Практика и идеология

 

Ситуация, в какой оказалось наше постоянно перереформируемое государство не может не вызывать инте­реса к так называемому «военному коммунизму» — эко­номической политике Советского государства, проводив­шейся в годы гражданской войны (1918—1920).

Объясняется это, в частности, тем, что ряд сторон этого феномена стал характерен для административно-командной системы, сложившейся в конце 20-х начале 30-х годов. В результате проблема «военного комму­низма» приобрела принципиальное, концептуальное зна­чение. Особую остроту она получила в связи с веду­щимися поисками истоков сталинизма, полемикой о «доктринальных» причинах «деформации социализма».

Авторы ряда публицистических статей утверждают, будто в советской экономике задачи и методы граждан­ской войны были изначальны, что большевики, взяв власть в 1917 году, сразу стали строить коммунизм, «пусть пока и военный» приступили к ликвидации товарно-денежных отношений, и все это делалось в соот­ветствии с представлениями Маркса и Энгельса, согласно которым якобы «социализм тут же начинается» по­сле победы революции, причем «военный коммунизм» 1918—1920 гг. — это «классическая модель» социализма в их видении.

Не столь категоричны специалисты-историки. И в прошлом эти вопросы обсуждались в советской и западной историографии. Дискуссии продолжаются и ны­не. Объясняется это сложностью, противоречивостью явления. Не на каждый вопрос можно дать однозначный ответ. Да и сами «творцы» «военного коммунизма» его оценивали по-разному, в зависимости от их представлений о путях и методах движения к социализму, коммунизму.

Освещение темы начну с констатации: под «воен­ным коммунизмом» имеется в виду экономическая политика 1918-1920 гг., характеризовавшаяся крайней централизацией управления народным хозяйством (главкизм), национализацией не только крупной, но и средней, и частично мелкой промышленности, государственной монополией на хлеб и многие другие продукты сельского хозяйства (продразверстка), запрещением частной торговли и свертыванием товарно-денежных отношений, уравнительностью в распределении на основе классового пайка, милитаризацией труда. Перечисленные особенности экономической политики того времени напоминали принципы, на основе которых, по мнению марксистов, возникнет коммунистическое общество: отсутствие частной собственности на средства производства, денег и товарно-денежных отношений, равенство в распределении материальных благ. Но коммунизм, со­гласно учению марксизма, предполагает высокоразвитую техническую базу и изобилие материальных благ. «Коммунистические» же начала периода гражданской войны возникали при отсутствии этих условий, насаждались административно-приказными методами. Отсюда появившееся уже после перехода к нэпу название—«военный коммунизм»

Был ли переход к этим началам попыткой сразу и непосредственно «ввести» коммунизм?

Прежде всего, напомню известное положение осно­воположников марксизма о том, что между капитализ­мом и социализмом лежит целый исторический период, - период революционного преобразования одного общест­венного строя в другой, что общество не может ни пере­скочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами. На первых порах в руки проле­тариата должны перейти лишь основные средства производства (путем экспроприации капиталистов), частное же мелкое производство пролетарское государ­ство должно будет переводить в общественное не на­сильно, а посредством примера, оказывая ему помощь[2].

Маркс и Энгельс считали, что при социализме уже не будет товарно-денежных отношений, им на смену при­дет непосредственный продуктообмен. Этого взгляда придерживался и Ленин. История показала утопичность этого подхода. Однако основоположники марксизма, а также Ленин вовсе не предполагали, что отмена товар­но-денежных отношений произойдет сразу, они считали, что это процесс, который потребует длительного времени

Свершилась Октябрьская революция, но не с первых ее дней началась национализация всей крупной промышленности. Предполагалась определенная постепенность с использованием переходных мер. Такой мерой должен был стать рабочий контроль над производством и рас­пределением. Политические противники большевиков да­же обвиняли их в том, что они изменили своей програм­ме: мол, до революции были за немедленную национа­лизацию всей частной собственности, за «введение» социализма, а придя к власти, «позабыли» об этом требо­вании. В связи с этим Ленин в конце декабря 1917 г. писал, что обыватели «повторяют пошлые измышления о «введении социализма», которые они приобрели «пона­слышке», хватая обрывки социалистического учения, повторяя перевирание этого учения невеждами и полу­знайками, - приписывая нам, марксистам, мысль и даже план «ввести» социализм. Нам, марксистам, такие мыс­ли, не говоря о планах, чужды. Мы всегда знали, гово­рили, повторяли, что социализма нельзя «ввести», что между капитализмом и социализмом лежит долгий пе­риод «родовых мук».[3]

Кратковременный период «красногвардейской атаки на капитал» не был отказом от постепенности преобра­зований. Он был ответом на ожесточенное сопротивление капиталистов, пытавшихся саботажем парализовать экономическую жизнь Советской республики. И как только саботаж был сломлен и перед страной после Брестского мира открылась перспектива мирного строи­тельства. Ленин предложил программу дальнейших пре­образований экономики. В основе ее — та же идея постепенности. Суть ее: обуздание мелкобуржуазной стихии, борьба с уравниловкой, направление развития частного капитализма в русло государственного капитализма, по­степенное расширение социалистического уклада в эко­номике.

