Утопия и религия. Феномен анти-утопии

Мифолого-философские основания

«Утопии» и «будущего»

Как

Вертикали

Бытия

Возникновение утопии, её скрытый ритм

 

Первое, на чем основывается феномен утопии, это – на явившемся нам когда-то представление о будущем. Но и само понятие будущего не являет себя очевидно, оно имеет свое основание и фундамент в настоящем (природа 3х времен по Августину[1]). Что же такое настоящее ещё до появления будущего? Это множество стихийно-природных сил, это языческое многообразие богов, это погруженность в каждый момент настоящего, это полная идентичность с данным моментом. Это древнейшая жизнь человечества в саваннах.

Какое же состояние человечества может показать, что такое будущее, и какой феномен сознания стоит за этим понятием?

Это состояние человечества в эпоху переселений[2]. Это выход на просторы из защитного покрова леса. Это движение к тому, чего еще нет: мысль, устремленная вперед. Архе-мифологически именно в этот момент формируется первое представление о главенствующем боге-Небе[3], это первое представление о едином, светлом и вышестоящем в отличие от множества разрозненных сил. Это точка, возвышающаяся над- и намечающее бытие идеального, в отличие от принятия того, что есть, и погруженности в момент абсолютно и глубинно. Это вырывание себя из подчинения потоку хаоса, его природных регулярностей[4] как общих для всех ритмов. Это отрыв от лона матери, от пут бессознательности – к свободе.

Хаос - это состояние полной неопределенности и неограниченности себя сознательно, которое сменяется подчиненностью определенной идее. В хаосе, за видом абсолютной свободы скрывается тотальная подчиненность естественности и её ритмам. В которых, однако, жестких причинно-следственных связей нет, в нем нет никакого сознательного порядка. В противовес этому, когда же вдруг появляется движение в неизвестное и начинает почитаться светлое небо, это – новое и яркое по отношению к брожению всеохватного хаоса. Это уже - подчиненность идее, которая не здесь. Которая там, далеко и высоко. В этом – основа утопического вообще.

 

Феномен утопического

 

Утопическое отрицает хаос, и на нем как на своей противоположности основываясь, строит идеальность. Высота появляется – (на несоотнесении с тем) в отличии от того, что есть, как идея. Она дает возможность перспективы. Идея высоты – это и основа, и следствие движения. Перспектива устремляется к тому, чего еще нет, но что выше того, что есть. Вырванность из настоящего несет развитие, стремление к новой перспективе базируется на осознании того, что уже есть – как охватываемой целостности.

Утопия всегда целостна, в отличие от разрозненной действительности, она всегда опирается на виденье настоящего как целого, соответственно, именно здесь рождается возможность оценить его критически, заметить как недостаточное. А значит, оперевшись на недостаток самого настоящего, сотворяется альтернатива.

Мы можем усмотреть это на «Государстве» Платона. Его предпосылка – это Сократ, который выстраивает вертикаль, в отличие от софистов, предлагая нравственный идеал. Утопия Платона появляется на основе критики существующей демократии. Его утопия – это концепция, а не миф. Это теоретически выстроенная вертикаль, которая создает систему того, что изначально в мифе проявляется как само свойство бытия. В своем основании – идеальное государство остается той же идеальной вертикалью, только сильнее опосредованной, более теоретически выявленной все той же неотъемлемой гранью бытия, которая лежит в основании «будущности».

И такая альтернатива необходимо недостижима и максимально отдалена, так как она создает саму точку высоты, когда предлагает новый идеал.

 

Утопия строится на отрицании хаотической и неопределенной реальности и предлагает вертикаль, утопия создается как целостная система выстроенности. Отрыв, который усматривается нами в утопии, это способ освободиться от пут настоящего. Того, что утопично, мы никогда не достигнем. Именно в своей теоретической чистоте и идеальности она служит ориентиром, пока она не соединится с материей и не превратится в анти-утопию, пока та высота, о которой она говорит, сохраняет свойство идеала.
И здесь снова видно, что феномены «утопия» и «будущее» для нас имеют общую мифологическую основу или общую бытийную суть. Будущее как таковое как раз таки и строится на идее недостижимости, максимально идеального, в которой суть самой утопии. Утопическое вообще – это чистый идеал, отнесенного для нас в недостижимую даль, это – зазор, рождающий момент будущего.

И неспроста часто используют образ «зазора» или «не-со-впадения» как иллюстрация характера свободы. (Но что же это такое, следуя движению от хаоса к утопии?) Свобода есть благодаря зазору между недостатком и идеалом, разницы между сумраком и ясностью. Свобода проявляется, когда сознание само определило себя к идеалу. То есть поставило границы стихийному настоящему, спонтанности неосмысленных порождений. Свобода есть возможность делать иначе, делать от себя, не быть толкаемым самым глубинным, и вместе с тем абсолютно внешним ритмом порождающего хаоса.

 

Здесь немного скажу о хаосе в мифологии и его двояком значении.

С одной стороны, это сам бурлящий исток, с другой – абсолютная поверхность. Когда мы говорим о сознательном уровне жизни, то есть о нас, для нас поверхностность – то, что наиболее далеко от истока. Но оно далеко от него относительно смысла, такое сознание недалекое, близкое к первоначальному состоянию. Но, человека двигает уйти от первоначала, и культура настаивает на этом движении. Уйти от естественной непосредственности, чтобы сознанием прийти к творческой непосредственности (как говориться в «Истории философии» Гегеля[5], чтобы выйти из строя, то есть творчески выразиться, нужно сначала в него войти, усвоить все то, на чем уже стоит культура). Мы можем застрять в пути, можем по нему идти, но путь один – это опосредование такого же самого хаоса, который собственно продолжает пребывать, бурлит своей неиссякаемой пульсацией изменений, в то время как мы учимся способности опосредования. Само усво е ние навыка опосредования работает на этой силе спонтанного порождения. Но вопрос и решение – ведет ли куда-нибудь это движение, ставит и принимает свободный. Принимает ставящий искусственные границы, устремленный вперед – то есть обладающий способностью смотреть в сторону от, пробужденный к мысли через способность «будущего». Пробужденный к созданию новой реальности.

