2020-10-12
111
От античных времен не сохранилось документальных свидетельств о распространении текста трагедий Софокла при его жизни. Однако нет оснований предполагать для них иную судьбу, чем для произведений других древнегреческих трагиков: с авторского экземпляра снимались копии, которые могли приобретаться достаточно состоятельными любителями отечественной словесности, а в IV в., с возникновением в Афинах философских школ в Академии и Ликее, – также храниться в библиотеках, обслуживавших научные занятия Платона и Аристотеля. Без этого невозможно объяснить наличие в их сочинениях множества цитат из трагиков, и притом не только из трех, наиболее знаменитых (Эсхила, Софокла и Еврипида), но и из менее выдающихся.
Поскольку при посмертных постановках трагедий (а исполнение на театральных празднествах одной «старой» драмы перед началом состязания трагических поэтов стало нормой с 387 г.) режиссер и актеры могли позволять себе известные вольности, в середине IV в. афинским политическим деятелем Ликургом был проведен закон, согласно которому создавалось государственное собрание всех пьес трех трагических авторов, и в дальнейшем их исполнении надлежало придерживаться зафиксированного в этом своде текста (АС 56). Насколько высоко ценили афиняне свою коллекцию, видно из рассказа о том, как примерно столетие спустя они согласились предоставить ее для временного пользования египетскому царю Птолемею Евергету под залог в 15 талантов (ок. 22 тыс. рублей серебром). Впрочем, афиняне недооценили материальные возможности восточного монарха: Птолемей велел сделать со всего собрания копию и именно ее вернул в Афины, потеряв таким образом отданные в виде залога деньги, но зато оставив у себя оригинал (АС 64). Возможно, что именно этим собранием – наряду с другими источниками – пользовались впоследствии ученые филологи, занимавшиеся во второй половине III в. классификацией рукописей в знаменитой Александрийской библиотеке (АС 105).
|
|
|
Полное собрание сочинений Софокла подготовил, по-видимому, в первой половине следующего века знаменитый филолог Аристофан Византийский, ставший главным библиотекарем после 195 г. Под именем Аристофана дошло до нас античное «предисловие» к «Антигоне» (А С 105). Упоминается Аристофан и в «Жизнеописании» Софокла (18), в некоторых схолиях к сохранившимся трагедиям и в папирусных отрывках из сатировской драмы «Следопыты». Текст издания Аристофана Византийского послужил основой для большинства, если не всех последующих папирусных копий. В настоящее время известны отрывки из 17 папирусных экземпляров, содержащих текст дошедших до нас трагедий Софокла. По времени они охватывают не менее 600 лет самый ранний образец относится к концу I в. до н. э. или к началу I в. н. э.; самый поздний – к рубежу VI—VII в. н. э. Чаще других встречаются здесь «Царь Эдип» в «Аякс» – по 4 экземпляра; тремя экземплярами представлены «Трахинянки», двумя – «Электра» и «Антигона», одним – «Эдип в Колоне» и «Филоктет».
|
|
|
К этому следует прибавить отрывки из папирусного кодекса V—VI вв. н. э., который опознан теперь как собрание семи трагедий Софокла {См.: Luppe W. P. Vindob. G 29779 – ein Sophokles-Kodex // Wiener Studie 1985. В. 19. S. 89-104.}. Здесь тексту трагедии предшествовало собрание «предисловий» к ним (см. АС 95-113), среди которых содержались неизвестные нам из других источников предисловия к «Аяксу» и «Филоктету» и еще одно стихотворное (ср. А С 95) к «Царю Эдипу». Издание Аристофана, судя по всему было предназначено не для ученых, а для широкой публики, – в нем, в частности кроме уже упоминавшихся «предисловий», не было никакого другого вспомогательной аппарата. Со временем, однако, по мере того, как эпоха Софокла все дальше уходила в прошлое, читателям стали требоваться разъяснения и по части языка, и в отношении реалий, и разного рода историко-литературные справки к тексту, – все то, что в античные времена называлось схолиями.
Составление таких схолиев – в том числе и к Софоклу – взял на себя необыкновенно начитанный и усердный грамматик августовского времени Дидим (современники называли его человеком «с медными внутренностями»). К труду Дидима восходит наиболее древний пласт в корпусе схолиев, известных нам уже по средневековым рукописям Софокла.
На пути к ним, однако, творческое наследие Софокла испытало ту же судьбу, которая постигла и других древнегреческих драматургов: во времена римского император Адриана (117—138 гг. н. э.) из примерно трех сотен пьес Эсхила, Софокла и Еврипида был сделан отбор наиболее читаемых; не последнюю роль играли здесь и нужды школы. В результате в обиходе широкой публики осталось только семь трагедий Софокла, известных нам сейчас полностью. В IV в. н. э. участие в редактировании новы изданий принял римский грамматик Салустий (может быть, один из друзей византийского императора Юлиана), – его имя сохранилось в более поздних «предисловиях (АС 104, 106).
Остальные трагедии Софокла, оставшиеся за пределами «семерки», исчезли отнюдь не сразу и не бесследно: находимые в Египте папирусы с отрывками из не дошедши до нас его пьес датируются вплоть до III в. н. э. Стало быть, на эллинизированном Востоке достаточно полные собрания сочинений Софокла могли еще находиться и в библиотеках, и у книгопродавцев, и в частном пользовании. На европейской же почве с драм, не вошедших в состав «семерки», уцелели только отдельные отрывки в различны антологиях, лексикографических и грамматических сочинениях. Зато отобранные семь продолжали переписывать из рукописи в рукопись с обширными предисловиям и схолиями. Один из таких кодексов, написанный унциальным письмом (т. е. заглавными буквами) примерно в V в. н. э., и стал, как полагают историки текста Софокл, прообразом византийских рукописей с его трагедиями.
