Образец социального прогнозирования 8 страница

ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО:

КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ СХЕМА

Понятие “постиндустриальное общество” делает упор на цент­ральное место теоретических знаний как на тот стержень, вокруг которого будут организованы новые технологии, экономический рост и социальная стратификация. Эмпирически можно пока­зать, что этот осевой принцип становится все более доминирую­щим в развитых индустриальных обществах.

В данном случае речь идет не о принципе конвергенции. Он базируется на предпосылке, согласно которой существует один основополагающий институт, определяющий общество. Так, много лет назад П.Сорокин и Ч. Райт Миллс пришли к выводу, что Советский Союз и Соединенные Штаты становятся “похожими” друг на друга, поскольку обе державы превращаются в централи­зованные бюрократизированные общества, подчиненные един­ственной цели — подготовке к войне. Несколько иным образом Я.Тинберген и его коллеги утверждали, что в силу экономиче­ской рациональности и коммунистические, и капиталистические страны развиваются в направлении единой модели модифициро­ванного планирования (прямого или индикативного), связанно­го с использованием рынков. М.Леви и в некоторой степени У.Мур доказывали, что в своих главных чертах все индустриальные об­щества оказываются схожими вследствие унифицированных тре­бований промышленного производства, взаимозависимости об­разования и профессиональной принадлежности, а также харак­тера технических знаний⁹¹. Однако немногие общества как сло­жившиеся исторические и политические единицы могут быть определены исключительно исходя из единственного института, как это полагал К.Маркс; вряд ли возможно охарактеризовать систему как капиталистическую и полагать, что все остальные взаимоотношения — культурные, религиозные, политические — вытекают из этого базового принципа. Общества отличаются друг

⁹¹ Тезис о конвергенции Советского Союза и Соединенных Штатов как цент­рализованных, бюрократических обществ развивается в работах: Wright Mills С. The Causes of World War Three. N.Y., 1958; Sorofcin P. The Basic Trends of Our Times. New Haven (N.J.), 1964. Противоположная точка зрения изложена в:

Wolfe B.D. Russia and the USA: A Challenge to the Convergence Theory // The Humanist. September - October 1968. По вопросу экономической конвергенции см.: TInbergen J. Do Communist and Free Economics Show a Converging Pattern? // Soviet Studies. April 1961; Linnemam H., Prank J.P., Tinbergen J. Convergence of Kronomic Systems in East and West. Rotterdam, Netherlands Economic Institute, 1965. Противоположная точка зрения содержится в: Halm C.N. Will Market Econo­mies and Planned Economies Converge?//Streissler A., etal. (Eds.) Essays in Honour of Friedrich A. von Hayek. L., 1969. По проблеме индустриальных обществ имеется обширная литература. Основное заявление о конвергенции принадлежит: Levy М.,;r. Modernization and the Structure of Societies. Princeton (N.J.), 1966. Более осто-1>ожное мнение высказали: Feldman Д., Moore W. Industrialization and Industrialism: Convergence and Differentiation // Transactions of the Fifth World Congress of Socio­logy. Washington (D.C.) September 1962. Хотя понятие “индустриальное обще­ство” интерпретируется советскими авторами в качестве главного примера теории конвергенции (краткий обзор этого вопроса см. в: Black С. Marx and Modernization // Slavic Review. June 1970), а Р.Арон считается родоначальником теории индуст­риального общества, сам Р.Арон выразил большое сомнение по поводу тезиса о конвергенции (см.: Aron R. The Industrial Society. N.Y., 1967. P. 105-130). Два основных обзора литературы и полемики относительно конвергенции см. в: Weinberg } The Problem of Convergence of Industrial Societies: a Critical Look at the State of Theory // Comparative Studies in Society and History. January 1969; Meyer A.G. Theories of Convergence // Johnson Ch. (Ed.) Change in Communist Systems. Stanford (Ca.), 1970.

