2020-10-11
205
Сверху угрожающе нависает карниз. Капли воды, блестя, слетают с его края. Придерживаясь небольшой, гряды скалистых выходов, наконец выбираемся на гребень перевала. Увидели поднимающихся от лагеря к последнему подъему носильщиков. Ого! Порядочно же мы влезли!..
Подкрепившись немного, идем прорубать ступени. Я решил, не откладывая, приступить к прорубке горизонтальной дорожки для будущей лебедки, прямо по Стене на нижние скалы (влево от жилы). Однако много прорубить не удалось, ибо сверху Андрей все время сыпал ледяшки и камни.
После взрывов поднялся наверх, встретив на половине пути Андрея. Он прорубил совсем мало, говорит, что все пропускал забойщиков. Рубили до вечера. Андрей поднялся весь мокрый.
В большой палатке Троянов и Гордеев играют в шашки.
Спим с Андреем в одном мешке. Он как завалился на один бок, так и проспал на нем. Видимо, крепко устал.
6 августа. Утром с гребня раздаются крики: оказывается ступени сгладились, и один забойщик, поскользнувшись, упал. Приходится спешно подниматься и спасать положение.
Действительно, последние ступени сильно испорчены. Пострадавшему, видимо, надоело лежать в ожидании помощи и он сам благополучно сошел вниз. Наскоро прорубив ступени, поднимаюсь вверх. На площадке повстречал Андрея. Он даже обиделся, что я пожалел его и не разбудил.
Пришел Птенчик, с ним пять забойщиков и носильщики. Начальство не явилось.
Вскоре к нам поднялся Троянов и объявил, что если сегодня не спустим буры, завтра будет простой. Кричу Андрею, чтобы вылезал вверх и захватывал все веревки. Сам начинаю прорубать тропу влево.
С веревками опустился Птенец, и мы, переждав взрыв, приступили к организации спуска. Основательно забив крюк, продели через карабин веревку и к ее концу прочно привязали буры, упакованные в брезентовые штаны Коханчука. Сложность операции заключалась в том, что буры пришлось спускать не от крюка, а от скалистого выступа под жилой. Посему спуск начали на дополнительной веревке, сдавая ее через скалу.
Мне пришлось почти сразу же спускаться к неподатливо, рывками идущему грузу, причем я при первом рывке чуть не «сыграл» вниз. Все же удержался, отделавшись лишь ожогом руки. Дальше пошли лучше. Надев рукавицы и придерживаясь легонько за веревку, ледорубом подталкиваю застревающий груз. Спустился еще немного. Криков Птенчика уже не разобрать, понять друг друга трудно.
Несколько раз задержки были продолжительными, видимо, проталкивались узлы. Один раз заело Птенчикову рукавицу. В другой — крепко застопорило. Птенец сверху крестообразно разводит руками. Увы, веревка вся! До скал не хватало много, метров полтораста.
Ко мне опускается Андрей. Обсудили положение. Решили, взяв с собой возможное количество буров (по три), пойти вниз.
Так, с охранением на ледорубе, под стоны Андрея (ибо буры больно нажимают ему на еще болезненные после падения места) спустились до скал.
Начало темнеть. Я тороплю Андрея. Пройдя траверсом влево, сверху скал, быстро пошли на спуск. Уже в темноте спустились по более пологому снежно-ледяному склону и, обойдя по мостику бергшрунд, довольно скоро добрались до юрты. Устали.
В юрте Володя Миляев угостил хорошим ужином. Веревок, конечно, здесь не оказалось.
Спим в юрте на кошмах.
7 августа. Утро хорошее.
Решили расплести трос и на нем дотранспортировать буры. Пока кузнец с помощниками расплели два куска по 70–80 метров, прошло много времени.
С нами пошел Володя. Скалы оказались легко проходимы, и мы быстро добрались до последних камней. Отсюда пошли на кошках. Володя не привык к ним и идет плохо. Град камней сыплется с верхних скал. Прячемся за выступ.
