Пушкин Александр Сергеевич (1799–1837 гг.)

«В еврейской хижине лампада»

В еврейской хижине лампада

В одном углу бледна горит,

Перед лампадою старик

Читает Библию. Седые

На книгу падают власы.

Над колыбелию пустой

Еврейка плачет молодая.

Сидит в другом углу, главой

Поникнув, молодой еврей,

Глубоко в думу погруженный.

В печальной хижине старушка

Готовит позднюю трапезу.

Старик, закрыв святую книгу,

Застежки медные сомкнул.

Старуха ставит бедный ужин

На стол и всю семью зовет.

Никто нейдет, забыв о пище.

Текут в безмолвии часы.

Уснуло всё под сенью ночи.

Еврейской хижины одной

Не посетил отрадный сон.

На колокольне городской

Бьет полночь. – Вдруг рукой тяжелой

Стучатся к ним. Семья вздрогнула,

Младой еврей встает и дверь

С недоуменьем отворяет –

И входит незнакомый странник.

В его руке дорожный посох.

Реморов Николай Васильевич (1875–1919 гг.)

Волхвы

Едет всадник вперед. Полон верою взор

Устремил на звезду весь седой

Мельхиор:

Воле Божьей предался он с первого дня.

Не спеша погоняет вперед он коня.

А за ним – за звездою – чернокудрый

Гаспар,

Волхв надежды святой – той, что

скорбному дар:

Он науке отдал ум, и силы, и дни…

Равномерно вперед погоняют они.

Третий следом идет… волоса словно жар;

Взор любовью горит; это маг Валтасар;

Свое сердце он предал добру, говорят…

Едут бодро вперед и на небо глядят.

Там на небе горит золотая звезда;

Не видали такой никогда-никогда:

Она в небе горит, перед ними идет,

Она к Богу зовет, она манит вперед!..

И вся трепета, счастья и жизни полна,

Над одним из домов опустилась она.

И вступают туда, ускоряют свой шаг,

Видят – Чудо-ребенок у Девы в руках.

«Вот мой Бог», – опустился седой

Мельхиор

И воскурил перед ним фимиам дальних

гор.

«Это Царь», – и Царю чернокудрый

Гаспар

Опустил золотые изделия в дар.

«Человека искал я весь юный свой век, –

Вижу, вот он лежит предо мной –

Человек!..

Он беспомощен, слаб, на руках

Он лежит.

И заране об Нем мое сердце болит!

Вижу скорбной душою позор Твой

и суд, –

И на тело Твое принес смирны сосуд!» –

Молодой Валтасар головою поник…

И сказал Мельхиор, поднимая свой лик:

«Вижу небо отверсто и Старец в лучах,

Вижу милость к Страдальцу в предвечных

очах.

А кругом их поют хоры ангельских сил

И возносится дым от небесных кадил…»

И закончил Гаспар речь волхва своего:

«Да приидет скорее к нам Царство Его».

У яслей Христовых

Перед счастливою Марией

Младенец в яслях возлежал:

«Ты Тот, о Ком во дни иные

Архангел с неба Мне вещал!»

Взирает трепетно Иосиф…

И, мир забыв, всему глухи,

Склонившись к яслям, стадо бросив,

С молитвой смотрят пастухи.

Рассказу странному внимала

Мария, в счастье неземном,

И в сердце бережно слагала

Слова о Господе Своем…

Романов Константин Константинович (1858–1915 гг.)

«Когда, провидя близкую разлуку…»

Когда, провидя близкую разлуку,

Душа болит уныньем и тоской,

Я говорю, тебе сжимая руку:

Христос с тобой!

Когда в избытке счастья неземного

Забьется сердце радостью порой,

Тогда тебе я повторяю снова:

Христос с тобой!

А если грусть, печаль и огорченье

Твоей владеют робкою душой,

Тогда тебе твержу я в утешенье:

Христос с тобой!

Любя, надеясь, кротко и смиренно

Свершай, о друг, ты этот путь земной

И веруй, что всегда и неизменно

Христос с тобой!