Партия продолжала придерживаться взглядов ос­новоположников марксизма на социализм, как на об­щество не товарно-денежных отношений, которые будут отмирать лишь в переходный период. Видимо, на этом основании в публицистике утверждается, что сразу по­сле Октября был взят курс на отмену товарно-денеж­ных отношений, отмену денег. В действительности ставилась задача укрепления расстроенного в годы первой мировой воины финансового хозяйства страны. И прог­рамма партии, принятая в марте 1919 г., хотя и исходи­ла из задачи продолжать «замену торговли планомер­ным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов», в то же время указывала:

«В первое время перехода от капитализма к коммуниз­му, пока еще не организовано полностью коммунисти­ческое производство (выделено мной) и распределе­ние продуктов, уничтожение денег представляется невозможным». А через два месяца в мае, Ленин воз­вращается к этому вопросу и разъясняет, почему рево­люция не «отменила» деньги, почему социалисты даже не ставили такую задачу: для этого нет условий «Мы говорим: пока деньги остаются, и довольно долго оста­нутся в течение переходного времени от старого капи­талистического общества к новому социалистическо­му».

Таким образом, планы партии вовсе не преследова­ли задачу «ввести» социализм. Правда, «левые» комму­нисты считали возможным сделать это с «сегодня на завтра», требовали в кратчайшие сроки обобщить все производство, ввести уравнительность, свертывать то­варно-денежные отношения, форсировать отмену денег. По существу, это и была программа «военного коммунизма», хотя тогда она так не называлась. Как извест­но, партия отвергла левокоммунистическую программу и приняла ленинскую стратегию, обоснованную в «Оче­редных задачах Советской власти».

Многочисленные меры, проводившиеся в народном хозяйстве весной—летом 1918 г., после заключения Брестского мира, являлись первыми шагами в осущест­влении этой стратегии: разработка государственного бюджета в расчете на укрепление денежной системы; покрытие расходов государства доходами, введение элементов хозрасчета. Велись переговоры (правда, безре­зультатные) с промышленниками о создании смешанно­го госкапиталистического треста. Были разработаны принципы предоставления концессий иностранным предпринимателям. «Условия наших концессий таковы,— отмечал Ленин 24 мая 1918 г. — что ничего кроме поль­зы для нас не получится...».

Ретроспективно в 1921 г. Ленин так определил взя­тый тогда курс преобразований экономики: «Мы пред­полагали, что обе системы—система государственного производства и распределения и система частноторгового производства и распределения—вступят между со­бой в борьбу в таких условиях, что мы будем строить государственное производство и распределение, шаг за шагом отвоевывая его у враждебной системы».

Конечно, теоретические и законодательные установ­ки не реализовывались в «чистом» виде. В жизни все было сложнее, неоднозначнее. Условия острейшей классовой борьбы заставляли прибегать к мерам приказно­го характера уже в это время. Примером могут служить майские декреты 1918 г., провозглашавшие «продоволь­ственную диктатуру)»,— запрещалась свободная торговля хлебом, крестьян обязывали сдавать хлебные излишки государству по твердым ценам, создавались рабочие продовольственные отряды для выявления и реквизиции излишков. Но тут уже вмешался такой фактор, как на­двигавшийся голод.

Развернувшиеся в широких масштабах лета 1918 г. интервенция и гражданская война создали новую ситуацию, вынуждавшую применять формы, методы, и иные решения экономических задач в соответствии с требованиями войны. «Мы приноравливались к задачам войны», — позже констатировал Ленин (стали применяться военноцентралистские методы управления, внеэкономические меры мобилизации продовольственных, сырьевых, топливных ресурсов, пайковое распределение милитаризация труда — все то, что составило систему «военного коммунизма». В ситуации страны, оказавшейся на положении «осажденной крепости» подобные методы решения насущных задач были неизбежны. Им просто не было альтернативы. Об этом свидетельствует и история ряда буржуазных государств, находившихся в экстремальных военных условиях. Наиболее характерна в этом отношении Германия периода первой мировой войны, когда неимоверно усилилась централизаторская директивная роль государства.