Самой ранней из этих рукописей является кодекс из библиотеки Лоренцо Медич (Laurentianus XXXII, 9), широко известный среди филологов, так как кроме трагедв Софокла в нем содержатся также трагедии Эсхила и «Аргонавтика» Аполлония Родосского. Написан кодекс в середине X в. н. э. К тому же прототипу, что кодекс Медичи восходит и так называемый Лейденский палимпсест, т. е. пергаменная книга, на котрую в конце X в. занесли текст Софокла, а еще через четыре столетия его соскоблили, чтобы написать на освободившихся полутора сотнях страниц сочинения религиозного характера. Открытый в 1926 г. Лейденский палимпсест с восстановленным текстом Софокла является, наряду с кодексом Медичи, древнейшим источником для современных изданий.
|
|
|
Эти две рукописи, наряду с еще другими десятью, более поздними (XIII—XVI вв.), представляют особую ценность потому, что содержат все семь трагедий Софокла. Огромное большинство других рукописей (около 170 из общего числа, достигающего примерно 200 экземпляров), ограничивается так называемой византийской триадой («Аякс», «Электра», «Царь Эдип»), образовавшейся в результате нового отбора, произведенного в Константинополе ок. 500 г. н. э. Составителем этой триады считают обычно византийского грамматика Евгения (АС 94).
К изданию трагедий Софокла (преимущественно вошедших в триаду) в XIII—XIV вв. были причастны известные византийские филологи Максим Плануд, Фома Магистр, Мосхопулос, Деметрий Триклиний. К этому же времени относятся и поздние схолии, составленные в помощь любителям классической филологии и учащимся.
Первое печатное издание Софокла вышло в 1502 г. из типографии венецианца Альда Мануция. После этого трагедии Софокла издавались вместе и порознь несчетное число раз.
В настоящее время издатели Софокла оперируют тремя группами византийских рукописей, причем все больше утверждается убеждение, что группы эти не носили «закрытого» характера, т. е. переписчики при своей работе могли пользоваться не одним экземпляром, восходящим к определенному прототипу, а двумя или больше, сопоставляя их между собой и выбирая из каждого то чтение, которое представлялось им наиболее предпочтительным. Поэтому может случиться, что какая-нибудь из рукописей, во всем остальном мало примечательная, сохранила где-нибудь наиболее древнее чтение. Сличение рукописей, внесение поправок (конъектур), выбор и обоснование принятого чтения и составляет до сих пор главную задачу каждого нового издателя древнегреческого текста {К истории текста Софокла см. подробнее: The fragments of Sophocles / Edited… by A. C. Pearson. Cambridge. 1917 (Repr. Amsterdam, 1963). P. XXXII—XLVI; TurynA. Studies in the manuscript tradition of the tragedies of Sophocles. Urbana, 1952; Dain A. Sophocle. V. I. P. XX—XLVIII; Dawe R. Studies on the text of Sophocles. Leiden, 1973. V. I. P. 3—112; Treue K. Kleine Klassikerfragmente. N 3//Festschrift zum 150 jahr. Bestehen des Berliner Agyptischen Museums. Berlin, 1974. S 434 f; Renner T. Four Michigan papyri of classical Greek authors. ZPE. 1978. 29. P. 13—15. 27 f.}.
|
|
|
В наше время в научном обиходе приняты три издания трагедий Софокла:
Sophocles. Fabulae / Rec. A. С. Pearson. Oxford, 1924 (исправленное издание – 1928; многократные перепечатки вплоть до начала 60-х годов). (В дальнейшем – Пирсон).
Sophocle. / Texte etabli par A. Dain…. Paris, 1956—1960. T. I—III. (в дальнейшем – Дэн).
Sophocles. Tragoediae / Ed. R. W. Dawe. Leipzig, 1975—1979. T. I—II. (второе издание – 1984—1985). (в дальнейшем – Доу).
Не утратили своего значения и старые комментированные издания, в которых каждой трагедии посвящен специальный том:
Sophocles. The Plays and Fragments / By Sir R. Jebb. Cambridge, 1883—1896. T. I—VII (Перепечатано в 1962—1966) (в дальнейшем – Джебб).
Sophocles / Erklart von F. W. Schneidewin, Berlin, 1909—1914. (Издание, переработанное Э. Вруном и Л. Радермахером).
В последние десятилетия к ним прибавились две новые серии комментариев: Каmerbeek J. С. The Plays of Sophocles. Commentaries. Leiden, 1959—1984. (Комментарий без греческого текста, но с указанием отступлений от издания Пирсона, принимаемых Камербиком.) Cambridge Greek and Latin Classics: Oedipus Rex / Ed. by R. D. Dawe. 1982; Philoctetes/Ed. by T. B. L. Webster. 1970; Electra / Ed. by J. H. Kelles. 1973; Trachiniae / Ed. by P. E. Easterling. 1982.
Все названные выше издания были в той или иной степени использованы при подготовке настоящего однотомника.
При этом следует иметь в виду, что при издании русского перевода далеко не все разночтения оригинала нуждаются в констатации или обосновании. Очень часто они касаются таких вопросов, которые не могут получить отражения в русском тексте. Так, например, в поэтическом языке V в. до н. э. наряду с более употребительными формами имперфекта с приращением могли встретиться и формы без приращения (например, АН. 1164: ηὔϑυνε в одних ркп., εὔϑυνε – в других), – для русского перевода это различие не имеет значения. Иногда разночтения возникают в порядке слов в достаточно прихотливых по своему построению партиях хора, – в русском переводе это опять-таки не может быть учтено. Но даже и в тех случаях, когда разночтение касается отдельных слов, оно не всегда может быть отражено в русском переводе. Вот несколько примеров.