 

от друга типом соотношения их политических систем с социальной структурой и культурой. Внутри же самой социальной структуры (как и внутри политического строя и культуры) существуют различные осевые принципы, вокруг которых строятся общественные институты. И даже когда различные общества относительно сходны в экономическом или социальном аспектах, они могут заметно отличаться, если за основу сравнения будет взят иной принцип. Так, исходя из осевого принципа собственности, ряд обществ может быть определен как капиталистические; однако если взять, скажем, принцип политического консенсуса, то эти общества распадаются на демократические и авторитарные.

В несколько ином смысле можно утверждать, что оба последоватедьных ряда — феодализм, капитализм и социализм, а так­же доиндустриальное и постиндустриальное общества — исходят от К.Маркса. Он определил способ производства состоящим из общественных отношений и производительных сил (то есть технических средств). К.Маркс назвал существующий способ про­изводства капиталистическим, но если мы отнесем термин “ка­питалистический” только к социальным отношениям, а “индуст­риальный” — к техническим средствам, то сможем понять, ка­ким образом развертываются различные ряды последовательно­сти. В этом смысле возможно существование как социалистиче­ских, так и капиталистических постиндустриальных обществ, а Советский Союз и Соединенные Штаты, хотя и разделены осе­вым принципом собственности, являются индустриальными дер­жавами.

Кроме того, следует проводить различие между конвергенци­ей и интернационализацией. Возможна, например, интернацио­нализация стиля, вследствие чего “современные” художники во Франции, в Англии, Японии и Мексике создают одинаковые по манере исполнения полотна. Возможна и интернационализация научных знаний и технологических процессов, но общества как специфические исторические единицы представляют собой осо­бые институционализированные системы, которые трудно не­посредственно сопоставить друг с другом. В некоторых измере­ниях (технология, архитектура) они могут иметь сходство и от­талкиваться от общего источника знаний иди стиля; при этом в других (ценности, политическая структура, традиции), а также в способах их закрепления, например, в системах образования,

они могут различаться. Если идея конвергенции и имеет смысл, ю он состоит том, что общества сходны друг с другом до некото­рой степени в определенных измерениях или могут сталкиваться с похожими совокупностями проблем. Тем не менее это ни в коей мере не гарантирует аналогичного или даже схожего отклика на них. Отклик будет зависеть от политической и культурной орга­низации конкретного общества.

Идея постиндустриального общества, равно как и идея инду­стриального общества, или капитализма, имеет значение лишь в качестве концептуальной схемы. Она обозначает новый осевой принцип социальной организации и определяет единую сумму проблем, с которыми придется столкнуться обществам, становя­щимся постиндустриальными. Идея постиндустриального обще­ства не опирается, как считает Ж.Флу, на концепцию социаль­ной системы. Я не думаю, что общества являются столь органич­ными иди настолько интегрированными, чтобы их можно было рассматривать как единую систему. В действительности сегодня в теоретическом плане меня больше всего волнует разрушающая­ся в западном обществе связь между культурой и социальной структурой, когда первая становится все более антиинституцио­нальной и антиномичной, а вторая ориентируется на функцио­нальную рациональность и меритократию. Концепция постинду­стриализма служит попыткой обозначить перемены в социальной структуре. Однако, как я неоднократно доказывал, не существует очевидной зависимости между изменениями в данной области и и двух других аналитических измерениях общества — полити­ческом и культурном.