Вспомним, что в России в конце 1916 г. была введена своего poда разверстка и запрещена свободная тор­говля зерном. В марте 1917 г. Временное правительст­во установило хлебную монополию и ввело карточки на хлеб и другие продовольственные продукты. Другое дело, что буржуазные государства в отличие от Совет­ского не вторгались в отношения капиталистической соб­ственности, сохраняли в неприкосновенности буржуазные производственные отношения.

В свете марксистских представлений о социализме (общество без товарно-денежных отношений, без денег и т. д.) советские законодательные акты о национализации промышленности, отменявшие частную торговлю, суживавшие товарно-денежные отношения, рассматрива­лись сквозь призму их «социалистичности», как идущие в направлении к социализму. Сказалась и живучесть взглядов «левых» коммунистов. Их фракция в партии была распущена, но носители этих взглядов остались. Более того, практика как бы подтверждала их правоту. Чем дальше, тем больше усиливались процессы нацио­нализации промышленности, натурализации заработной платы, свертывания частной торговли. Получалось, что практически осуществлялось то, о чем в свое время го­ворили «левые» коммунисты.

Воодушевленные иллюзией, будто переход к социа­лизму, коммунизму — это дело сегодняшнего дня, многие партийные и советские деятели соответствующим обра­зом трактовали ряд положений и Программы партии, принятой на VIII съезде РКП (б). Так, положение Прог­раммы о проведении мер, «расширяющих область безденежного расчета и подготавливающих уничтожение денег», рассматривалось как указание на необходимость уже сейчас держать курс на отмену денег. Между тем смысл этого положения программы был другой: отмена денег—это задача на перспективу. Не случайно Ленин в мае 1919 г., спустя два месяца после принятия Прог­раммы, со всей решительностью и категоричностью го­ворил о невозможности уничтожить деньги, что они еще долго останутся.

И все же в условиях деформированной экономики идея социалистичности «отмирания денег» оказывала определенное влияние на процессы в области финансо­вой политики, да и на саму идеологию.

Как пример влияния войны на идеологию и практи­ку можно рассматривать милитаризацию труда. В Прог­рамме партии о милитаризации еще ничего нет. Здесь по вопросу о мобилизации рабочей силы упор сделан на роль в этом профессиональных союзов, на перевоспита­ние масс, на воспитание социалистической дисциплины. В тезисах же ЦК РКП (б), принятых к IX съезду пар­тии (март 1920 г.), уже появляется следующее положе­ние: «В переходной стадии развития в обществе, отяго­щенном наследием самого тяжкого прошлого, переход к планомерно организованному общественному труду не­мыслим без мер принуждения как в отношении к пара­зитическим элементам, так и в отношении к отсталым элементам крестьянства и самого рабочего класса. Ору­дием государственного принуждения является его воен­ная сила. Следовательно, элемент милитаризации труда в тех или других пределах, в той или иной форме неиз­бежно присущ переходному хозяйству, основанному на всеобщей трудовой повинности».[4]

Как оценивался «военный коммунизм» вождями пар­тии? Начну с Ленина. Его подходы в осмыслении этого феномена были различны, одни—в годы гражданской войны, т е. тогда, когда эта политика проводилась, дру­гие— после гражданской войны. В работах Ленина 1918—1920 гг.—статьях, докладах, выступлениях—мы не «найдем ни одного высказывания, которое дало хотя бы малейший повод считать, что он в это время разде­лял иллюзии, будто экономическая политика имеет целью переход к коммунизму и что страна уже вступает в коммунизм. Приведу лишь несколько его высказыва­ний конца 1919 и 1920 гг. когда «военный коммунизм» уже сложился в определенную систему.

Декабрь 1919 г.: «Мы думаем, что сейчас вводить со­циалистический порядок мы не можем — дай бог, что­бы при наших детях, а может быть, и внуках он был установлен у нас»[5] «Если название «коммунистиче­ская партия» истолковать так, как будто коммунистиче­ский строй осуществляется сейчас, то получится вели­чайшее извращение и практический вред, сводящиеся к пустейшему бахвальству».[6]

Февраль 1920 г.: «Переход к социализму—это самая трудная задача, и он  займет много лет, а внутри пере­хода «наша политика распадается на ряд еще более мелких переходов».

