Побежали дни в Н-ской больнице, и я стал понемногу привыкать к новой жизни.
В деревнях по-прежнему мяли лён, дороги оставались непроезжими, и на приёмах у меня бывало не больше пяти человек. Вечера были совершенно свободны, и я посвящал их разбору библиотеки, чтению учебников по хирургии и долгим одиноким чаепитиям у тихо поющего самовара.
Целыми днями и ночами лил дождь, и капли неумолчно стучали по крыше, и хлестала под окном вода, стекая по жёлобу в кадку. На дворе была слякоть, туман, чёрная мгла, в которой тусклыми, расплывчатыми пятнами светились окна фельдшерского домика и керосиновый фонарь у ворот.
В один из таких вечеров я сидел у себя в кабинете над атласом по топографической анатомии. Кругом была полная тишина <…>
Я читал до тех пор, пока не начали слипаться отяжелевшие веки. Наконец зевнул, отложил в сторону атлас и решил ложиться. Потягиваясь и предвкушая мирный сон под шум и стук дождя, перешел в спальню, разделся и лег.
Не успел я коснуться подушки, как передо мной в сонной мгле всплыло лицо Анны Прохоровой, семнадцати лет, из деревни Торопово. Анне Прохоровой нужно было рвать зуб. Проплыл бесшумно фельдшер Демьян Лукич с блестящими щипцами в руках. Я вспомнил, как он говорит «таковой» вместо «такой» – из любви к высокому стилю, усмехнулся и заснул.
Однако не позже чем через полчаса я вдруг проснулся, словно кто-то дернул меня, сел и, испуганно всмотревшись в темноту, стал прислушиваться.
Кто-то настойчиво и громко барабанил в наружную дверь, и удары эти показались мне сразу зловещими.
В квартиру стучали.
Стук замолк, загремел засов, послышался голос кухарки, чей-то неясный голос в ответ, затем кто-то, скрипя, поднялся по лестнице, тихонько прошел кабинет и постучался в спальню.
– Кто там?
– Это я, – ответил мне почтительный шепот, – я, Аксинья, сиделка.
– В чём дело?
– Анна Николаевна прислала за вами, велят вам, чтоб вы в больницу шли поскорей.
– А что случилось? – спросил я и почувствовал, как явственно екнуло сердце.
– Да женщину там привезли из Дульцева. Роды у ей неблагополучные.
«Вот оно. Началось! – мелькнуло у меня в голове, и я никак не мог попасть ногами в туфли. – А, черт! Спички не загораются. Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Не всю же жизнь одни ларингиты да катары желудка».
– Хорошо. Иди, скажи, что я сейчас приду! – крикнул я и встал с постели. За дверью зашлепали шаги Аксиньи, и снова загремел засов. Сон соскочил мигом. Торопливо, дрожащими пальцами я зажёг лампу и стал одеваться. Половина двенадцатого… Что там такое у этой женщины с неблагополучными родами? Гм… Неправильное положение… узкий таз. Или, может быть, еще что-нибудь хуже. Чего доброго, щипцы придется накладывать. Отослать её разве прямо в город? Да немыслимо это! Хорошенький доктор, нечего сказать, скажут все! Да и права не имею так сделать. Нет, уж нужно делать самому. А что делать? Черт его знает. Беда будет, если потеряюсь, перед акушерками срам. Впрочем, нужно сперва посмотреть, не стоит прежде времени волноваться…
Я оделся, накинул пальто и, мысленно надеясь, что все обойдется благополучно, под дождём, по хлопающим досточкам побежал в больницу. В полутьме у входа виднелась телега, лошадь стукнула копытом в гнилые доски.
– Вы, что ли, привезли роженицу? – для чего-то спросил у фигуры, шевелившейся возле лошади.
– Мы… как же, мы, батюшка, – жалобно ответил бабий голос.
В больнице, несмотря на глухой час, было оживление и суета. В приемной, мигая, горела лампа-«молния». В коридорчике, ведущем в родильное отделение, мимо меня прошмыгнула Аксинья с тазом. Из-за двери вдруг донесся слабый стон и замер. Я открыл дверь и вошел в родилку. Выбеленная небольшая комната была ярко освещена верхней лампой. Рядом с операционным столом на кровати, укрытая одеялом до подбородка, лежала молодая женщина. Лицо ее было искажено болезненной гримасой, а намокшие пряди волос прилипли ко лбу. Анна Николаевна, с градусником в руках, приготовляла раствор в эсмарховской кружке, а вторая акушерка, Пелагея Ивановна, доставала из шкафчика чистые простыни. Фельдшер, прислонившись к стене, стоял в позе Наполеона. Увидев меня, все встрепенулись. Роженица открыла глаза, заломила руки и вновь застонала жалобно и тяжко.