Я полагаю, что основные установления, иди сферы, общества лучше всего изучать, определяя осевые институты иди принципы, вокруг которых сосредоточиваются другие институты и которые ставят перед обществом важнейшие проблемы, требующие своего решения. В капиталистическом обществе осевым институтом была частная собственность, в постиндустриальном им является цент­ральная роль теоретических знаний. В западной культуре после­днего столетия в качестве осевого принципа утвердился “модернизм” с его яростными атаками на традиции и укоренившиеся институты. В политических системах западных обществ на место ключевой проблемы выдвинулось противоречие между стремлени­ем населения участвовать в дедах общества и бюрократией. Одна из трудностей социального анализа заключается в пере­плетении и противоречивом характере этих принципов, если срав­нивать их друг с другом в пределах одной и той же системы. Так, в системе стратификации, которую социологи считают осново­полагающей для любого общества, исторической базой власти служила собственность, а способом ее получения было наследо­вание. Сегодня, хотя собственность и остается важным базовым принципом, еще одним, иногда конкурирующим с ней принци­пом становится техническое мастерство, доступ к которому обес­печивается образованием. В равной степени политические долж­ности превращаются в основу власти и привилегий (особенно для некоторых групп, таких, как этнические, встречающих пре­пятствия на путях использования двух других способов), а поли­тическая активность и кооптация становятся средствами досту­па к этим постам. Именно противоречивый характер трех спосо­бов достижения власти делает столь трудной идентификацию соответствующих социальных групп и политических интересов⁹². Культурная сфера заменила технологию в качестве источника социальных изменений, и напряженность, возникшая в отноше­ниях между размываемой протестантской этикой и альтернатив­ной ей культурой, стада источником заметных противоречий в системе ценностей американского общества⁹³,             

Каким образом постиндустриальное общество отличается от предшествующего? В историческом аспекте К.Томинага прав: постиндустриальное общество есть продолжение тенденций, вы­текающих из индустриального, и многие новые явления были предсказаны довольно-таки давно. Для А. де Сен-Симона и К.Маркса, например, были очевидны идеи решающей роли ин­женерных работников (в первом случае) и науки (во втором) в преобразовании общества, хотя ни один из них не имел иди не мог иметь никакого представления о коренном изменении взаи­мозависимости между наукой, экономическим и технологиче­ским развитием, так как большинство ведущих отраслей эконо-

⁹² См.: Survey. Winter 1971. Vol. 16. No 1. Там приведены высказывания д-ра Фдоуда, а также комментарии, сделанные позднее профессорами Ф.Бур рйко и К.Томинагой.

⁹³ Эти темы развиваются в Эпилоге — в разделе, относящемся к культуре и самосознанию.

 

мики девятнадцатого и начала двадцатого столетия — сталели­тейная промышленность, телеграф, телефон, электричество, ав­томобилестроение и авиация — в значительной степени разви­вались талантливыми одиночками, действовавшими независимо от фундаментальных научных исследований, а первой современ­ной отраслью экономики стада химия, поскольку здесь необхо­димы априорные теоретические знания о свойствах молекул, манипулирование с которыми должно привести к созданию но-пых продуктов.

Однако для аналитических целей можно подразделить обще­ства на доиндустриальные, индустриальные и постиндустриаль­ные и противопоставить их в различных аспектах. Поступая таким образом, я попытался показать в прилагаемой схемати­ческой таблице, насколько три упомянутых типа общества ра­дикально отличаются друг от друга по отдельным признакам (см. таблицу 1-1). Это, конечно, идеальные типы, но цель такой конструкции — наглядно показать существенные различия. Так, доиндустриальное общество организовано вокруг “взаимодей­ствия с природой”: ресурсы обеспечиваются добывающими от­раслями промышленности, а общество подчиняется законам сни­жающейся отдачи и низкой производительности. Индустриаль­ное общество — это “взаимодействие с преобразованной при­родой”, которое основано на взаимоотношениях человека и машины и использует энергию для превращения естественной окружающей среды в техническую. Постиндустриальное обще­ство основано на “игре между людьми”, в которой на фоне ма­шинной технологии поднимается технология интеллектуальная, основанная на информации. Вследствие столь серьезных разли­чий существуют огромные расхождения в характере экономи­ческого сектора и типах занятости. Методологическая основа каждого общества различна, и, что более важно, существуют качественно отличные осевые принципы, вокруг которых скон­центрированы институциональные и организационные атрибуты того иди иного социума.

