Блокадные воспоминания

Глава 1. Родители

Я родился 29 сентября 1953 года в семье советской интеллигенции первого поколения.

Отец-Ермолаев Петр Егорович родился 15 августа 1922 года в д. Мачкасы Порецкого района Чувашской АССР в семье крестьян: Ермолаева (Солдатова) Егора и Ермолаевой Варвары. У отца были старшие братья-Василий, Федор и сестры-Мария и Евдокия. Отец был младшим.

Каких – либо документов о прошлом деревни Мачкасы не обнаружено. По рассказам старожилов, возникла она в конце XVII века. Первыми поселенцами стали 8 крестьянских семей, высланных за какие – то провинности из поселения возле монастыря Макария Нижегородской губернии. По словам отца, родоначальником был отставной солдат Ермолай, отслуживший 25 лет в армии Петра I (начало XVIII века) - отсюда вторая фамилия-прозвище-Солдатовы.

Семья была среднестатистической крестьянской по тем временам (родители и 6 детей). Четыре мужика в семье - это было определяющим после революции - землю наделяли по едокам и по количеству мужиков, которые могли обработать землю. Так что в семье Ермолаевых была земля, 2 или 3 лошади, мельница, 2 борзых охотничьих собаки. В период коллективизации (30-е годы) дед, чтобы не быть репрессированным, подался в бега, а жене с детьми пришлось все сдать в создаваемый колхоз - остался только приусадебный участок и собаки. Деревня видимо была большая, так как отец окончил 10 классов не на стороне или я не знаю. Возможно, ходил в другие близлежащие села-из его рассказов не помню. В 1942 году был призван в Красную Армию и направлен в Кронштадт на один из фортов краснофлотцем. Был заряжающим орудий крупного калибра. Снаряды поднимали на направляющую ленту вдвоем, значит, были килограмм 80-100. Блокада Ленинграда коснулась и их бригаду. Урезанный паек, отсутствие увольнений в город и др.

Блокадные воспоминания

Чувство голода было постоянным. Частично недостаток пищи снимался постоянными обстрелами белофиннами - после обстрелов на поверхности залива было много оглушенной и убитой рыбы - специальные команды ее собирали и частично сдавали на камбуз, а часть отвозили в Ленинград. Морячкам было маловато того, что доставалось от обстрелов, и они наловчились рыбу ловить в туалетах на пирсах - сидишь на толчке и ловишь рыбу - голь на выдумку хитра, особенно в армии.

Так и прослужил бы до конца войны в тепле и под защитой - да в феврале 1943 года командование решило сделать очередной прорыв блокады - и морячки с фортов по льду Невы пошли на пулеметы, орудия и все что стреляло с той стороны. В результате - попытка не удалась - отца ранили в голову, 2 раза в руки, в обе ноги и 2 раза в спину, когда лежал на льду. Только на 2 сутки ночью командир, с оторванной по локоть рукой, прислал санитаров, и отца вытащили со льда на берег и отправили в госпиталь. Никого из тех с кем служил, и с кем пошел в атаку, он больше не видел и не встречался.

Когда в 1974 году я писал дипломную работу в Ленинградском физико-техническом институте им. Иоффе, то отец выпросил на работе командировку на какие-то курсы повышения и приехал ко мне в Ленинград. Я был молодой, весь в науке, а в Питере и других развлечений было много, поэтому мало отцу оказал внимания, о чем сожалею сильно. А почему? Сейчас я думаю потому, что отец практически никогда не вспоминал войну - как начинает вспоминать, то сразу слезы на глазах, голос перехватывает, а поскольку он мужик был крепкий, то просто уходил из дома в сад успокоиться. Поэтому у меня мало и его воспоминаний (только веселых рассказов типа рыбной ловли в сортире). Очень любил песню «Бьется в тесной печурке огонь». Я то же ее полюбил, только, после смерти отца, ее больше не пою-не могу… И, вот какая-то мистика, или что-то свыше: когда отец заболел раком легких (мне муж сестры Александр Знаменский об этом сказал, а ему наблюдающий врач), то я поехал в Алатырь. По пути купил бутылочку пихтового настоя для ингаляции и, когда приехал, было видно, что уже ничем не поможешь - но фронтовик держался - ни единым словом, даже после химиотерапии, не обмолвился. И я попросил, когда мы с ним выпили по рюмке коньяка, спеть его любимую песню «Бьется в тесной печурке огонь», то он согласился, и спел, а я записал на кассетный магнитофон (1991 г) его голос и песню. В следующий раз я приехал уже на похороны (умер 22 июня 1991 г). После похорон я спросил у мамы, где магнитофон и кассеты. Магнитофон есть, а записи с кассеты и с этой песней оказалась стерты племянником для каких-то его целей. И голос с того света не прозвучал тогда и вообще больше не прозвучит. К сожалению…Видимо так распорядился всевышний.