Я с Андреем поднимаемся к бурам. Володя остается на скалах наблюдателем. Началась возня с тросом. По ошибке распустили сразу целый моток, и я намаялся, распутывая сразу же закрутившуюся проволоку. Распутав ее, начал через вбитый крюк продолжать спуск груза, но увлекшись сдачей троса, не заметил, как лопнувшая проволочка устроила гармошку у крюка. Трос заело и о дальнейшем спуске не могло быть и речи.
Пришлось перевязывать груз на другой конец, который нужно было предварительно распутать. Когда перевязали и отрезали, нагруженный трос, ослабнув, смотался кольцами. Опять потребовался целый час на распутывание. В конце концов, аккуратно сдавая, спустили на весь трос. Но увы, и этого троса не хватало до скал!
Тогда решили надвязать охранную веревку. Груз снова двинулся вниз, и вдруг мы увидели, что новая веревка оказалась каким-то непонятным образом отделена от основной… Я инстинктивно зажал веревку в руке и содрал себе кожу на пальцах. В следующую секунду от рывка сорвался вниз. Сдернуло и Андрея. К счастью, буры засели в снегу и нам удалось задержаться.
Связав веревки, опустили буры и… веревки опять не хватило. В конце концов пришлось спускать их на куске веревки, сдавая через вбитый бур и ледоруб. Наконец скалы! Солнце близко к горизонту. Берем еще восемь буров и быстро спускаемся вниз.
В юрте почти все забойщики. Сошли вниз из-за отсутствия буров. Начальство не явилось и сегодня: выше Тамынгена сорвало мосты.
8 августа. Я с Андреем и тремя носильщиками идем за бурами. Топографы попросили Володю Миляева всучить рабочим рейки, чтобы они поставили их на скалах. Но Володя в последний момент забыл это сделать. Топографы, не зная этого (когда мы уже были на скалах), выразительно начали жестикулировать с ледника и были немало раздосадованы, когда убедились, что все их старания пропали даром.
У нас опять ушло порядочно времени на распутывание троса для укрепления одного снежного участка. Однако, несмотря на легкую и оборудованную дорогу, один носильщик через снежник идти отказался. Пришлось двоим забрать все 24 бура.
Я слазил за верхний выступ и оттуда достал еще 11 буров. Осторожно и не без труда спустил их до Андрея. Здесь груз распределили и снесли к оробевшему носильщику. По скалам спустились очень быстро: на скалах носильщики полубоги, зато на снегу хуже черепах.
Ашур, поскользнувшись, эффектно съехал по снежнику и, как на салазках, выехал на осыпь. Поднявшись, с изумлением осмотрелся кругом и остался доволен уже тем, что штаны целы. Саты-Валды решил показать высокий класс, попытался, как мы, скатиться на ногах и чуть не «сыграл» через голову.
В юрте уже было все начальство. Из новых прибыл исключительно щупленький человек (из Воронова таких десяток бы вышел). Это уполномоченный Наркомтяжпрома по Таджикистану. Оба быстро свалились, почти ничего не ели, только «Тяжпром» попросил сварить ему рисового отвара, ибо ничего иного он в настоящее время не принимал.
Зато мы с наслаждением поели хорошо приготовленный для начальства обед (взамен уступив начальству свои полушубки и прочее утепление).
Сармин чувствует себя неважно (но отнюдь не от пройденного пути) и всячески старается предупредить критические высказывания рабочих по сути дела. Чтобы как-то показать сбою деловитость, набрасывается на Коханчука, жестикулируя буром, начинает доказывать, что бур еще вполне пригоден для работы. Мнения разделились, но все чувствовали себя неловко.
Долго и молча пили чай.
10 августа. С рассветом иду на Черную гору.
На подъеме трещины еще легко проходимы. Обогнал раменских носильщиков. У подъема к лагерю оставил рюкзак, предварительно вытащив из него и распределив по карманам, чтобы не спутать, послания к Воронову, накладные Сармину и пр.
Начальство уже встало, сидит в палатке и развлекается чайком. Солнце только начинает освещать вершины.
Долго читали письма и писали ответы, наконец двинулись в путь.