Октябрь 1920 г.: «Поколению, воспитанному в капита­листическом обществе, еще не суждено создать общест­во коммунистическое».[7]

Но кончилась гражданская война. Страна перешла к НЭПу и Ленин, осмысливая предыдущую политику, рас­сматривает ее уже в двух аспектах. С одной стороны как вынужденную, как следствие войны и разорения. С другой — как нацеленную в известной мере в будущее. Эта политика, говорил он, «до известной степени пред­полагала — можно сказать, безрасчетно предполагала, — что произойдет непосредственный переход старой рус­ской экономики к государственному производству и рас­пределению на коммунистических началах... Не могу сказать, что именно так определенно и наглядно мы на­рисовали себе такой план, но приблизительно в этом духе мы действовали»[8]. На этом пути партия потерпела тяжелое экономическое поражение.[9]

Высказывания Ленина, относящиеся к двум периодам (1919—1920 гг. и 1921—l922 гг. на первый взгляд про­тиворечивы. Одни говорят только о вынужденности эко­номических мер, другие — о расчетах на переход к ком­мунистическому производству по распределению. Если рассматривать высказывания Ленина в сумме, не противопоставляя одни другим, то суть проблемы, на наш взгляд, сводится к следующему: чрезвычайные экономи­ческие меры, составившее систему «военного коммуниз­ма», определялись нуждами войны, но объективно они не только закрепляли н защищали социалистические за­воевания Октября, во и осуществляли лобовую атаку капитализма, как бы форсировали переход к социализ­му. «...Мы с налету, на гребне энтузиазма рабочих и крестьян, захватили необъятно много...»[10], —отмечал Ленин.

Н. И. Бухарин, являвшийся весной 1918 г. одним из лидеров «левых» коммунистов, в последующее время гражданской войны по существу оставался на «левых» позициях. В изданной в 1920 г. книге «Экономика пере­ходного периода» он теоретически обосновывал полити­ку тех лет как направленную к коммунизму. После пе­рехода к нэпу он уже более трезво оценивал ее: «Воен­но-коммунистическая политика,— говорил он в 1925 г.,— имела своим содержанием раньше всего рациональную организацию потребления... Эту историческую роль си­стема военного коммунизма выполнила».[11]

Так же оценивал «военный коммунизм» Л. Б. Каменев. На IX Всероссийском съезде Советов в 1921 г. он говорил: «Мы вынуждены были превратить Россию в укрепленный лагерь и разрешать все вопросы хозяйства с точки зрения фронта, а не с точки зрения правильных хозяйственных расчетов. У нас был тогда единственный расчет—победить врага».[12]

 Л Д. Троцкий в ряде выступлений начала 20-х го­дов оценивал «военный коммунизм» как «режим осаж­денной крепости», все его составные части определялись необходимостью сломать сопротивление контрреволю­ции и отстоять Советскую власть.[13] В изданной в 1923 г. брошюре Л. Д. Троцкий ответил и на такой вопрос: «Не надеялись ли мы перейти от военного коммунизма к со­циализму без больших хозяйственных поворотов, потря­сений и отступлений, т. е. по более или менее прямой восходящей линии? Да,— писал он,— действительно, в тот период мы твердо рассчитывали, что революционное развитие в Западной Европе пойдет более быстрым тем­пом. Это бесспорно». Предполагалось, что если евро­пейский пролетариат возьмет власть, то он «поможет нам технически и организационно и, таким образом, даст нам возможность путем исправления и изменения методов нашего военного коммунизма прийти к дейст­вительно социалистическому хозяйству. Да, мы на это надеялись».[14]

Нельзя согласиться с авторами, утверждающими, что будто бы сам Ленин признавал, что «военный коммунизм» был ошибкой. Нет, не так однозначно Ленин оценивал эту политику. По его словам, в тех условиях «в основе эта политика была правильна».[15] «Меньшевики, эсеры, Каутский и К" ставили нам в вину этот «военный коммунизм». Его надо поставить нам в заслугу»[16], он был «условием победы в блокированной стране, в осажденной крепости»[17]. «Не в том дело, что была экономи­ческая система, экономический план политики, что он был принят при возможности сделать выбор между той и другой системой. Этого не было».[18]

 Не об ошибочности «военного коммунизма» говорил Ленин, а о том, что в ходе его осуществления были до­пущены серьезные ошибки. Это, конечно, не одно и то же. В 1922 г., осмысливая предыдущий этап экономиче­ской политики, Ленин подчеркивал мы «очень много погрешили, идя слишком далеко, мы слишком далеко зашли по пути национализации торговли и промышленно­сти, по пути закрытия местного оборота мы меры не соблюли», «мы зашли дальше, чем это теоретически и политически было необходимо», «был целый ряд преувеличений».

Итак, в «военном коммунизме» нужно различать то, что было неизбежно, необходимо, диктовалось условия­ми войны и не имело альтернативы, и то, что определя­лось иллюзиями теоретической мысли, субъективными взглядами