Результатом всего этого становятся резкие отличия характе­ра структурных проблем, с которыми сталкивается общество каж­дого типа. В индустриальном обществе главной экономической проблемой была проблема капитала: как институционадизировать процесс накопления достаточных сбережений и превратить их в

инвестиции? Ее решили с помощью фондового рынка, инвести­ционных банков, самофинансирования и государственного нало­гообложения. Ячейкой социальных отношений являлись предпри­ятие или фирма, а основной социальной проблемой — проблема конфликта между работодателем и рабочим. В той мере, в какой инвестиционные процессы приобрели рутинный порядок, а “клас­совые конфликты” были изолированы таким образом, что вопрос классовой борьбы перестал быть единственным фактором соци­альной поляризации, прежние проблемы индустриального обще­ства оказались если не “решенными”, то, во всяком случае, ли­шенными остроты.

В постиндустриальном обществе главная проблема состоит в организации науки, а важнейшим институтом выступает универ­ситет иди научно-исследовательская лаборатория, где проводит­ся эта работа. В девятнадцатом и начале двадцатого века влия­ние государств определялось их производственной мощностью, основным показателем которой был выпуск стали. Мощь Герма­нии накануне первой мировой войны оценивалась по тому фак­ту, что она перегнала Великобританию по производству стали. После второй мировой войны научные возможности страны ста­ли решающим показателем ее потенциала, а исследования и раз­работки пришли на смену производству стали в качестве относи­тельного критерия силы государства. По этой причине характер и формы государственной поддержки науки, ее политизация, со­циологические проблемы организации научных исследований за­няли центральное место среди политических проблем постиндус­триального общества (см. таблицу 1-2).

Крупные социальные перемены порождают соответствующую реакцию. Студенческие волнения конца 60-х годов отчасти яви­лись отражением влияния новой, альтернативной культуры, со­противляющейся развитию общества, базирующемуся на дости­жениях науки. Однако в еще большей степени студенческие волнения стали реакцией на “организационные шоры”, которые пост­индустриальное общество навязывает науке, что выражалось в усилении давления на молодых людей все более и более раннего возраста с целью заставить их выбрать хороший колледж, основ­ной предмет, а также сориентироваться в вопросах, относящих­ся к будущей деятельности и карьере.

С политической точки зрения проблемой постиндустриаль­ного общества, как правильно отмечает Ф.Буррико, является развитие нерыночной экономики благосостояния и отсутствие адекватных механизмов оценки общественных благ. По техни­ческим и концептуальным причинам невозможно определить стоимость таких товаров в рыночных категориях; вследствие того, что они распределяются между всеми людьми, некоторая часть населения проявляет сдержанность при одобрении осуще­ствляемых затрат. Наиболее важно то, что природа нерыноч­ных политических решений ведет к прямому конфликту: в про­тивоположность рынку, который рассредоточивает ответствен­ность, в политике суть решений доступна и очевидна; ясны и их последствия; понятно, кто понесет потери, а кто получит пре­имущества. При наличии такого узлового момента, когда дело доходит до принятия политических решений, конфликт вспы­хивает без особого труда.

В самом широком смысле наиболее сложной дилеммой, с ко­торой сталкиваются все современные общества, является бюрок­ратизация, иди “власть правил”. Исторически бюрократизация сыграла положительную роль в укреплении гражданских свобод. В условиях деспотической и непредсказуемой власти принятие обезличенных правил было гарантией соблюдения прав человека. Однако когда обезличенным становится весь мир и организации автоматически руководствуются существующими правилами (при­чем часто ради блага и в интересах бюрократического персона­ла), приходится констатировать, что действие упомянутого прин­ципа, бесспорно, зашло слишком далеко.

Все эти изменения происходят в недрах общества, которое наращивает свою внутреннюю сложность (особенно в сфере на­уки и технологий), смешивает технократические и политические решения и становится свидетелем подъема нового класса, спо­собного как вступить в борьбу за конституирование самого себя в качестве нового правящего класса, так и отказаться от нее. Именно такие вопросы определяют основные проблемы постин­дустриального общества.