Пришлось обходом забежать за рюкзаком, и на леднике я догнал плетущуюся тройку. Едва-едва передвигая ногами, пересекли ледник.
Над перевалом оказались трещины. Связались. «У меня конь здоровый», — шутит «Тяжпром», указывая на Воронова. На подъеме пошли совсем нога за ногу. Через десять — пятнадцать шагов отдых, ибо у обоих «сердце заходится…».
Падающие с верхних скал камни произвели на моих спутников удручающее впечатление. На неважных местах, а таких немного, ибо носильщики исключительно хорошо проторили тропу, охраняю всех начальников по очереди.
Еще немного и перевал. Вниз пошло скорее, да и я тяну довольно крепко.
На ледопаде при виде глубоких разинувших пасти трещин начальство совсем присмирело. Робко переставляют ноги. Подавленные впечатлениями, еле выбрались на ровное место.
Здесь уже я потянул их покрепче. Когда пришли, Воронов высказался, что, мол, по ровному участку я, кажется, тянул их слишком резво.
Прием в лагере исключительный. После показа образцов — чай и закуска. Воронов обязательно пожелал добраться сегодня же до нижнего лагеря. Начались уговоры и перечисления всех ужасов дороги в нижний лагерь. Уговорили, намекнув об обеде, изготовленном специально для них. Остались.
Много разговоров о работе: говорит больше Воронов и в несколько шутливом тоне. Сармин упорно отмалчивается.
Николай Михайлович молодец, прямо заявил, что их жила не имеет промышленного значения и что он немедленно кончает работу на ней.
Воронов внимательно посмотрел на него, по план одобрил.
Наобедались так, что шевелиться стало трудно. Вечером начальство от ужина отказалось. А я в уютной палатке Николая Михайловича долго пью чай и веду разговор.
11 августа. С рассветом идем вверх с Сарминым и двумя носильщиками («свита» Сармина, несущая его вещи). Чуть облачно и тепло. Взяли хороший ход. У ледопада Сармин запросил пощады.
Выше ледопада распрощались. В назидание Сармин сказал:
— Вы там нажимайте!..
Я улыбнулся.
Андрея еще не видно. Спуск пришлось прорубать. Лестница едва держится. Спускаться жутко.
Облака полезли гуще. Хорошим шагом подошел к лагерю. В большой палатке бурное производственное совещание. Сегодня простой: нет буров. Все забойщики идут вниз. Отправлено послание с требованием поднять на Стену кузницу — это единственный выход из тяжелого положения. Гордей ушел ругаться с Сарминым.
Пришли пять носильщиков с амонитом и письмом в решительном тоне от Миляева.
Я ухожу прорубать ступени, прочищать траншеи. В усердии порвал ледорубом штаны.
Пошел снег. Все кругом заволокло снежным туманом. Вечером спим на богато разостланных полушубках в большой палатке.
13 августа. Птенчик с усердием рубит с утра. Носильщики что-то очень долго не появляются. Утро ветреное. Кругом все в густой желтоватой дымке.
К двенадцати часам подошли четыре забойщика, носильщики и… кузнец. Вот это хорошо.
Принесли письма. Но лучше бы их, не было. Краткое и бестолковое сообщение о том, что с ребра Дых-тау при осмотре пути сорвался московский художник, мастер-альпинист Александр Малейнов[26]. Труп был найден вечером у подножья.
Погиб Шурка?!! Глаза застилает, а рука невольно сжимается в кулак. Шурка!..
Тут же целая пачка соболезнований Андрею.
Пришел Птенец. Молча передаю письмо с горестным известием.
Решили написать Андрею на Рама, чтобы он шел в юрту, ни о чем пока не сообщая.
Вторую записку адресовали ему же в юрту. В ней робко написали, что если он захочет, пусть не раздумывая едет в Москву… (Не умею я эти штуки писать…).
В Тамынген он, видимо, спустится 16 августа. Написали Миляеву, просили встретить Андрея теплее. Наверное, там тоже будут письма…
Опять погибла прекрасная молодая жизнь! Тяжело и дико… И наверняка, почти наверняка, по ошибке, по глупости окружающих.