 

Утопия и религия. Феномен анти-утопии

 

На примере религии видно, как утопия входит в жизнь. Начало религии – это предложение нового идеала, это собственно утопия. В начале – ее слова живы и свежи, они сразу затрагивают всех п о длинностью выражения ещё чистого языка. Потом живое слово постепенно и входит в жизнь, и конкретизируется в ней так, что перетолковывается. Вследствие этого, с одной стороны, как-то прорабатывает и четче понимает этот идеал, с другой стороны, отходит от чистой идеальности, погружает его в материю и этом постепенно приближая его к себе. Приближенный идеал перестает быть идеалом и становится чем-то принятым и освоенным (стирается инаковость[6], о которой говорит Левинас). То, что близко, не устремляет и не имеет характер недостижимой будущности, высшего идеала, поэтому утопия, исчерпавшая смысл, превращается в анти-утопию. Последняя – ее конкретизация и продливание, но одновременно – и состояние смерти некоторого прошлого способа возвышения.

Состояние анти-утопии символизирует нехватку чистых смыслов, сохраняющих истину идеала. Она всегда есть – в отношении к прошлому. Антиутопия расчищает идеал от зарослей слишком понятного и абсолютно непонятного. Она показывает, что устремленность в будущее сдерживается тяжестью материи, и становится видно, что рост и возвышение есть усилие по высвобождение из пут не только неосознанного брожения, но и тяжести материи. Что свобода человека есть антимагнетизм, что в нем самом есть электрическая сила ясности. Анти-утопия сдерживает ее, дабы не было полного рассеяния, фрустрации ясности. Теория пуста, когда потерян тот хаос, что питал ее и стоял за ней, то есть та негативная действительности, на отражении которой была построена эта теория.

Анти-утопия есть более поздняя культурная форма, она действует как в начале действовал хаос по отношению к первой утопии, она предстает как уже некоторым образом оформленное целое, то есть материал для виденья недостатков.

Утопия абсолютна. Религия же как социальный институт – смиряет с действительностью, то есть дает человеку старые идеалы и не требует оживления их. Она ограничивает и объективирует несводимый идеал и направляет его к материи. Так как сам чистый идеал максимально далек от материи, которая также присутствует в хаосе как не-идеальность, то утопия периодически сменяется анти-утопией, чтобы дополнить оторванность и абстрактность жизненностью хаоса. Анти-утопия есть выявление закостеневшего порядка, убивающего жизненность. Ибо ясность (идеального) и темнота (реального) не должны перевешивать друг друга. Попеременно превалирует то одно, то другое, конкретизируясь фокусировкой на себе сознания. Так происходит развитие.

Мы наблюдаем сейчас период антиутопии. Мы углубляем идеи жизнью, избавляемся от лишнего, проверяем конструкции на их прочность в соприкосновении с живым. Стремимся снова к живому, поскольку слишком много идеального которое стало абстрактным и поэтому умерло. Мы снова спускаемся к самой спонтанности, к горизонтали, чтобы вертикаль стала живой.

 

Заключение

 Утопия – основа мысли и наше будущее

То есть разговор об утопии – это разговор о появление человеческого (или сознательного) и об философской устремленности (или устремленности к свободному действию). Философы действуют по принципу построения утопии: они отталкиваются от социально-культурной действительности смысла и критически к ней относясь, выстраивают вертикаль к лучшему. С виду нейтральное, например, феноменологическое оформление также есть лучшее по отношению к непонятой спонтанности. Любая теория – это вертикаль, это утопия, это идеал, благодаря которому мир может наполняться новыми смыслами. Любая теория – это устремление ввысь, это поднятие энергии по чакрам вверх, это движение к спонтанности с вертикалью. То есть к хаосу с единым центром, с сознанием, с идеей.

Когда говорят (философия 20 в, постмодернизм) о множества без властвующего единства, о кустиках-ризомах[7], очищают язык от догматом и тех сочетаний слов, что производят мертвые смыслы, не отсылающие к сердцевине бытия. Но этим они также движутся к – выстраиванию нового идеала, который будет живым по отношению к конкретизируют живой гибкой мысли, но не отрицают саму мысль, само возвышение. Когда говорят о высшем творчестве как спонтанности, имеют ввиду «вторую» спонтанность, которая прошла то движение, которое начинается с устремления к лучшему и будущему, и пройдя пути опосредования (и другие феномены бытия, кроме высвечивания из хаоса идеала-утопии), стала снова живой идеальностью, а значит, новая утопия уже брезжит на горизонте, и только ждёт, когда снова станет чист для ее идеальности верующий в себя язык, или – человеческое сознание.

[1] Августин Бл. Исповедь

[2] Щепановская Е.М. Генезис и классификация мифологических архетипов. Дисс… канд. филос. наук. СПбГУ, 2011 С.100?

[3] Щепановская Е.М. Генезис и классификация мифологических архетипов. Дисс… канд. филос. наук. СПбГУ, 2011 С.103

[4] А. Секацкий. Метафизика риска. Аудио-лекция

[5] Гегель Г.В.Ф. Философия истории. М, 1988

[6] Левинас. Тотальность и бесконечное. М.-СПб., 2000

[7] Делез Ж., Гваттари Ф., «Ризома». СПб., 1998