– Ну-с, что такое? – спросил я и сам подивился своему тону, настолько он был уверен и спокоен.
– Поперечное положение, – быстро ответила Анна Николаевна, продолжая подливать йоду в раствор.
– Та-ак, – протянул я, нахмурясь, – что ж, посмотрим…
– Руки доктору мыть! Аксинья! – тотчас крикнула Анна Николаевна. Лицо ее было торжественно и серьезно.
Пока стекала вода, смывая пену с покрасневших от щетки рук, я задавал Анне Николаевне незначительные вопросы, вроде того, давно ли привезли роженицу, откуда она…
Рука Пелагеи Ивановны откинула одеяло, и я, присев на край кровати, тихонько касаясь, стал ощупывать вздувшийся живот. Женщина стонала, вытягивалась, впивалась пальцами, комкала простыню.
– Тихонько, тихонько… потерпи, – говорил я, осторожно прикладывая руки к растянутой жаркой и сухой коже.
Собственно говоря, после того как опытная Анна Николаевна подсказала мне, в чем дело, исследование это было ни к чему не нужно. Сколько бы я ни исследовал, больше Анны Николаевны я все равно бы не узнал. Диагноз ее, конечно, был верный: поперечное положение. Диагноз налицо. Ну, а дальше?..
Хмурясь, я продолжал ощупывать со всех сторон живот и искоса поглядывал на лица акушерок. Обе они были сосредоточенно серьезны, и в глазах их я прочитал одобрение моим действиям. Действительно, движения мои были уверенны и правильны, а беспокойство свое я постарался спрятать как можно глубже и ничем его не проявлять.
– Так, – вздохнув, сказал я и приподнялся с кровати, так как смотреть снаружи было больше нечего, – поисследуем изнутри.
Одобрение опять мелькнуло в глазах Анны Николаевны.
– Аксинья!
Опять полилась вода.
«Эх, Додерляйна бы сейчас почитать!» – тоскливо думал я, намыливая руки. Увы, сделать это сейчас было невозможно. Да и чем бы помог мне в этот момент Додерляйн? Я смыл густую пену, смазал пальцы йодом. Зашуршала чистая простыня под руками Пелагеи Ивановны, и, склонившись к роженице, я стал осторожно и робко производить внутреннее исследование. В памяти у меня невольно всплыла картина операционной в акушерской клинике. Ярко горящие электрические лампы в матовых шарах, блестящий плиточный пол, всюду сверкающие краны и приборы. Ассистент в снежно-белом халате манипулирует над роженицей, а вокруг него три помощника-ординатора, врачи-практиканты, толпа студентов-кураторов. Хорошо, светло и безопасно.
Здесь же я – один-одинешенек, под руками у меня мучающаяся женщина, за неё я отвечаю. Но как ей нужно помогать, я не знаю, потому что вблизи роды видел только два раза в своей жизни в клинике, и те были совершенно нормальные. Сейчас я делаю исследование, но от этого не легче ни мне, ни роженице, я ровно ничего не понимаю и не могу прощупать там у неё внутри.
А пора уже на что-нибудь решиться.
– Поперечное положение… раз поперечное положение, значит, нужно… нужно делать…
– Поворот на ножку, – не утерпела и словно про себя заметила Анна Николаевна.
Старый, опытный врач покосился бы на неё за то, что она суется вперед со своими заключениями… Я же человек необидчивый…
– Да, – многозначительно подтвердил я, – поворот на ножку.
И перед глазами у меня замелькали страницы Додерляйна. Поворот прямой… поворот комбинированный… поворот непрямой…
Страницы, страницы… а на них рисунки. Таз, искривленные, сдавленные младенцы с огромными головами… свисающая ручка, на ней петля.
И ведь недавно еще читал. И еще подчеркивал, внимательно вдумываясь в каждое слово, мысленно представляя себе соотношение частей и все приемы. И при чтении казалось, что весь текст отпечатывается навеки в мозгу.
А теперь только и всплывает из всего прочитанного одна фраза:
– …Поперечное положение есть абсолютно неблагоприятное положение.