Есть послание от топографа Константина Дмитриевича, просит поставить вехи на вершине Стены. Уже поздно, да и охоты после тяжелого известия нет никакой. Однако и сидеть невозможно…
Взял ледоруб и пошел рубить ступени. Рубил долго и исступленно. Руки намозолил так, что плохо гнутся. Уже совсем темно. Птенец кричит: «Кончай». Кончил. Вырубил около 90 ступеней.
Долго сидим у костра, ожидая запоздавший ужин (он же и обед).
Эх, Шурка!..
14 августа. Ветреное утро. Хмарь немного разошлась. Довольно рано пришли четверо забойщиков во главе с Гордеевым. Кузнец заправляет буры в новой кузнице.
Птенец рано ушел рубить ступени, просил через три часа его сменить.
После обеда иду сменять Птенца. На этот раз он прорубил действительно хорошо ступеней 75. Увидев меня, ни слова не говоря, пошел обедать. Вскоре показались забойщики. Быстро рублю, чтобы они могли пройти. Прорубил сильно оползшую тропу.
Оказалось, что ступени, вырубленные еще сегодня Птенцом, зверски заплыли. Прорубаю их, а затем уже свои. Кроме того, спустился к нижней траншее, вырубил и ее.
Управился лишь к заходу солнца. Коханчук взрывает уже в сумерках.
16 августа. С рассветом отправляюсь ко второму перевалу. Носильщики говорят, что там спускаться стало почти невозможно.
Хорошее тихое утро.
Действительно, лестница оказалась сползшей и добираться до нее непросто. Вырубил солидную траншею со ступенями и с подошедшими носильщиками подтянул лестницу.
Солнце уже осветило половину вершин, когда я двинулся к лагерю.
Шел в хорошем темпе. По пути внимательно осматривал южное плечо Ужбишки — явилась мысль взобраться и обследовать ее. Гребень и крутой выход на вершину вполне приемлемы и во всяком случае неизмеримо легче и приятнее восточного гребня. Впрочем, и по восточному подъем возможен, но с риском, ибо склон ледяной и не менее 50–55°.
В лагере немало удивились, когда узнали, что я уже успел поработать на втором перевале. Пришел забойщик и сильно вымотавшийся Трухманов. В лагере с появлением этого веселого пария сразу стало как-то оживленнее. Явилась первая смена. Гордей объявил, что Птенец отводил воду и ступени поэтому не прорублены. Просил опять меня на подмогу.
Обучаю узлам и «прусику» новеньких рабочих. Лезут до крайности робко, в коленках дрожание. Прорубил 270 ступеней и вычислил всю трассу. Провозился до глубокой ночи. Вернулся в лагерь. Коханчук подрывает при лунном освещении.
Намечаем с Птенчиком подъем на Ужбишку.
18 августа. Ветреное утро, и выход на Ужбишку не состоялся. Пришел Саты-Валды. Писем нет. Говорит, что внизу в кибитке почти пусто. Сармин «рассортировал» всех: один из топографов на Черной горе, Миляев должен отправляться на Джау-кая (чему он очень рад). Сам Сармин спустился на Каравший, видимо, встречать Воронова. В Тамынген прибыл профессор Григорьев.
После ухода второй смены опускаюсь вместе с Константином Дмитриевичем и Птенцом к жиле. Константин Дмитриевич лезет с прибаутками, но очень робко. Я прорубил ступени к первому левому выходу, однако в последний момент топограф раздумал и полез на правый выход, судорожно перебирая кошками. Мы с Птенцом продолжаем рубить дальше. Прорубили до конца, затем вырубили тропу и спустились в забой. Печи выглядят уже солидно, метра по два. Забойщики, скрючившись целиком, сидят в них. Глухо разносятся удары кувалды.
С верхнего выступа топограф спихнул здоровенный камень и тот, с грохотом стукнувшись о край жилы, перескочил тропу. Удачно! Птенец привел Константина Дмитриевича в забой. С опаской и удивлением осматривает топограф печи.