Где отец находился в госпитале после ранения из его рассказов, я не помню. Он рассказывал, что на санитарной комиссии, которая определяла, годен или нет к дальнейшему прохождению службы, военврач, которая ему симпатизировала, сказала, что этому инвалиду надо лечиться и хорошее питание. Но отец уговорил ее потом, чтоб его инвалидом не делали, а отправили в родную деревню - там, мол, поставят на ноги - так видимо везде делалось. Сообщил телеграммой матери, что приезжает раненый - куда – не помню (ближайшие ж/д станции - Алатырь и Шумерли). Его встречали чуть ли не пол деревни - мужиков – то на фронте побило много - а тут 21 летний парень - пускай на костылях - но все цело и не оторвано. Мать первым делом спрашивает-не встречал ли старшего брата Федора? (Федор ушел на фронт в 1941 году и так и остался без вести пропавшим - где - то лежат его косточки и не найдены поисковиками). А жена с 2 сыновьями так и мыкались, пока мальчишки не выросли. Вот что интересно, второй брат по старшинству - Василий - на фронт не попал по какой-то причине - отец мой его не привечал и практически не общался. Что уж там было, я не знаю - а родня молчит. Надо сказать, что Василий был жаден по натуре - куркуль. Отец, когда ехал к матери в д.Мачкасы, то вез на себе, велосипеде, или как-то мешок в 50 кг белой пшеничной муки - в дерене ее не было. И, если предоставлялась возможность, то и еще что-то (в то время ходила по р. Сура самоходная баржа-внутри были установлены лавки, сверху люк открыт для света и притока воздуха). На барже можно было разместить не только велосипед, но и что-нибудь посерьезнее - козу, корову, трактор и т.д. Выходили в д.Мурзицы или в Козловке (деревни по берегу Суры) и пешком 10-15км до д.Мачкасы. Потом в 60-х построили дорогу Алатырь-Порецкое и пустили автобус - тут вообще стало хорошо. От автовокзала до автовокзала, а там на какой-нибудь попутке до Мачкасы 1-2 часа. Так вот, к брату Василию придем, а он спрашивает: "Вы кушать будете, или чай только попьете?" Сто лет не виделись и такой прием. Мы тут же уходили к матери - моей бабушке Варваре домой. Вот она была хорошая женщина - настоящая русская женщина - не баба, а женщина. Была ли она грамотная или нет, я не знаю, но интеллигентность просматривалась явно - никогда голоса не повысит, всегда ко всем доброжелательная. В доме с ней жила женщина (инвалидка-горбунья), не-пойми чья, но такая же добрая и умелая по хозяйству. Доброта бабушки Варвары передалась всей отцовой ветви, да и внукам ее, кого я более или менее знаю - Виктору Федоровичу (сыну погибшего брата Федора), ну и, естественно, мне и моей сестре Маргарите (хотя и предки со стороны моей мамы тоже были очень добрыми людьми).

Так вот об отце: встретили его из госпиталя родня и односельчане, ну и праздник, насколько это было можно, устроили. Где-то через неделю приносят повестку из Порецкого – из райвоенкомата - надо встать на учет, то, да сё. В военкомате, естественно, поинтересовались планами на дальнейшую жизнь, и сделали предложение, от которого отказаться было невозможно - стать в родном колхозе председателем или, как говорится, «погоди». Проработал председателем полгода и взмолился – отправляйте на фронт. Хоть и со средним образованием, а в родной деревне, где половина родни - как ими управлять - тащат - скрывай, приписывают - скрывай - да ну на фиг, так и до тюрьмы не долго. Короче, предложили ему возглавить лагерь для военнопленных немок (да, такие тоже у нас в стране были). Отец мало об этом рассказывал (видимо то, что он был начальником женского лагеря, как то было ему не по душе), но один эпизод он все же рассказал. Где-то через неделю после его назначения было объявлено, что приедет проверка, во главе с каким-то генералом - надо встретить и все показать. Тут же примчалось местное, и не только, ведомственное начальство - ну как всегда - и давай рыть землю и, как говорится, «"красить траву». Но поскольку это был лагерь немок, то порядок был идеальным (для лагеря конечно). Встал вопрос - чем кормить и угощать комиссию? Правда, надо сказать, что лагерем управляла немка, а не отец - он так с боку припека. Отец по ее просьбе собрал всех местных начальников и дал ей слово. Она озвучила поставленную цель, нарезала всем задачи, а отцу осталось только проконтролировать и обеспечить необходимым - продуктами, спиртным и т.п. Все прошло на «ура», всем объявлена благодарность, а отцу как инвалиду (долго хромал) дали освобождение и отставку от этой должности. Вскоре закончилась война, и отец поступил учиться в техникум. Находясь на практике в чувашской деревне Чурачики познакомился с Панышевой Верой Дмитриевной - моей будущей мамой, которая тоже была на практике в той же деревне. Так судьбы двух человек переплелись, и родилась новая ячейка общества. 1 июля 1948 года родилась моя сестра Маргарита, а я родился через 5 лет - в 1953 году, и жили мы уже в г. Алатырь.