Концепция постиндустриального общества не есть закончен­ная картина социального устройства, а лишь попытка охаракте­ризовать и объяснить коренное изменение в социальной струк­туре (определяемой как совокупность экономики, технологии и системы стратификации). Однако подобное изменение не пред­полагает определенности соотношения между “надстройкой” и “базисом”; напротив, инициатива реорганизации общества се­годня исходит в значительной степени от политической систе­мы. Как различные индустриальные общества — Соединенные Штаты, Великобритания, нацистская Германия, Советский Союз и Япония послевоенных лет — заметно расходились между со­бой в политическом и культурном отношении, так и многие об­щества, вступающие в постиндустриальный период развития, вполне вероятно, будут иметь разные политические и культур­ные конфигурации. Принципиальный водораздел современного общества не проходит между собственниками средств произ­водства и однородным пролетариатом, а обозначен бюрократи­ческими и властными отношениями между теми, кто имеет пол­номочия принимать решения, и теми, кто лишен таковых, и это касается любых организационных единиц — политических, эко­номических и социальных. Задачей политической системы ста­новится управление этими отношениями в соответствии с разного рода давлениями, оказываемыми с цедью перераспределе­ния национального достояния и обеспечения социальной спра­ведливости.

Концепция постиндустриального общества наводит на мысль, что существует общий круг проблем, во многом зависящих от взаимоотношений между наукой и политикой, которые придется решать этим обществам; однако они могут быть решены разны­ми методами и в разных целях. Социолог стремится найти те “определяющие механизмы”, которые позволяют понять путь, по которому направляются социальные изменения. Концепция пост­индустриального общества выступает в качестве одного из меха­низмов, позволяющих сделать более понятными сложные изме­нения в социальной структуре западных стран.

 

ГЛАВА II

От материальных благ к услугам:

меняющаяся конфигурация хозяйства

 

В “Манифесте Коммунистической партии”, оконченном в фев­рале 1848 года, К.Маркс и Ф. Энгельс писали об обществе, в котором два класса, капиталисты и рабочие, — меньшин­ство, в руках которого сосредоточены средства производства, и большинство, вынужденное продавать свою рабочую силу, — ста­нут последними антагонистическими классами в истории челове­чества, сошедшимися в завершающей схватке. Во многом это было замечательным предсказанием, хотя бы потому, что в то время в большинстве стран Европы и в Соединенных Штатах основными классами были не капиталисты и рабочие, а фермеры и крестьяне, а стиль жизни в этих странах оставался преимущественно аграрно-ремесленническим.

Англия была безусловным образцом промышленного разви­тия, но, несмотря на Манчестер, Лидс, Бирмингем и Шеффилд, Великобританию середины прошлого века никак нельзя назвать индустриальной страной, что убедительно доказывается статис­тикой занятости. Как пишет Д.Лэндс: “Британская перепись на­селения 1851 года (при всех ее неточностях) показывает, что сельскохозяйственные работники и домашние слуги составляли наиболее распространенные профессии; большинство же рабо­чих были заняты в традиционных производствах: в строитель­стве, портняжном деде, сапожном ремесле и неквалифицирован­ном труде всех разновидностей. Даже в хлопкопрядильной про­мышленности, где три пятых занятых от общего числа в полмил­лиона (при численности населения в 16 млн. человек) работали на фабриках, почти две трети предприятий имели менее пятиде­сяти рабочих каждое, а средняя английская фабрика нанимала менее двухсот рабочих; при этом десятки тысяч ручных ткацких станков еще работало в деревнях”¹.

И если даже Великобритания того времени не достигла боль­шого прогресса, то что же говорить об остальных европейских странах, которые отставали от нее на целое поколение. В Бель­гии, самой индустриальной стране континента, почти половина всех рабочих была занята в сельском хозяйстве (в Великобрита­нии — одна четверть). Германии потребовалось двадцать пять лет, чтобы достичь этих 50 процентов занятости в промышлен­ности; вплоть до 1895 года там было больше сельскохозяйствен­ных рабочих, чем фабричных. Во Франции же число занятых в сельском хозяйстве превышало численность пролетариата до на­чала второй мировой войны! Если вернуться во времена К.Марк­са, то в 1852 году в Пруссии, наиболее развитой области Герма­нии, 72 процента населения можно было считать аграрным. По словам Дж.Клэпхема, “немецкую промышленность того времени никак нельзя назвать капиталистической, и до 1840 года крупные предприятия фабричного типа были чрезвычайно редкими”. В 1851 году в городах Франции проживало всего 10,5 процента населения; по словам Дж.Кдэпхема, “число предприятий, нани­мающих более ста рабочих, было в 1848 году настолько мизер­ным, что не могло серьезно повлиять на статистику по стране;