Когда ушли рабочие, Коханчук приступил к взрывам. Ребята нарочно задержали топографа, упрятав его за выступ в «чайхане». Коханчук перебегает от одной печки к другой, поджигает шнуры и затем уже быстро переходит к нам. «Ну и герой», — удивляется Константин Дмитриевич.
Из третьей печи, как из кратера вулкана, вырывается столб черного дыме, камней, осколков, летящих далеко вперед. Резкий подземный гул сопровождает взрыв. И почти подряд еще три взрыва. Затем, несколько слабее, гремит вторая печь. И, наконец, первая печь, наиболее близкая к нам. Эта рвет небывало мощно, с подземными толчками и гулом.
Константин Дмитриевич испуган, взволнован и… доволен. Замерзли. Быстро идем вверх. Топограф лезет медленно, но боязнь, что я могу уйти, подгоняет его.
Коханчук пришел, конечно, уже ночью. Чай готовим сами, дежурных забойщиков не дождешься. Ребята со смехом сочиняют для стенгазеты заметку «Кто о чем мечтает».
21 августа. Теплое солнечное утро. Облачка, правда, все же лезут. Забойщики под руководством Абдулы наконец-то расширили свою палатку. Пришли носильщики. Писем нам опять нет. Есть записка от Сармина. Он просит меня прийти на Черную гору и помочь ему, инспектору по охране труда, инженеру и геологу подняться на Стену.
Пришлось спуститься к жиле за веревкой и с носильщиками и Гордеем идти вниз. Взял с собой еще и спальный мешок.
Облачно. Идти не жарко. Носильщики отстали. Под первым перевалом простился с Гордеем и пошел вправо на Черную гору.
Начальство, видимо, обрадовано моим приходом и встретило меня крайне радушно. Усадили и начали расспрашивать. Я сильно огорошил их, объявив, что печи пройдены лишь на 2,5 метра.
Кончили поздно. На дворе метет.
22 августа. Встали, конечно, не рано. Погодка хмурая. Вершина Верблюда закрыта облаками. Горы по-зимнему побелели.
Сармин повел меня на то место, где он «чуть не отдал черту душу». Действительно, возможности к этому были большие, ибо камень не маленький и пролетел в результате взрыва с седьмой жилы до лагеря. Если бы Сармин не пригнулся, то лишился бы головы.
Спускаемся вниз. Снег оказался достаточно глубок. Инспектору с неподбитыми ботинками идти совсем плохо. От ледника Архара разошлись. Они пошли более легким путем по осыпи. Мой же маршрут проходил по леднику. Снег повалил хлопьями и вскоре скрыл моих спутников.
Перескакивая через трещины, вышел на знакомый спуск. С разбега перепрыгиваю последний сильно разросшийся бергшрунд, пересекаю ледник и поднимаюсь к юрте.
Последнее известие: Оденец нашел в Кара-су богатую жилу и ушел с образцами в Исфару.
23 августа. Погода не блещет ясностью. Носильщики в раздумье: идти или нет? Я говорю: «Погода якши. Аида!».
Бегло перекусив, догнал носильщиков уже у подъема. Пришлось мне рубить, ибо скользко и легко можно окатиться в бергшрунд. На подъеме аккуратно проходим трещины. Хорошо, что здесь еще кое-где видна старая тропа; выше ее уже совсем не видно. Провалился молодой раминский носильщик. Я подбежал и вытянул его. У перевала пришлось покружить, отыскивая безопасный подход. Подъем тоже занесен, пробиваю ногой до породы.
С перевала пошел один, не дожидаясь отдыхающих носильщиков. (Отсюда двое из них идут на ледник Рама и шесть на Стену). На втором участке проверил крепление веревки и старательно стал прорубать ступени в свежем снегу. Веревка вытаскивается из-под слоя снега с трудом. Внизу прокопал засыпанную траншею к лестнице. Вскоре опять набежал туман и повалил снег.