ЦЭ, 722 – в одних ркп. ϑανεῖν («умереть»), в других – πανεῖν («вынести» гибель от руки сына); в переводе в любом случае будет: «пасть», «погибнуть».
ЭК. 15 – все ркп. дают чтение στέγουσιν – башни «покрывают», «защищают» город; конъектура, введенная Доу в его издание, – στέϕουσιν «увенчивают». В переводе это слово и создаваемый им образ совсем выпали. А. 295 – почти все ркп. дают чтение λέγειν и только две – ϕράζειν. В широком смысле эти глаголы – синонимы; они различаются между собой примерно как русское «говорить» и «молвить», «изрекать». Вполне возможно, однако, что в русском переводе и тот и другой греческие глаголы окажутся переведенными как «молвить» или «сказать». Поэтому в дальнейшем в примечаниях к отдельным трагедиям отмечаются только такие разночтения и конъектуры, которые способствуют пониманию текста и хода мысли автора, насколько оно может быть отражено в русском переводе.
Остается сказать о принятом в этом однотомнике порядке размещения трагедий. Наиболее естественной была бы хронологическая их последовательность, чему, однако, мешает отсутствие документальных данных о времени постановки пяти трагедий из семи. С другой стороны, и русскому читателю несомненно удобнее пользоваться текстом трагедий, относящихся к одному мифологическому циклу, в порядке развития событий в пределах каждого цикла, и в примечаниях в этом случае можно избежать лишних отсылок к еще не прочитанной трагедии. Поэтому было признано целесообразным поместить сначала три трагедии, восходящие к фиванскому циклу мифов («Царь Эдип», «Эдип в Колоне», «Антигона») и по содержанию служащие одна продолжением другой, хотя на самом деле Софокл такой связной трилогии не писал и поставленная раньше двух остальных «Антигона» (ок. 442 г.) оказывается при размещении по сюжетному принципу после «Эдипа в Колоне», созданного в самом конце жизни поэта. Затем следуют три трагедии на сюжеты Троянского цикла («Аякс», «Филоктет», «Электра») – опять в той последовательности, в какой находятся изображаемые в них события. Последней из сохранившихся трагедий помещены «Трахинянки»; к ним присоединяется обнаруженная в довольно крупных папирусных фрагментах драма сатиров «Следопыты», за которой идут отрывки из других не сохранившихся драм.
Электра
Датировка софокловской «Электры» является одним из трудных вопросов в изучении этого автора. Помимо того, что не сохранилось ни документальных, ни косвенных свидетельств о постановке трагедии, дополнительные трудности вносит нерешенность вопроса о хронологическом соотношении «Электры» Софокла с одноименной драмой Еврипида, дату которой тоже нельзя считать единогласно принятой всеми исследователями, чьи мнения колеблются между 421 и 413 гг. Соответственно возникает вопрос, чья же трагедия – Софокла или Еврипида – была показана раньше и кто из двух вступает в очевидную полемику со своим предшественником. Вопрос этот обсуждается в течение столетия, так что один современный исследователь не без оснований дал своей статье, посвященной спорной проблеме, название: «Вечные Электры». Поскольку сравнение двух трагедий увело бы нас далеко за пределы настоящей преамбулы к примечаниям, ограничимся здесь констатацией бесспорного факта, что «Электра» Софокла принадлежит к числу его поздних трагедий и была поставлена вероятно, ок. 415 г. В пользу этого говорят композиционные и стилистические признаки, сближающие ее с «Филоктетом» и «Эдипом в Колоне».
Фигура Электры в древнегреческой драме Vs. самым тесным образом связана с мифом о трагических событиях в доме микенского царя Агамемнона: ради успеха троянского похода он вынужден принести в жертву свою дочь Ифигению, чем вызывает затаенную ненависть к себе со стороны своей супруги Клитеместры. К тому же ее, пользуясь десятилетним отсутствием супруга, соблазняет его двоюродный брат Эгисф и вместе они убивают вернувшегося с войны царя. Через семь лет наступает час расплаты: возмужавший на чужбине Орест получает приказ Аполлона отмстить матери за убитого ею отца и осуществляет этот приказ, который, в свою очередь, навлекает на него гнев Эриний – древних богинь, мстящих за пролитие родственной крови. Электра в той или иной степени принимает участие в расправе с убийцами Агамемнона, хотя роль ее у каждого из трех трагиков различна.
Следует, впрочем, заметить, что такое место в мифе Электра заняла не сразу. «Илиада» знает трех дочерей Агамемнона – Хрисофемиду, Лаодику и Ифианассу (IX, 144 сл.); Электры среди них нет. В «Одиссее» находим упоминание об убийстве Агамемнона, совершенном Эгисфом не без согласия Клитеместры (XI, 404—434), и о погребальном пире, который устроил Эгисфу и матери Орест (III, 306—310). Почему вместе с убитым Эгисфом пришлось хоронить и Клитеместру, из «Одиссеи» не ясно, хотя о самом акте мести, исполненном Орестом, автор поэмы отзывается однозначно положительно (I, 298—302) {Об отдельных событиях, составлявших историю Агамемнона, повествовалось и в не дошедших до нас кпклических поэмах (насколько можно судить по позднейшему пересказу); в «Киприях» – о жертвоприношении Ифигении; в «Возвращениях» – об убийстве Агамемнона Эгисфом и Клитеместрой (Бернабе. С. 58, 95).}. В любом случае в «Одиссее» даже не упоминается никто из сестер Ореста.