такие предприятия фактически не встречались за пределами гор­ной промышленности и металлургии, а настоящие фабрики были явлением исключительным”. В 1850 году из 23 млн. граждан США 19,6 млн. проживали за пределами городов (каковыми считались населенные пункты с числом жителей более 2,5 тыс.), а в сово­купной рабочей силе (7,7 млн. человек) насчитывалось 4,9 млн. сельскохозяйственных рабочих, тогда как занятых в промышлен­ности и строительстве (эти категории были разделены лишь в 1870 году) было не более 1,2 млн. человек; при этом почти милли­он работников находились в домашнем услужении².

1. Landes D. The Unbounded Prometheus: Technological Change and Indust­rial Development in Western Europe from 1750 to the Present. Cambridge, 1969. P. 119 120.

² Источниками вышеприведенных цитат являются: Landes D. The Unbounded Prometheus. P. 119; Clapham I.H. The Economic Development of France and Germany, 1815-1914. Cambridge, 1921. P. 82, 84, 54, 70-71; Historical Statistics of the United States. Wash., 1960. P. 14, 74.

 

Таким образом, предсказание К.Маркса относительно разви­тия индустриального строя оказалось правильным. Но наиболее важным социальным изменением в западном обществе, проис­шедшим за последние сто лет, было не только и не столько рас­пространение промышленности, сколько исчезновение фермера с социальной арены — явление, немыслимое в рикардианском мире с его законом уменьшающегося плодородия почвы, где нельзя было и предположить, что производительность труда в сельском хозяйстве может быть в два-три раза выше, чем в промышленно­сти (как то имеет место в США в последние тридцать дет).

Трансформация аграрной жизни (черты которой определяли облик цивилизации на протяжении четырех тысяч дет) стала важ­нейшим событием нашей эпохи. Когда паровая машина стала использоваться на текстильной фабрике, было легко предугадать распространение механизации в промышленности. Но кто бы мог с той же уверенностью предположить подобное вслед за изобре­тением жатного механизма С.Маккормиком и экспозицией этой машины в 1851 году в лондонском Хрустальном Дворце? И вот сегодня в Соединенных Штатах только 4 процента рабочей силы занято в сельском хозяйстве; труд немногим более 3 млн. человек (всего двадцать лет назад это число было более чем в два раза выше) с успехом обеспечивает продукцией 207 млн. граждан, и, если бы все правительственные ограничения были сняты, могли бы прокормить на пятьдесят миллионов больше.

На смену фермеру пришел промышленный рабочий, и на про­тяжении последнего века его борьба — за свое достоинство, за получение большей доли в доходах, за право голоса в решении вопросов, касающихся его труда и условий занятости, —опреде­ляла основные социальные столкновения. Помимо всего этого, в утопических теориях К.Маркса и практике социалистического движения рабочий класс, поднимавшийся до осознания своей задачи в условиях этой борьбы, рассматривался как субъект не только индустриального, но и общечеловеческого освобождения, как движущая сила всеобщей эмансипации; только когда сред­ства производства окажутся в руках рабочих и начнется социа­листическая эра, будут устранены последние препятствия на пути неограниченного развития производительных сил.