До лагеря дошел тяжело, запорошенный снегом. После ухода Андрея единственный оставшийся со мной Птенчик второй день лежит больной в шустере.
Снег идет до вечера. Лишь к ночи вызвездило.
25 августа. Ветер. Холодно.
Встал рано и пошел рубить. Прошел уже больше половины. Вверху показался Птенчик, почему-то с лыжами. Долго что-то кричал мне, затем ушел и вернулся, когда я почти кончил рубку. Иду прорубать тропу к печам.
Спустился Коханчук. Вылезаем наверх. Продуктов у нас нет никаких. Нет и хлеба. Птенец угрюмо кипятит на горне чай. Напившись чаю, ушла первая бригада.
Спускаемся в забой втроем — я, Константин Дмитриевич и Птенец. Топограф замеряет, затягивает неснятый участок. Птенец делает съемку аппаратом, я — схему и зарисовку. Тащим вверх забитые буры: забойщики сами вытащить все буры не смогут. Вечером опять сплошной туман. Опасаемся лавин.
У Мурзабаевых печь уже 4,25 метра.
27 августа. С рассветом иду на второй перевал. Сделал хорошую пробежку по жесткому снегу до подъема к перевалу. Утро ясное, тихое.
Прорубаю сверху ступени. Немного не дорубил донизу, показались носильщики, обнимают, благодарят, суют краюшку хлеба. Пропустил носильщиков и окончательно дорубил нижнюю траншею. Краюшка хлеба очень пригодилась, не спеша смакую ее.
Пришел дядя Миша, говорит, траншеи и ступени замело, ни пройти, ни пролезть. Иду прорубать. Снегу действительно целые сугробы. Прорубил нижнюю половину и траншеи. Коханчук уже взвывает. Вытаскиваем оставшиеся буры.
Уже в темноте пришли в лагерь Коханчук и Троянов. Рвало, говорят, сильно, до пятидесяти стаканов. У Мурзабаевых печь уже 4 метра 80 сантиметров.
Топограф вернулся в темноте.
28 августа. Хорошее ясное утро.
Забойщики ушли рано. Перед прощанием с Константином Дмитриевичем выпили чайку и решили сняться. Птенец долго мучает нас, приготовляя аппарат и выбирая место.
Пришли носильщики. Новостей никаких нет. Принесли зеленых яблок и груш, превратившихся в кашу (почему-то лежали под яблоками). Все же это целый праздник.
Сармин пишет, чтобы проходку печей делали до сланцев. Строчим ответное письмо и в нем категорически сообщаем, что 1 сентября спускаемся вниз, на Москву. Троянов пересылает заявление забойщиков о том, что и они хотят первого числа спуститься вниз передохнуть. Тепло распрощавшись, ушел Константин Дмитриевич.
Чтобы форсировать проходку, тащу забойщикам четыре бура. Забойщики благодарны. На обратном пути делаю зарисовки юго-востока с куском обрывистой Стены. Замерз жутко.
Забойщики кончили и пошли наверх. Коханчук подрывает. Опять здорово рвало первую, и вторую печи, осколки долетают до юрты. Беру буры и поднимаюсь наверх.
29 августа. Рассвет. Ясно и тихо. Быстро собираемся в поход на Ужбишку. Рюкзак один. Я беру его и сбегаю по снежнику вниз.
Пересекли ледник к южному гребню Ужбишки. Уже близ подножья понял, что подниматься можно, не обходя далеко (как думали вначале), а прямо по первому снежнику (южнее вершины), выходящему к последнему предвершинному жандарму.
На кошках подниматься легко, склон — 37°, но постепенно становится круче. У первых скал нас нагнало солнце.
Обледенелые снежники стали совсем узенькими и крутыми, иду боком. Птенец все пытается идти передом, хотя это явно неудобно. Так на кошках дошли до самого подножья жандарма.
Уже виден далекий Памир.
По скалам идти тяжелей: они оказались круты и крайне сыпучи. Птенец взял у меня кошки и застрял с ними окончательно. Я пошел обходом. Нашел некрутой кулуарчик, но с крайне сыпучим дном. Кричу: «Подожди лезть. Камни!». Наконец кулуарчик пройден.