Впервые имя Электры появилось, по-видимому, у лирического поэта Ксанфа (VII в.), который отождествлял ее с гомеровской Лаодикой, – так-де звали девушку от рождения, но поскольку она долго не выходила замуж, то ее прозвали Электрой. В духе древнегреческих этимологии Ксанф образовывал это имя (в его дорийской форме Алектра) от отрицательного префикса α– и слова λέκτρον «супружеское ложе». Получалось, что Электра обозначает «безбрачная» (Элиан. Пестрые рассказы IV, 26).
Оставив на совести Ксанфа его лингвистические изыскания, напомним, что Ксанфа считал своим предшественником знаменитый сицилийский поэт Стесихор, который в 1-й половине VI в. создал лирическую поэму в двух частях «Орестея». Хоть от нее дошли скудные отрывки, известно, что в творчестве Стесихора произошла существенная перестановка акцентов: на первое место в качестве усийцы Агамемнона выдвинулась Клитеместра, и Стесихор ввел мотив приснившегося ей грозного сна, который побудил царицу отправить на могилу убитого умилостивительные дары. Для этого ей надо было прибегнуть к помощи одной из дочерей, и едва ли мы ошибемся, признав в этой дочери Электру. Вероятно, не обходилось и без ее встречи с Орестом, и какое-то участие Электра должна была принять в последней встрече Ореста с матерью.
К такому выводу приводят памятники изобразительного искусства первой половины V в., свидетельствующие о широком распространении мифа – вероятно, под влиянием Стесихора. Так, на одной из краснофигурных аттических ваз, где около персонажей, участвующих в изображенной там сцене, подписаны их имена, мы видим убитого и свалившегося с трона Эгисфа, слева от него – Электру, а справа – Ореста с мечом и позади него – Клитеместру с занесенной над сыном секирой. Электра, протянув руку к брату, призывает его оглянуться, дабы уклониться от угрожающего ему удара. Так мы оказываемся в непосредственной близости к эсхиловским «Хоэфорам». где Клитеместра, узнав о смерти Эгисфа, требует, чтобы ей подали секиру, но ее готовность к вооруженному сопротивлению пресекает Орест, появившись с обнаженным мечом из ворот дворца (887—895).
«Хоэфоры» Эсхила, средняя часть его трилогии «Орестея» (458 г.), – прямая предшественница обеих «Электр», написанных примерно четыре десятилетия спустя. Но если Еврипид во многом переиначил миф, то Софокл, в общем, придерживался линий, начертанных Эсхилом. Сравнивая обе трагедии, мы вместе с тем увидим и то новое, что внес в трактовку образов Софокл.
«Хоэфоры» начинаются с появления вернувшегося из изгнания Ореста у могилы отца: он просит умершего о помощи в совершении мести его убийцам. При виде процессии женщин, приближающихся к гробнице, Орест отходит в сторону, оставив на могиле свой скромный дар – прядь волос. Электра, которая возглавляет траурное шествие, объясняет участницам хора свое затруднение: мать послала ее с возлияниями покойному, но как исполнить ее приказ, если умерший пал от ее собственных рук? Хор советует Электре, совершая возлияние, молить отца о скорейшем возвращении мстителя – Ореста. Найденная на могиле прядь волос и оставшиеся на земле следы повергают Электру в сильнейшее волнение: и волосы совпадают по цвету с ее собственными, и в отпечаток ноги укладывается ее ступня, – сомнения нет: Орест близок, н он в самом деле выходит из укрытия. Быстрое узнавание, рассказ Ореста о приказе Аполлона отплатить равной мерой убийцам отца, и развертывается обширнейший коммос с участием хора, Ореста и Электры. От плача и воспоминаний об отце хор и Электра переходят к тяжелому настоящему: отцовский трон в руках убийц, с Электрой они обращаются, как с последней рабыней. Наконец, задача коммоса выполнена – в Оресте созрела решимость поднять меч на родную мать. Он узнает содержание ее сна и излагает свой план: под видом чужеземцев из Фокиды он и Пилад принесут весть о смерти Ореста, усыпят этим бдительность царствующей четы и проникнут во дворец. Юноши удаляются, Электра уходит во дворец – на случай, если им там понадобится ее помощь. Больше она не появится. После стасима Орест и Пилад возвращаются, излагают перед Клитеместрой вымышленную историю о встрече со Строфнем, шурином Агамемнона, к которому она еще до возвращения царя отправила малолетнего сына. Строфий-де сообщил им о смерти Ореста и просил передать родным урну с его прахом. Клитеместра приглашает молодых людей в дом и посылает за Эгисфом, который является по ее вызову. Сама она, по-видимому, оставляет мужчин наедине и удаляется в свою половину, потому что после очередного стасима из дворца выбегает перепуганный слуга и стучит в двери женского покоя. Услышав от него загадочную фразу: «Мертвые убивают живых», Клитеместра сразу оценивает ситуацию, требует, чтобы ей вынесли секиру, но тут ее застает уже сразивший Эгисфа Орест. Короткая, но сжатая, как пружина, стихомифия между матерью и сыном – и он уводит Клитеместру во дворец, чтобы она заснула последним сном рядом со своим любовником. Хор торжествует победу, но Орест, уверенный в своей правоте, испытывает неожиданную тревогу: он видит, как его окружают зловещие Эринии, и убегает за спасением от них в Дельфы к Аполлону, отдавшему приказ об убийстве матери.