Что правда, то правда. Абсолютно неблагоприятное как для самой женщины, так и для врача, шесть месяцев тому назад окончившего университет.
– Что ж… будем делать, – сказал я, приподнимаясь.
Лицо у Анны Николаевны оживилось.
– Демьян Лукич, – обратилась она к фельдшеру, – приготовляйте хлороформ.
Прекрасно, что сказала, а то ведь я еще не был уверен, под наркозом ли делается операция! Да, конечно, под наркозом – как же иначе!
Но все-таки Додерляйна надо просмотреть…
И я, обмыв руки, сказал:
– Ну-с, хорошо… вы готовьте для наркоза, укладывайте ее, а я сейчас приду, возьму только папиросы дома.
– Хорошо, доктор, успеется, – ответила Анна Николаевна. Я вытер руки, сиделка набросила мне на плечи пальто, и, не надевая его в рукава, я побежал домой.
Дома в кабинете я зажёг лампу и, забыв снять шапку, кинулся к книжному шкафу.
Вот он – Додерляйн. «Оперативное акушерство». Я торопливо стал шелестеть глянцевитыми страничками.
…поворот всегда представляет опасную для матери операцию…
Холодок прополз у меня по спине, вдоль позвоночника.
…Главная опасность заключается в возможности самопроизвольного разрыва матки.
Само-про-из-воль-но-го…
…Если акушер при введении руки в матку, вследствие недостатка простора или под влиянием сокращения стенок матки, встречает затруднения к тому, чтобы проникнуть к ножке, то он должен отказаться от дальнейших попыток к выполнению поворота…
Хорошо. Если я сумею даже каким-нибудь чудом определить эти «затруднения» и откажусь от «дальнейших попыток», что, спрашивается, я буду делать с захлороформированной женщиной из деревни Дульцево?
Дальше:
…Совершенно воспрещается попытка проникнуть к ножкам вдоль спинки плода…
Примем к сведению.
…Захватывание верхней ножки следует считать ошибкой, так как при этом легко может получиться осевое перекручивание плода, которое может дать повод к тяжёлому вколачиванию плода и, вследствие этого, к самым печальным последствиям…
«Печальным последствиям». Немного неопределенные, но какие внушительные слова! А что, если муж дульцевской женщины останется вдовцом? Я вытер испарину на лбу, собрался с силой и, минуя все эти страшные места, постарался запомнить только самое существенное: что, собственно, я должен делать, как и куда вводить руку. Но, пробегая чёрные строчки, я все время наталкивался на новые страшные вещи. Они били в глаза.
…ввиду огромной опасности разрыва…
…внутренний и комбинированный повороты представляют операции, которые должны быть отнесены к опаснейшим для матери акушерским операциям…
И в виде заключительного аккорда:
…С каждым часом промедления возрастает опасность…
Довольно! Чтение принесло свои плоды: в голове у меня все спуталось окончательно, и я мгновенно убедился, что я не понимаю ничего, и прежде всего, какой, собственно, поворот я буду делать: комбинированный, некомбинированный, прямой, непрямой!..
Я бросил Додерляйна и опустился в кресло, силясь привести в порядок разбегающиеся мысли… Потом глянул на часы. Черт! Оказывается, я уже двенадцать минут дома. А там ждут.
…с каждым часом промедления…
Часы составляются из минут, а минуты в таких случаях летят бешено. Я швырнул Додерляйна и побежал обратно в больницу.
Там все уже было готово. Фельдшер стоял у столика, приготовляя на нем маску и склянку с хлороформом. Роженица уже лежала на операционном столе. Непрерывный стон разносился по больнице.
– Терпи, терпи, – ласково бормотала Пелагея Ивановна, наклоняясь к женщине, – доктор сейчас тебе поможет…
– О-ой! Моченьки… Нет… Нет моей моченьки!.. Я не вытерплю!
– Небось… Небось… – бормотала акушерка, – вытерпишь! Сейчас понюхать тебе дадим… Ничего и не услышишь.
Из кранов с шумом потекла вода, и мы с Анной Николаевной стали чистить и мыть обнаженные по локоть руки. Анна Николаевна под стон и вопли рассказывала мне, как мой предшественник – опытный хирург – делал повороты. Я жадно слушал её, стараясь не проронить ни слова. И эти десять минут дали мне больше, чем все то, что я прочел по акушерству к государственным экзаменам, на которых именно по акушерству и получил «весьма». Из отрывочных слов, неоконченных фраз, мимоходом брошенных намеков я узнал то самое необходимое, чего не бывает ни в каких книгах. И к тому времени, когда стерильной марлей я начал вытирать идеальной белизны и чистоты руки, решимость овладела мной и в голове у меня был совершенно определённый и твёрдый план. Комбинированный там или некомбинированный, сейчас мне об этом и думать не нужно.