Впереди обнаружил хороший обход вершины жандарма. Страверсировав по снегу, с подрубкой ступеней, вышли на основной гребень с обвалившимся карнизом и пошли над ним. До вершины теперь уже пустяки. На последней снежной площадке оставили кошки и ледорубы.
Обойдя первую стенку, вышли на скалы, тоже сильно разрушенные, с массой уступов. Пошли зигзагами, чтобы не свалить на голову камень, предварительно связавшись веревкой. Веревка цепляется за выступы, и Птенцу приходится отцеплять ее.
Вышли на вершинный гребень как раз между двумя вершинами. На какую идти? Пошли вначале на западную, ибо она ближе. Легонький ветерок, но в общем тепло.
Быстро достаем альбомы, я принимаюсь зарисовывать Памирскую сторону, с хорошо видным пиком Коммунизма, пока ее не затянуло облаками. Ну и хребтов! Это тебе не Кавказ… Океан хребтов, уходящих в бесконечную даль.
Птенец занялся зарисовкой острой восточной вершины, поднимающейся стеной. Я перехожу на съемку лед-вика Джау-пая.
Внизу шумит ветер, а у нас тихо. Закусив яблоками и сахаром, пошли на восточную вершину. На западной оставили небольшой тур, с кусочком яблока и хлеба.
Гребень, вначале довольно широкий и пологий, постепенно сужается в очень острый и крутой. Огромные сланцевые плиты с наклоном на юг торчат зубьями. Лезть стало сложно.
Вылезли на самый высокий уступ. Отсюда виден наш лагерь. Кричим и машем штурмовкой. Однако в лагере тихо: нас не слышат и не видят. На широком белом поле ледника черными точками видны носильщики. Кричим и им. Но и они тоже, видимо, не слышат и не видят нас.
Подкрепились мясными консервами. Птенец написал записку. Я в это время дорисовываю западную вершину. Вложили записку в освободившуюся банку и плотно загнали ее в расщелину скалы. Рядом сложили тур. Ну, теперь и вниз можно…
Конечно-таки, забыли определить километраж северного, очень крутого ледяного склона.
Пошли новым путем немножко левее подъема и очень удачно вышли к южному гребню. По гребню (в конце) тоже шли не по следам, а над карнизом. Потрескивает! Того и гляди съедет… Идем аккуратно и удачно добираемся до камней жандарма.
Порядочно спустились на юг и затем свернули на восток. Здесь уже пологий полуосыпной, полускалистый восточный склон. Развязались. Я таял веревку, Птенец — рюкзак и быстро с подбежкой и прыжками пошли вниз.
Вышли на снег. Птенец констатирует потерю каблука. Ну, теперь уже дома. Потащились вверх по леднику. Сразу стало жарко. Вот и подъем к самому лагерю.
Оказалось, наши крики были слышны, но товарищи думали, что это перекликаются носильщики, и не потрудились вылезти посмотреть.
Вечером общее собрание. Зачитывается список ударников. Лучшими ударниками призваны: подрывник Коханчук, забойщики Мурзабаевы и двое альпинистов — Птенчик и я.
30 августа. Ясно, ветерок.
С утра иду прорубать ступени. Рубил до трех часов. Вырубил 145 ступеней. Устал порядочно и руку ледорубом набил.
Птенец в это время закончил переписку газеты. Пообедав, сменил Птенца и собрался оформлять заголовок газеты, но приступить никак не могу: руки трясутся.
От Сармина послание. Просит остаться до его прихода.
Вернулись забойщики, а позже, совсем к вечеру, Коханчук и Птенчик. Забойщики говорят, что во второй печи показалось что-то вроде сланцев. Радость великая!
31 августа. Сильный ветер.
Птенец рано ушел рубить. Я занялся портретами ударников. Перерисовываю их в газету.
Показались носильщики. Когда подошли ближе, я увидел среди них Сармина и инженера.