Вернемся теперь к Софоклу. Как и у Эсхила, Орест с безмолвным Пиладом появляются уже в прологе, но вместе с ними – старый воспитатель, который некогда отнес мальчика к Строфию, получив его из рук Электры (см. 11 сл.). Ему излагает Орест свой план: пусть старик повторно придет к дворцу и расскажет о гибели Ореста в состязании на колесницах, между тем как сам он пойдет почтить могилу отца, а потом вернется с урной, якобы содержащей его собственный прах. Сменяющие их диалог жалобы Электры и ее дуэт с хором показывают всю глубину ее отчаяния и ненависти к матери. Поэтому вполне понятно, что с возлияниями на гроб отца Клитеместра посылает не ее, а Хрисофемиду – Софокл извлек ее из гомеровской версии и придал пустому имени облик живого человека. От сестры же Электра узнает и о намерении Эгисфа заточить ее вдали от царского дворца, и о сне Клитеместры. Первое известие оставляет ее равнодушной (все равно ее жизнь – сплошная мука), второе наполняет радостью и придает силы для ожесточенного спора с матерью, пытающейся оправдай свое преступление. Ничего подобного этому диалогу нет у Эсхила; у него мать и дочь вообще не встречаются. Рассказ Воспитателя о скачках, где якобы сложил голову Орест, наполняет Клитеместру радостью, Электру – безысходным отчаянием, из которого, впрочем, скоро рождается мысль взять на себя долг мести. Разговор с возвратившейся Хрисофемидой еще больше укрепляет Электру в ее намерениях, – здесь появляется Орест с урной и, не будучи в силах выносить скорбь и слезы сестры, открывается ей. Радостный дуэт брата и сестры прерывает оберегавший их Воспитатель. Орест и Пилад входят во дворец в сопровождении Электры. Скоро оттуда доносятся предсмертные вопли Клитеместры, и сначала Электра, а затем Орест выходят с сообщением, что дело сделано. Остается встреча с Эгисфом – Орест уводит его во дворец с намерением убить там, где был убит Агамемнон. Хор торжествует победу.
Сравнивая «Электру» с «Хоэфорами», мы видим, во-первых, что Софокл существенно развил момент интриги: планы Ореста остаются неведомы Электре, и известие о его мнимой смерти, равно как и вид погребальной урны, повергает ее в неподдельное отчаяние. Во-вторых, Софокл сводит Электру лицом к лицу с матерью, и дочь высказывает ей (в несравненно более развернутой форме) все, что мог бы сказать ей Орест: двадцать с небольшим стихов из эсхиловских «Хоэфор» превращаются у Софокла в большую бурную сцену объяснения Электры с Клитеместрой (516—659). В-третьих, не Электра, а Хрисофемида отправляется к могиле отца и находит там признаки возвращения Ореста, – радость, которую могла бы испытать Электра, у Софокла ей заказана. В-четвертых, одержавший победу Орест у Софокла нисколько не сомневается, как и сам автор, в справедливости совершенной мести, в то время как у Эсхила матереубийство становится новым звеном в цепи преступлений-отмщений опутавших дом Атридов. Соответственно, нет у Софокла и ничего похожего на грандиозный эсхиловский коммос, – перед софокловским Орестом, послушным исполнителем воли Аполлона, нет, в сущности, никаких проблем, кроме чисто технических. Уход Ореста в дом вместе с обреченным на смерть Эгисфом носит совершенно прозаический характер, лишний раз подчеркивая, что не Орест, а страдающая и ликующая Электра, от пролога и до финала почти беспрерывно находящаяся на глазах у зрителей, является главным героем у Софокла.
В соответствии с этим видоизменяется и структура трагедии, изобилующая лирическими партиями. «Электра» – единственная из дошедших трагедий Софокла, в которой вокальный элемент проникает уже в пролог (1-120): после монолога Ореста из дворца слышен вопль Электры, а после того, как Воспитатель, Орест и Пилад покидают орхестру, из дома появляется и сама Электра, исполняющая сольную арию в лирических анапестах (86—120). Парод (121—250) выдержан в форме коммоса – строфы хора чередуются с ариозо Электры. Точно так же вокальный элемент включен во все речевые сцены, кроме первого эписодия (251—471): 2-й эписодий (516—822) отделен от 3-го (871—1057) коммосом хора и Электры (823—870), не уступающим по объему обычному софокловскому стасиму. Эписодий 4-й (1098—1383) содержит обширный лирический дуэт брата и сестры (1232—1286). Наконец, эксод (1398—1510) начинается с коммоса с участием хора, Электры и Ореста (1398—1441), в первую половину которого вклиниваются вопли Клитеместры за сценой. Три стасима (472—515; 1058—1097; 1384—1397) построены достаточно традиционно.
Роли между тремя актерами распределялись следующим образом: протагонист – Электра; девтерагонист – Орест, Клитеместра; тритагонист – Воспитатель, Хрисофемида, Эгисф. Роль безмолвного Пилада исполнял статист.
Авторитет трех великих трагиков, приложивших свой талант к обработке мифа о мести за Агамемнона, был настолько велик, а «Электра» Софокла была к тому же так популярна в последующие века (ср. АС 59, 60, 89, 91), что больше никто из афинских драматургов не рисковал вступать с ними в соревнование. В Риме трагедию Софокла перевел некий Атилий – идентичен ли он автору комедий-паллиат, жившему в начале II в., неизвестно, но представляется маловероятным. Цицерон оценивал этот перевод без энтузиазма (О границах добра и зла I, 2; Письма к Аттику. XIV, 20, 3: «грубейший поэт»): тем не менее он был, очевидно, достаточно известен, если стихи из него пели на похоронах Юлия Цезаря (Сеетоний. Юлий Цезарь 84).