Все эти учёные слова ни к чему в этот момент. Важно одно: я должен ввести одну руку внутрь, другой рукой снаружи помогать повороту и, полагаясь не на книги, а на чувство меры, без которого врач никуда не годится, осторожно, но настойчиво низвести одну ножку и за неё извлечь младенца.
Я должен быть спокоен и осторожен и в то же время безгранично решителен, нетруслив.
– Давайте, – приказал я фельдшеру и начал смазывать пальцы йодом.
Пелагея Ивановна тотчас же сложила руки роженицы, а фельдшер закрыл маской её измученное лицо. Из тёмно-жёлтой склянки медленно начал капать хлороформ. Сладкий и тошный запах начал наполнять комнату. Лица у фельдшера и акушерок стали строгими, как будто вдохновенными…
– Га-а! А!! – вдруг выкрикнула женщина. Несколько секунд она судорожно рвалась, стараясь сбросить маску.
– Держите!
Пелагея Ивановна схватила её за руки, уложила и прижала к груди. Ещё несколько раз выкрикнула женщина, отворачивая от маски лицо. Но реже… реже… глухо забормотала:
– Га-а… пусти! А!..
Потом все слабее, слабее. В белой комнате наступила тишина. Прозрачные капли все падали и падали на белую марлю.
– Пелагея Ивановна, пульс?
– Хорош.
Пелагея Ивановна приподняла руку женщины и выпустила, та безжизненно, как плеть, шлепнулась о простыни.
Фельдшер, сдвинув маску, посмотрел зрачок.
– Спит.
***
Лужа крови. Мои руки по локоть в крови. Кровяные пятна на простынях. Красные сгустки и комки марли. А Пелагея Ивановна уже встряхивает младенца и похлопывает его. Аксинья гремит вёдрами, наливая в тазы воду. Младенца погружают то в холодную, то в горячую воду. Он молчит, и голова его безжизненно, словно на ниточке, болтается из стороны в сторону. Но вот вдруг не то скрип, не то вздох, а за ним слабый, хриплый первый крик.
– Жив… жив, – бормочет Пелагея Ивановна и укладывает младенца на подушку.
И мать жива. Ничего страшного, по счастью, не случилось. Вот я сам ощупываю пульс. Да, он ровный и чёткий, и фельдшер тихонько трясёт женщину за плечо и говорит:
– Ну, тётя, тётя, просыпайся.
Отбрасывают в сторону окровавленные простыни и торопливо закрывают мать чистой, и фельдшер с Аксиньей уносят её в палату. Спеленатый младенец уезжает на подушке. Сморщенное коричневое личико глядит из белого ободка, и не прерывается тоненький, плаксивый писк.
Вода бежит из кранов умывальников. Анна Николаевна жадно затягивается папироской, щурится от дыма, кашляет.
– А вы, доктор, хорошо сделали поворот, уверенно так.
Я усердно тру щёткой руки, искоса взглядываю на нее: не смеется ли? Но на лице у неё искреннее выражение горделивого удовольствия. Сердце мое полно радости. Я гляжу на кровавый и белый беспорядок кругом, на красную воду в тазу и чувствую себя победителем. Но в глубине где-то шевелится червяк сомнения.
– Посмотрим еще, что будет дальше, – говорю я.
Анна Николаевна удивленно вскидывает на меня глаза.
– Что же может быть? Все благополучно.
Я неопределенно бормочу что-то в ответ. Мне, собственно говоря, хочется сказать вот что: все ли там цело у матери, не повредил ли я ей во время операции… Это-то смутно терзает мое сердце. Но мои знания в акушерстве так неясны, так книжно отрывочны! Разрыв? А в чем он должен выразиться? И когда он даст знать о себе – сейчас же или, быть может, позже?.. Нет, уж лучше не заговаривать на эту тему.
– Ну мало ли что, – говорю я, – не исключена возможность заражения, – повторяю я первую попавшуюся фразу из какого-то учебника.
– Ах, э-это! – спокойно тянет Анна Николаевна – ну, даст бог, ничего не будет. Да и откуда? Все стерильно, чисто.