Однако если принять промышленного рабочего в качестве че­ловека будущего иди, более точно, считать фабричного рабочего символом пролетариата, то подобный подход окажется ложным. Налицо парадоксальный факт: если проследить путь индустриа­лизации — нарастающего замещения человека машинами, — мож­но прийти к логическому выводу об исчезновении промышленного рабочего как такового³. Действительно, к концу нашего века доля этой группы в работающем населении может стать такой же нич­тожной, как ничтожна сейчас дол? фермеров; вся сфера прило­жения труда “синих воротничков” сократится настолько, что этот термин потеряет свое социологическое значение, открывая доро­гу новой классификации трудящихся классов. Вместо господства промышленного пролетариата мы наблюдаем доминирование в рабочей силе профессионального и технического класса, настолько значительное, что к 1980 году он может стать вторым в обществе по своей численности, а к концу века оказаться первым. Это но­вая революция, происходящая в структуре занятости, которая в той мере, в какой профессия определяет иные стороны поведе­ния работника (хотя эта степень сейчас ослабевает), становится революцией в классовой структуре общества. Подобные измене­ния в характере производства и структуре занятости — один из важнейших аспектов зарождения постиндустриального общества.

Категория постиндустриального общества обретает свое зна­чение при сравнении ее с понятиями индустриального и доиндустриального обществ.

³ В работах К.Маркса мы находим противоречивые позиции по отношению к этой проблеме. Так, в “Grundrisse”, мастерском наброске, предшествовавшем “Капиталу” и никогда не публиковавшемся при жизни К-Маркса, он предвидел время, когда почти весь труд будет заменен работой машин и наука заменит труд в качестве основной производительной силы. В “Капитале”, где он изложил логи­ку изменения органического строения капитала, К.Маркс описывает двоякий процесс, приводящий, с одной стороны, к растущей концентрации компаний и, с другой, к расширению “резервной армии труда”, т.е. [повышению уровня] без­работицы. Не будучи в состоянии отойти от избранной им риторики, К.Маркс в заключительных пассажах “Капитала”, где он описывает уже звучащий погре­бальный колокол капитализма, отмечает: “Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала... растет и возмущение рабочего класса, который по­стоянно увеличивается по своей численности... Централизация средств произ­водства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается.” (Marx К. Capital. Vol. 1. Р. 837 [перевод этой цитаты приводится по: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е издание. Т. 23. С. 772-773]).

 

В доиндустриальных обществах, до сегодняшнего дня объе­диняющих большинство населения мира, рабочая сила исполь­зуется преимущественно в добывающих отраслях: горной про­мышленности, рыболовстве, лесничестве и сельском хозяйстве. Жизнь является в первую очередь взаимодействием с приро­дой. Человек применяет мускульную силу, работает по старин­ке, а его представления о мире обусловлены наличием естествен­ных элементов — сменой времен года, типом почвы, количе­ством влаги. Именно этим определяется ритм жизни. Время понимается лишь как длительность (duree), как долгие и корот­кие его промежутки, а темп работы зависит от времени года и погодных условий. И так как это взаимодействие с природой, производительность труда низка, хозяйство зависит от неус­тойчивых внешних процессов и капризов цен на сырьевые това­ры на международных рынках. Базовой ячейкой общественной жизни выступает большая семья. Социальное обеспечение огра­ничивается помощью в прокормлении лишних ртов, которая требуется семьям почти всегда. Низкая производительность и перенаселеннность обусловливают большую долю недозанятого населения, которое распределяется в сельском хозяйстве и сфе­ре домашних услуг. Поэтому имеет место значительная доля занятых в сфере услуг, остающихся в своем большинстве лич­ными услугами. Поскольку работники зачастую довольствуют­ся платой, достаточной лишь для пропитания, работа по дому дешева и крайне распространена. В Англии середины виктори­анской эпохи класс прислуги оставался самым многочисленным. В “Ярмарке тщеславия” Бекки Шарп и капитан Роудон Кроули были нищими, но держали прислугу; К.Маркс, живший в Сохо в двухкомнатной квартире со своей большой семьей и иногда выселяемый за неуплату аренды, имел постоянно верную слу­жанку Ленхен, а иногда нанимал и вторую. Доиндустриальные общества суть аграрные общества, построенные на традицион­ных элементах рутины и подчинения старшим.