Для настоящего издания заново переведены следующие стихи: 28, 97 сл., 138, 184, 189, 212, *216, 226—228, *230, 240 сл., 271, 356, 367 сл., 388, 440, 533, 541, 544—546, 581, 587, 592, 598, 604, 648, 663, 769, *790 сл., 795 сл., 798, *922, 975—978, 987989. *994, 999 сл., 1024, *1226, 1232—1235, 1239 сл., 1264, 1280—1284, 1339, 1449, 1453—1455, 1470 сл., 1497 сл.
Своему переводу Ф. Зелинский предпослал обширную ремарку, из которой текстом трагедии подтверждается только наличие на орхестре статуи и жертвенника бога Аполлона (635—659, 1376).
Сост. В. Н. Ярхо
Софокл
Электра
Трагедия
(пер. Сергея Шервинского)
Действующие лица
Наставник (Талфибий)
Орест
Электра
Хор микенских девушек
Хрисофемида
Клитемнестра
Эгист
Без речей:
Пилад
Спутники Пилада
Пролог
Наставник
Сын Агамемнона, полки под Трою
Водившего когда-то! Наконец
Ты видишь то, чего столь долго жаждал:
Желанный древний Аргос, край священный,
Где овод жалил деву, дочь Инаха.[56]
А вот, Орест, и Волчий рынок,[57] богу —
Волкоубиице посвященный.[58] Слева —
Храм Геры знаменитый. Нет сомненья,
То золотом обильные Микены
И Пелопидов[59] дом многострадальный,
Откуда в день, когда отец твой пал,
Тебя из рук сестры твоей я принял,
Увел и этим спас, и возрастил
До зрелых лет – да отомстишь убийцам!
Теперь, Орест, и ты, наш лучший друг
Пилад, решим немедля, что нам делать.
Кругом уж солнца лучезарный свет
Птиц утренние песни пробуждает,
И звездной ночи благостная тень
Расходится. Никто еще из дома
Не выходил… Советуйтесь. Не время
Раздумывать: час действовать настал.
Орест
О мой слуга любимый! Как примерно
Ты верность дому нашему хранишь!
Конь крови благородной, хоть и стар,
В опасности не упадает духом,
Но прядает ушами. Так и ты
Нас ныне побуждаешь – в строе первый,
Тебе свои намеренья открою.
Со всем вниманьем выслушай меня
И если заблуждаюсь, то поправь.
Я посетил святилище Пифона,[60]
Узнать стремясь, как должен я отмстить
За смерть отца, как отплатить убийцам, —
И вот пресветлый мне ответил Феб,
Что хитростью, без войска, без оружья,
Месть праведную сам свершить я должен.
Поскольку мне такое было слово,
Ты выбери минуту и войди
К ним в дом; все разузнай, что там творится,
И нам поведай. Не узнают гостя:
Ты постарел и не был здесь давно…
Совсем седой… Тебя не заподозрят.
Речь поведи, что ты, мол, чужестранец,
Фокеец, мол; что послан Фанотеем[61], —
А он союзник самый мощный их.
Потом скажи, скрепив известье клятвой,
Что волею судьбы погиб Орест,
Что на пифийских играх[62] с колесницы
Упал он и разбился. Так скажи.
А мы, как бог велел, сперва почтим
Отцовскую могилу возлияньем
И прядями волос своих. Потом
Вернемся вновь с той бронзовою урной,
Которую – ты знаешь – скрыли в чаще,
И принесем, воспользовавшись ложью,
Им радостную весть, что плоть моя
Сгорела на огне и пеплом стала.
Пускай живой я мертвым назовусь.
Смущаться ли, когда уж близко слава.
Полезна речь – так, значит, хороша.
Встречал людей я мудрых, объявлявших
Себя умершими, – потом домой
Они лишь с вящей честью возвращались.
Надеюсь, что вослед за этой вестью
Явлюсь врагам сияющей звездой!
Ты, родина! Вы, боги здешних мест!
О, дайте путь мне счастливо окончить.
Вы, родовые сени! Вас очистить
Пришел я ныне по внушенью бога.
Меня не прогоняйте прочь, дозвольте
Вступить в права и вновь свой дом воздвигнуть?
Я все сказал. А ты теперь, старик,
Ступай, свою обязанность исполни.
Мы с ним уйдем. Благоприятный случай —
Распорядитель первый дел людских.
Электра
за сценой.
О, горе мне, злосчастной!
Наставник
Мне чудится – послушай, – там, за дверью,
Наверное, служанка стонет, сын…
Орест
Ужели то несчастная Электра?
Не стать ли здесь? – прислушаться бы нам…
Наставник
Никак нельзя: помимо Аполлона
Предпринимать не должно ничего.
Начнем же с возлияний в честь отца —
Они дадут нам силы и победу.
Электра
за сценой.
Солнца свет непорочный!
Ты, о землю объемлющий воздух!
Вы ль не слышали, как я стенаю?
Вы ль не слышали, как я горюю,
Как я в грудь себя до крови бью,
Только черная ночь удалится!
Жалкое ложе в жилище беды
Знает одно, как в бессоннице долгой
Я о несчастном рыдаю отце!
Арей, бог кровавый, не принял
Жизни его на далекой чужбине, —
Мать с Эгистом, с любовником, вместе
Темя секирой ему разрубили,
Как дровосеки рубят дубы.
Слез о тебе, о родимый, не слышно,
Я лишь одна о твоей убиваюсь
Жалкой, постыдной смерти!