Царь Иудейский (Отрывок)

На память мне приходит ночь одна

На родине моей. Об этой ночи

Ребенком малым слышала нередко

Я пастухов бесхитростную повесть.

Они ночную стражу содержали

У стада. Ангел им предстал [и слава

Господня осияла их. И страх

Напал на пастухов. И ангел Божий,

Их ободряя, молвил им: «Не бойтесь!

Великую я возвещаю радость

И вам, и людям всей земли: родился

Спаситель вам. И вот вам знак:

в пещере

Найдете вы Младенца в пеленах;

Он в яслях возлежит». И появилось

На небе много ангелов святых;

Они взывали: «Слава в вышних Богу,

Мир на земле, благоволенье людям!»

И смолкло все, и в небе свет погас,

И ангел Божий отлетел]. По слову

Его они пошли и увидали

И ясли, и спеленатого в них

Прекрасного Младенца Иисуса,

И радостную Мать Его, Марию.

Царь Саул

Душа изнывает моя и тоскует, –

О, пой же мне, отрок мой, песню твою:

Пусть звуки ее мою скорбь уврачуют, –

Я так твои песни святые люблю!

Гнетут меня злобного духа объятья,

Опять овладело уныние мной,

И страшные вновь изрыгают проклятья

Уста мои вместо молитвы святой.

Томлюся я, гневом пылая, и стражду;

Недугом палимая мучится плоть,

И злоба в душе моей… Крови я жажду,

И тщетны усилия зло побороть.

Не раз, жалом немощи той уязвленный,

Тебя мог убить я в безумном бреду.

О, пой же! Быть может, тобой

исцеленный,

Рыдая, к тебе я на грудь упаду!..

Случевский Константин Константинович (1834–1904 гг.)

На Рождество

Верь завету Божьей ночи!

И тогда, за гранью дней,

Пред твои предстанет очи

Сонм неведомых царей,

Сонм волхвов, объятых тайной,

Пастухов Святой земли,

Тех, что вслед необычайной,

Ведшей их звезде пошли!

Тех, что некогда слыхали

Песню неба… и, склонясь,

Перед яслями стояли,

Богу милости молясь!

Подле, близко, с ними рядом,

Обретешь ты право стать

И своим бессмертным взглядом

Созерцать и познавать!

Соловьев Владимир Сергеевич (1853–1900 гг.)

Ночь на Рождество

Посвящается В. Л. Величко

Пусть всё поругано веками преступлений,

Пусть незапятнанным ничто

не сбереглось,

Но совести укор сильнее всех сомнений,

И не погаснет то, что раз в душе зажглось.

Великое не тщетно совершилось,

Недаром средь людей явился Бог;

К земле недаром небо приклонилось,

И распахнулся вечности чертог.

В незримой глубине сознанья мирового

Источник истины живет, не заглушен,

И над руинами позора векового

Глагол ее звучит, как похоронный звон.

Родился в мире свет, и свет отвергнут

тьмою,

Но светит он во тьме, где грань добра и зла.

Не властью внешнею, а правдою самою

Князь века осужден и все его дела.

Эммануэль

Во тьму веков та ночь уж отступила,

Когда, устав от злобы и тревог,

Земля в объятьях Неба опочила,

И в тишине родился с-нами-Бог.

И многое уж невозможно ныне:

Цари на небо больше не глядят,

И пастыри не слушают в пустыне,

Как ангелы про Бога говорят.

Но вечное, что в эту ночь открылось,

Несокрушимо временем оно,

И Слово вновь в душе твоей родилось,

Рожденное под яслями давно.

Да! С нами Бог, – не там, в шатре

лазурном,

Не за пределами безчисленных миров,

Не в злом огне, и не в дыханьи бурном,

И не в уснувшей памяти веков.

Он здесь, теперь, – средь суеты

случайной,

В потоке мутном жизненных тревог

Владеешь ты всерадостною тайной:

Безсильно зло; мы вечны; с нами Бог!