Было начало второго, когда я вернулся к себе. На столе в кабинете в пятне света от лампы мирно лежал раскрытый на странице «Опасности поворота» Додерляйн. С час еще, глотая простывший чай, я сидел над ним, перелистывая страницы. И тут произошла интересная вещь: все прежние темные места сделались совершенно понятными, словно налились светом, и здесь, при свете лампы, ночью, в глуши, я понял, что значит настоящее знание.
«Большой опыт можно приобрести в деревне, – думал я, засыпая, – но только нужно читать, читать, побольше… читать…»
ПРАКТИКУМ
Задание 1. Познакомьтесь с комментариями к тексту.
Додерляйн – см. Альберт Додерлейн (1860-1941), немецкий акушер-гинеколог, автор медицинского руководства по оперативному акушерству и гинекологии;
«весьма» – оценка знаний учащихся в дореволюционной России. Некоторое время оценивание знаний учащихся велось по трехбалльной шкале: «неудовлетворительно», «удовлетворительно» и «весьма удовлетворительно». Оценка "весьма удовлетворительно" соответствовала наивысшему баллу в современной системе: «По акушерству и получил «весьма».
Задание 2. Найдите в тексте отрывок, описывающий родовое отделение, подготовленное к проведению родов. Какой вывод можно сделать по данному отрывку о деловых качествах помощников врача, их отношении к делу?
Задание 3. Найдите в тексте описание выражений лица и глаз фельдшера и акушерок на разных этапах ведения родов. Как вы думаете, о каком отношении к делу и доктору могут свидетельствовать их лица?
Задание 4. Прочитайте отрывки из текста.
1. Ну-с, что такое? – спросил я.
– Поперечное положение, – быстро ответила Анна Николаевна, продолжая подливать йоду в раствор.
2. Собственно говоря, после того как опытная Анна Николаевна подсказала мне, в чем дело, исследование это было ни к чему не нужно. Сколько бы я ни исследовал, больше Анны Николаевны я все равно бы не узнал. Диагноз ее, конечно, был верный: поперечное положение. Диагноз налицо. Ну, а дальше?..
3. – Так, – вздохнув, сказал я и приподнялся с кровати, так как смотреть снаружи было больше нечего, – поисследуем изнутри.
Одобрение опять мелькнуло в глазах Анны Николаевны.
4. А пора уже на что-нибудь решиться.
– Поперечное положение… раз поперечное положение, значит, нужно… нужно делать…
– Поворот на ножку, – не утерпела и словно про себя заметила Анна Николаевна.
Старый, опытный врач покосился бы на неё за то, что она суётся вперёд со своими заключениями… Я же человек необидчивый…
– Да, – многозначительно подтвердил я, – поворот на ножку.
5. – Что ж… будем делать, – сказал я, приподнимаясь.
Лицо у Анны Николаевны оживилось.
– Демьян Лукич, – обратилась она к фельдшеру, – приготовляйте хлороформ.
Прекрасно, что сказала, а то ведь я еще не был уверен, под наркозом ли делается операция! Да, конечно, под наркозом – как же иначе!
6. Из кранов с шумом потекла вода, и мы с Анной Николаевной стали чистить и мыть обнаженные по локоть руки. Анна Николаевна под стон и вопли рассказывала мне, как мой предшественник – опытный хирург – делал повороты. Я жадно слушал ее, стараясь не проронить ни слова. И эти десять минут дали мне больше, чем все то, что я прочел по акушерству к государственным экзаменам, на которых именно по акушерству и получил «весьма». Из отрывочных слов, неоконченных фраз, мимоходом брошенных намеков я узнал то самое необходимое, чего не бывает ни в каких книгах. И к тому времени, когда стерильной марлей я начал вытирать идеальной белизны и чистоты руки, решимость овладела мной и в голове у меня был совершенно определенный и твердый план. Комбинированный там или некомбинированный, сейчас мне об этом и думать не нужно.
А. Ответьте на вопрос: В чём конкретно акушерка Анна Николаевна помогла молодому доктору?
Б. Напишите рассказ об акушерке Анне Николаевне.
Задание 5. Подберите из текста и выпишите цитаты, соответствующие данным суждениям о докторе.