Нет, никогда, никогда
Не перестану стенать неутешно,
Плакать, доколь буду видеть мерцанье
Всезрящих светил и сияющий день!
Соловьем, потерявшим птенцов,
Буду петь свои песни, открыто
Буду горько стенать у отцовских дверей,
О жилище Аида, приют Персефоны![63]
О подземный Гермес и могучая Кара!
Честные Эринии, дщери богов!
Вы беззаконные зрите кончины,
Зрите обманом сквернимые ложа, —
Явитесь! На помощь! Отмстите за гибель
Отца моего!
Приведите любимого брата ко мне!
Мне уж не по силам нести за плечом,
Одинокой, суму моей скорби!
Появляется Электра.
Парод
Строфа 1
Хор
О злосчастной матери дочь,
Друг Электра! Долго ль еще
Будешь слезы ты лить, —
Что богоотступная
Мать заманила в ловушку коварную,
Гнусно на смерть обрекла Агамемнона?
Смерть, смерть виновным! – если дозволительно
Изречь подобную мольбу!
Электра
Ах, благородные сердцем
Девушки! Скорбь вы мою утешаете…
Вижу и чувствую, – верьте, приметно мне
Ваше участье… Но нет, я по-прежнему
Стану стенать о несчастно погубленном
Отце… О, пусть
Дружеской нежностью связаны мы во всем,
Оставьте, дайте мне Скорбеть, молю!..
Антистрофа 1
Хор
Но никто отца твоего
Не вернет из гавани той,
Из приюта всеобщего,
Ни мольбою, ни стонами.
Ты же своим безысходным страданием
Губишь себя, надрываясь без устали…
Но в стонах избавленья не найти от бед!
Зачем сама ты ищешь муки?
Электра
Скуден умом, кто постыдно
Об отошедших забудет родителях!
Нет, мое сердце пленяет поющая
Горько об Итисе, – вечно об Итисе! —
Птица пугливая,[64] Зевсова вестница.
О Ниобея![65]
Мать злополучная! Боготворю тебя,
Всечасно льющую слезы
В скале-могиле.
Строфа 2
Хор
Не ты одна из смертных,
Дитя, познала скорбь.
Но превзошла ты в горе всех домашних,
Родных своих
Единокровных:
Хрисофемида живет же, и Ифианасса,[66] – и тот,
Чья молодость омрачена печалью.
О счастье!.. Микены пресветлые
Скоро встретят его
Как царского сына, когда, благосклонностью
Ведомый Зевса, он – Орест – вернется!
Электра
Нет, не устану я ждать его… Безбрачна,
Бездетна, дни провожу в тоске.
Все обливаюсь слезами… Исхода
Нет мне из бедствий… Дела и слова мои
Он позабыл на чужбине… О, мало ли
К нам доходило вестей неоправданных?
Он жаждет и день и ночь
Быть здесь… и нет его… нейдет.
Антистрофа 2
Хор
Крепись, о дочь, крепись!
Великий видит Зевс
Все с высоты, Зевс надо всем владыка.
Доверь ему скорбь
Души болящей.
Не забывай о врагах, но умерь свою ненависть, помни!
Все сглаживает время, резвый бог.
Придут, не оставят нас
Сын Агамемнона, в Крисе[67]
Ныне живущий, где скотные пастбища,
И бог, владычащий над Ахеронтом.
Электра
Но жизни безнадежной доля большая
Уже промчалась – и слабеют силы.
Я изнываю одна, без родителей,
Милый супруг за меня не заступится;
Словно чужачка, рабыня презренная,
Лишь услужаю в хоромах отеческих,
Убого одетая
Брожу вокруг пустых столов!
Строфа 3
Хор
Скорбный голос прозвучал[68]
И при встрече и на пире
В час, когда секиры медной
Поразил его удар.
Подсказало коварство, убила любовь.
Ужасное дело четой совершили, —
Кто бы ни был зачинщиком ужаса – бог
Или смертный.
Электра
О день, всех ненавистней дней
В моей несчастной жизни!
О ночь, о несказанный пир!
О тягость скорби!
Горе! Постигла отца
Недостойная гибель от сдвоенных рук…
Отняли в миг тот и жизнь мою…
Предали… обрекли на муку…
Ты, олимпийский великий бог,
Злым страданием им воздай!
Что за деянье свершили! – так пусть же
Век им веселья не знать!
Антистрофа 3
Хор
Воздержись от лишних слов.
Рассуди, что недостойно
Погружаешься в печали.
Им причиной – ты сама,
Ты немало прибавила бед к беде,
Ты опять и опять подымаешь войну
В унылой душе… Бесполезно вступать
В спор с сильнейшим.
Электра
Ах! Ужас, ужас вынудил… Знаю
Свой пыл мятежный… Нет, скорбеть
Средь ужасов не перестану,
Стенать в тоске
Буду, доколь жива.
От кого, кто в сужденьях разумен, скажите,
Милые сестры, могла б я услышать
Мудрое слово себе в облегченье?
Полно, полно меня утешать.
Скорби моей не будет конца,
Не перестану я сетовать в горести,
В неистощимых слезах.
Эпод
Хор
Говорю, добра желая,
Как заботливая мать:
Полно горем множить горе!
Электра
Есть ли отчаянью мера?.. Скажите,
Праведно разве не помнить умерших?
Неблагочестье кто станет оправдывать?
Мне от таких уваженья не надо…
Пусть я, счастьем владея, его не вкушу,
Если, крылья связав громких воплей своих,
Не ублажу отца!
Горе! Простерт он, нем,
Прахом стал, ничем,
А убийц его не постигла месть!
Значит, не стало на свете стыда
И благочестья
Нет более в сердцах у смертных!