Газету кончил. Это самая «высокая» в СССР стенгазета. Отвес ее пока в свою палатку. Иду помогать Птенцу. Он поднялся подкормиться (ослаб от голода и голова пошла кругом). Дорубываем ступени вдвоем. К вечеру кончили все и поднялись в лагерь.
Сармин и инженер узнав, что мы уже поднимались на Ужбишку, немало были удивлены: когда мы это успели?
Оформляем отзыв. Собираем имущество. Последняя ночь на Стене…
1 сентября. Встали с рассветом. Свернули снаряжение.
Я пошел с рюкзаком вниз в последний раз проложить путь. Птенец ликвидирует свои фотодела и подходит ко мне, когда я уже заканчиваю рубку. Еще работа: прорубаем и укрепляем путь на вторую жилу для Сармина.
Я начал спускаться по Стене первым. (Нужно вырубить и снять со Стены примерзшую веревку). Очень стесняет рюкзак: тяжел! Иду медленно. Сверху кто-то спустил град камней. Напоследок с трудом увернулся.
Спустился Птенец. Вбиваем крюк и выдерживаем еще две порции камней. По двойной веревке лезем до скал. Отсюда под неимоверной тяжестью рюкзака и всех снятых нами веревок спускаемся к юрте.
К вечеру — в Тамынгене.
Через три дня гигантский взрыв потряс воздух и целые пегматитовые скалы в пыли лавин ринулись вниз.
Наша работа окончена.
1936
Летом 1936 года на Тянь-Шань отправилась экспедиция ВЦСПС. Ее участниками были: Евгений и Виталий Абалаковы, Леонид Гутман, Михаил Дадиомов и Лоренц Саладин. Руководил экспедицией Е. Абалаков. Перед альпинистами была поставлена задача: силами небольшой экспедиции совершить восхождение на высочайшую вершину Тянь-Шаня — Хан-Тенгри.
К концу августа группа вышла на ледник Южный Инылчек и отсюда по западному гребню поднялась на вершину Хан-Тенгри (6995 м). Интересно отметить, что до 1963 г. ее вершина покорялась человеку всего пять раз.
О мужественном восхождении пяти отважных альпинистов на вершину «Властелина гор» рассказывается в дневнике Е. Абалакова.
Хан-Тенгри [27]
2 июля. Ночь на 2 июля прошла в сборах. Быстро удалось достать машину и сдать в багаж наш немалый груз — 164 кг. Сами мы попали на вокзал за десять минут до отхода поезда.
Гудок паровоза, торопливые поцелуи, чудесный букет роз, возбужденные лица, обрывки фраз и возгласы. Поезд тронулся. Перрон с пестрой толпой провожающих медленно проплывает мимо нас. Шумная Москва остается позади.
Непривычный покой и ритмичное постукивание колес. Ленд Саладин, Леонид Гутман и я удовлетворенно переглянулись и с чувством пожали друг другу руки — едем!
6 июля. В Ташкент прибыли почти без опоздания.
Высадившись, убедились, что вещей действительно уйма. Попытка отправить наши грузы малой скоростью прямо на Фрунзе не удалась. Сдали их на хранение.
Пошли посмотреть старый город и базар. Потом занялись билетами и достали их с немалым трудом. Погрузка в вагон далась нелегко, ибо на этот раз протекала без провожающих.
7 июля. Спали крайне мало; я почему-то разбудил ребят рано. В Мельникове приехали в 11.30. С трудом дозвонились в Исфару. Присылка за нами машины явно проблематична.
Вещи устроили на складе. В этот день уехать не удалось.
9 июля. Ровно в семь часов прибыла машина. Погрузились, поехали за вещами на склад и оттуда выбрались около десяти часов. Знакомая дорога. Чудесная видимость. Машина идет хорошо.
В Варух прибыли в первом часу. Нашлись знакомые с базы ТПЭ, полились нескончаемые разговоры.
Решив, что за верблюжьим караваном угнаться мы успеем, остались в Варухе обедать. Караван грузился по-восточному медлительно. Мы пообедали, поговорили и не спеша двинулись.