1. Доктор боится, что не справится с ведением «неблагополучных родов». | |
2. В результате осмотра и исследования роженицы доктор не смог определить положение ребёнка. | |
3. Врач постоянно сверяет свои действия с реакцией акушерок на них, ожидая одобрения или неодобрения. | |
4. Попытки что-либо вспомнить из «Оперативного акушерства» про поперечное положение плода результата не дали. | |
5. Торопливое чтение учебника по акушерству ситуацию не прояснило. | |
6. В состоянии растерянности и отсутствия понимания своих действий врач сохраняет внешнее спокойствие. | |
7. После разговора с Анной Николаевной врач ясно понял, что и как он будет делать. | |
8. Доктор почувствовал в себе уверенность и спокойствие. | |
9. Опытная акушерка и юный доктор полны гордости за хорошо проведённые роды. |
Задание 6. В данных словосочетаниях подберите к прилагательным близкие по значению слова или выражения. Укажите словосочетания, употреблённые в переносном значении.
1. Чистая совесть, чистые намерения, чистые руки хирурга, чистая правда, чистая душа. 2. Тёмные места в книге, тёмные мысли, тёмные аллеи, тёмная ночь, тёмная кровь. 3. Глухой человек, глухой лес, глухая деревня, глухой час, глухой к чужой беде.
Задание 7. Объясните значение данных выделенных фразеологизмов.
1.Но, пробегая черные строчки, я все время наталкивался на новые страшные вещи. Они били в глаза. 2. Чтение принесло свои плоды. 3. Я гляжу на кровавый и белый беспорядок кругом, на красную воду в тазу и чувствую себя победителем. Но в глубине где-то шевелится червяк сомнения. 4. Холодок прополз у меня по спине, вдоль позвоночника. 5. О-ой! Нет моей моченьки!.. Я не вытерплю.
Задание 8. Найдите предложения, в которых допущены ошибки в построении предложения с деепричастным оборотом. Исправьте их и полученные варианты предложений запишите.
1. Потягиваясь и предвкушая мирный сон под шум и стук дождя, у меня было сильное желание перейти в спальню, раздеться и лечь спать. 2. Я бросил Додерляйна и опустился в кресло, силясь привести в порядок разбегающиеся мысли. 3. Я жадно слушал ее, стараясь не проронить ни слова. 4. Пробегая черные строчки, всё время новые страшные вещи вставали передо мной со страниц книги. 5. Вытирая стерильной марлей идеальной белизны и чистоты руки, решимость овладела мной. 6. Фельдшер, прислонившись к стене, стоял в позе Наполеона. 7. Увидев меня, волнение охватило фельдшера и акушерок.
Задание 9. Найдите предложения, в которых допущена ошибка – неправильное употребление падежной формы существительного с предлогом. Исправьте их и полученные варианты предложений запишите.
1. Сразу же по приезду Булгакову пришлось проявить свое врачебное искусство в случае со сложными родами. 2. Этот эпизод послужил основой к рассказу «Крещение поворотом». 3. Благодаря советов опытной акушерки эта операция отлично удаётся врачу. 4. Не успел я коснуться до подушки, как передо мной в сонной мгле всплыло лицо Анны Прохоровой с деревни Торопово. 5. Отослать ее разве прямо до города? 6. Согласно содержания «Полотенца с петухом» и «Стального горла», герой-рассказчик впервые приезжает на место своей службы 17 сентября 1917 года, будучи врачом, только что выпущенным с университета.
Задание 10. Вставьте пропущенные буквы, раскройте скобки, расставьте знаки препинания.
Операция описа(н/нн)нная в ра(с/сс)казе поворот на ножку действительно была сдела(н/нн)а Булгаковым когда он был заведующим Никольским здравпунктом в Сычевском уезде Смоленской губернии. По воспоминаниям первой жены писателя события, запечатле(н/нн)ые в ра(с/сс)казе произошли в первый день их приезда в Никольское 18 сентября 1916 г. (При)чём настроение мужа роже(н/нн)ицы которого в ра(с/сс)казе нет среди действующих лиц было суровым и не сулило ю(н/нн)ому врачу (не/ни)чего хорошего. Жена Булгакова решила по...ержать мужа и отправилась с ним в больницу. Когда муж роже(н/нн)ницы увидел молодого доктора Булгакова грозно пр…дупредил: «Смотри если ты её убьеш… я тебя зарежу». Жена писателя вспоминала: «Вот думаю здорово. Первое пр…ветствие. Михаил посадил меня в пр…емной «Акушерство» дал и сказал где раскрывать. И вот пр…бежит глянет прочтёт и опять туда. Хорошо акушерка опытная была. Справились (в)общем».