменского Благовещенского храма, возведенного «на анбарах». Сводчатые подвалы церкви служили складами государственных ценностей. И в этих чертежах (1701–1705) видна рука Семена Ремезова…
Между тем Андрей Виниус еще в 1703 году продолжал снимать копии с чертежей Ремезова. По приказу думного дьяка «чертещик» Артиллерийского приказа Иван Матвеев перерисовал чертеж части Сибири и Верхотурского уезда. А Верхотурье ведало тогда уральскими железными заводами. В 1703 году звезда Виниуса закатилась. Он запутался в денежных делах, пытался откупиться от сыска, но в конце концов попал в опалу. Не подлежит никакому сомнению, что за долгие годы своей службы Андрей Виниус переправил за границу немало русских чертежей, научных трудов, списков с посольских бумаг.
Наконец на смену Виниусу пришел пленный швед Филипп Табберт, впоследствии известный под… именем Страленберга. Он появился в Тобольске в то время, когда Семен Ремезов составлял описание Тобольского и Тюменского уездов и жил «во всякой скудости без жалованья». В руки Табберта попали многие чертежи Ремезова, на основе которых он составлял свою карту Сибири, впоследствии получившую мировую известность.
Доктор Даниил Готлиб Мессершмидт, прожив года полтора в Тобольске, тоже прилежно перерисовывал чертежи Ремезова и даже раздобыл один подлинник, на котором был изображен Якутский уезд. После смерти Семена Ремезова у Мессершмидта оказались зарисовки «чудских» письмен на камне и виды уральских пещер.
Большим успехом в Западной Европе пользовалась карта Исбранта Идеса, посла московского в Китае в 1692–1695 годах. Идес был знаком с Андреем Виниусом и только через него мог получить чертеж всей Сибири, составленный в 1698 году. (В это время Идес был крупным подрядчиком по постройке кораблей в «Казанском кумпанстве».) Используя работу Ремезова, Исбрант Идес вычертил карту, которая в основном исправляла ошибки Николая Витсена и поэтому приобрела большую известность. В «Служебной чертежной книге» хранился «Чертеж посланника Елизара Исбранта» вместе с какой‑то картой Сибири, списанной с «немецкого печатного листа». Исследователи нашего времени считают, что «немецким листом» была карта Витсена. Но оба эти листа в одно прекрасное время исчезли из «Служебной чертежной книги» в числе четырнадцати ценнейших чертежей, среди которых были общие карты Сибири. Следы их не найдены до сих пор…