Моя мама: Ермолаева (в девичестве Панышева) Вера Дмитриевна родилась 3 марта 1925 года в селе Сиява Порецкого района Чувашской АССР в семье крестьян: отец-Панышев Дмитрий Иванович, мать-Панышева (и в девичестве тоже Панышева) Екатерина Ивановна. Дети - Любовь, Надежда (умерла в младенчестве), Вера, Анатолий, Валентина, Александр и Виктор.

Дед мой – Дмитрий Иванович был участником двух войн - Гражданской и Отечественной - имеет ранения. Инвалид. Получал пенсию в советское время на 3 рубля меньше бабушкиной - он 27 руб., а она 30 руб., и его это очень задевало. Просто она всю жизнь проработала в колхозе, а потом совхозе, а дед дня не проработал - то лесником, то пасечником, то еще кем-нибудь. К советской власти относился ровно, но по делам его - не очень. Много об этом не говорил. Дети выросли, выучились, разъехались кто - куда - устроились неплохо - ну и, слава богу. Помню, мне, было годов 10. Вместе с моей старшей сестрой Маргаритой нас родители на все лето отправляли в Сияву - на молоко (мясо редко было и то соленое - холодильников не было, а лед в погребе таял к июлю), на воздух (рядом с селом был сосновый лес), на речку (Сиявка, которую летом воробей пешком переходил), по ягоды, ну и здоровый труд - вода из колодца, прополка картошки, свеклы на совхозном поле вместо бабушки). Уже стемнело, а электричество еще не включали - рядом с Правлением совхоза стоял генератор, который давал электроэнергию на 3-4 часа - кино в клубе посмотреть, да в домах женщинам дела закончить, а в 23.00 отключали - смотрю дед, сидя на кровати, молится богу. Я спрашиваю: "Дед, зачем ты молишься, ведь бога нет!"» (советские школьники все были атеисты), а он отвечает, что бога может и нет, но старому человеку надо думать о душе. Эти слова я запомнил на всю жизнь, и к религии стал относиться не так уж категорично. С дедом меня многое связывало. Поскольку я у него в деревне каждое лето проводил, начиная с 6 и до 16 лет, то многие мужские дела он мне доверял безоговорочно - покрасить суриком крыши дома и сарая, пойти с ним в лес и напилить возок дров на зиму, а потом расколоть и сложить, натаскать воды из колодца для полива - 2 - 3 бочки по 200 литров. А сенокос - в последние годы научился косить, метать стога - это мне потом очень пригодилось, когда работал замполитом в аэропорту - обкашивал во главе команды техников, механиков и других летных специалистов взлетную полосу и округу - как комиссар на вороном коне (коня, правда не было), пример был - коня не было, машин тоже, все ручками, ручками… За что я деду благодарен (за опыт, за науку).

Бабушка - Екатерина Ивановна - всю жизнь страдала гипертонией (как и моя мама, как и я - это наследственное), но, тем не менее, была как юла в хорошем смысле слова - как с утра встанет – корову подоить, отогнать в стадо, с подружками посудачить и новости узнать, потом печка, ведерные чугуны с картошкой для скотины, молоко в кринки да в тазы и ведра с холодной водой, чтобы молоко не скисло, живность покормить - куры, поросята, ягнята - овец в стадо, надо за коровой убрать, а тут уже пора идти на совхозное поле – полоть свеклу за трудодни, иначе сена не дадут-в обед прибежит с поля подоить корову, которую пригнали-опять проблемы с молоком и опять на поле. Тут еще мы - дети и мужик – чего - то хочет - в общем, я даже не представляю, как она выдерживала всю эту тягомотину - городским это не понять. И дожила, слава богу, до 80 с лишним лет. Хорошо, что у них в селе была больница - в свое время лучшая сельская больница в Чувашии - так вот, доктор был специалистом от всех болезней, но, профессионал - дважды бабушку на своих закорках (спине) утаскивал из села в больницу (где-то 2 км), и таким образом ее спасал. Кто сейчас из врачей такое может сделать - я не знаю.