Эписодий Первый
Хор
И о себе и о тебе заботясь,
Я вышла, дочь. Но коль совет мой плох,
Мы за тобой идти готовы следом.
Электра
Самой, подруги, стыдно мне: чрезмерно
Я предаюсь слезам. Не обессудьте, —
Я поневоле плачу. Кто из женщин,
Рожденных благородно, удержался б
От слез, такое в доме видя зло?
Оно же, с каждым днем и каждой ночью
Не убывая, все пышней цветет.
Во-первых, мать, моя родная мать
Врагом мне лютым стала. Во-вторых,
С убийцами отца в своем же доме
Я жить принуждена, от них завишу,
Они и дать и отказать мне властны.
О, что за дни я провожу, подумай,
Воочью видя, как Эгист на троне
Родимого сидит, в его одежды
Наряженный, – свершает возлиянья
У очага, где сам его убил!
И наконец – последнее бесчестье:
Лежит убийца нашего отца
В постели с нашей матерью злосчастной, —
Коль матерью еще возможно звать
Ее… с ним разделяющую ложе!
Какая наглость: жить с убийцей мужа
Как с мужем!.. Ей не страшен гнев Эриний,
Нет, словно похваляясь черным делом,
В тот самый день, когда родитель мой
Пал, умерщвленный по ее коварству,
В честь мертвого устраивает пляски,
Спасителям-богам приносит в жертву
Овец, – а я, я вижу все и, прячась,
Рыдаю, убиваюсь и кляну
Злосчастный «агамемноновский» праздник![69]
Ведь мне и плакать вволю не дают…
Потом она, с достоинством обычным,
Несчастную меня же попрекает;
«Ты, нечестивица, богов забыла!
Одна ль из смертных ты отца лишилась?
Одна ль горюешь?.. Пропадай же!..
Боги Подземные да не прервут твой стон!»
Вот как хулит… Но только слух дойдет,
Что близок брат Орест, летит ко мне
И в ярости кричит: «Ты виновата Во всем!
Не ты ль из рук моих когда-то
Похитила и увела Ореста?
Но знай-дождешься справедливой мзды!»
Так лается. Меж тем супруг светлейший,
С ней стоя рядом, вторит ей в подмогу, —
Он, весь разврат, весь подлость, он, который
Ведет сраженья женскою рукой!
А я томлюсь тоской, все ждут Ореста —
Когда ж придет наш истребить позор?!
Но нет его… Минувшие надежды
Погибли, нет и в будущем надежд.
Тут, милые, по праву можно стать
Несдержанной и неблагочестивой.
Да, злая жизнь толкает пас на зло.
Хор
Ведем мы разговоры… а Эгиста
Здесь нет, скажи? Он вышел из дворца?
Электра
Конечно. Будь он здесь, я за порог
Не перешла бы. За городом он.
Хор
О, если так, готова я смелее
С тобою разговаривать, сестра.
Электра
Его здесь нет, – все спрашивай что хочешь.
Хор
Что нового о брате знаешь? Скоро ль
Прибудет он иль нет? Я знать хочу.
Электра
Он обещал, но вот не держит слова.
Хор
Большое дело делают – подумав.
Электра
Его спасала я без всяких дум…
Хор
Терпи: он добр, он близких не покинет.
Электра
О, верю! – жить иначе не могла бы…
Хор
Ни слова боле: из дворца – я вижу —
Хрисофемида к нам идет, родная
Сестра твоя. Несет в руках дары,
Которыми Подземных почитают,
Входит Хрисофемида.
Хрисофемида
Какие речи вновь ведешь, сестра?
О чем шумишь, зачем под портик вышла?
У долгих лет не хочешь научиться
Напрасному не предаваться гневу?
Я и сама страдаю, сознаю,
Как тяжко все, и, если б стало силы,
Я показала б им свою… любовь!
Но в бурю лучше плыть, спустивши парус.
Зачем пытаться наносить удар,
Когда нет сил? Живи и ты, как я…
Однако я могу лишь дать совет,
А выбор – за тобой…
Чтоб быть свободной,
Покорствую, сестра, имущим власть.
Электра
Позор! Такого позабыв отца,
Ты матери преступной угождаешь!
Ведь все твои увещеванья – ею
Подсказаны, советы – не твои.
Одно из двух: иль осторожность брось,
Иль прежней оставайся, но о близких
Забудь. Сказала ты, что, будь ты в силах,
Им показала б ненависть свою, —
Когда ж я за отца отмстить пытаюсь,
Не помощью – помехой мне встаешь.
Предательство прибавить хочешь к бедам?
Ты мне скажи… нет, я сама скажу:
Что выиграю я, оставив вопли?
Ведь я… живу? – пусть дурно, но с меня
Достаточно: я жизнь им отравляю —
И этим чту отца, – коль есть отрада
Там, в царстве тьмы… А ненависть твоя —
Лишь на словах. С убийцами отца
Ты заодно… Когда бы обещали
Мне все дары, столь лестные тебе,
Я все ж не покорилась бы… Да будет
Твой пышен стол и жизнь твоя роскошна, —
А мне одна лишь пища: дух свободный.
Я не желаю почестей твоих,
И ты не пожелала б, поразмыслив.
Нет, не отца всех лучшего ты дочь,
А матери! Все низкой назовут
Предавшую родителя и близких.
Хор
Но надо гнева, ради всех богов!
Взаимно были б вам слова на пользу,
Когда б могли друг другу вы внимать.
Хрисофемида
Ах, девушки, успела я привыкнуть
К ее речам и слова б не сказала,
Когда б не слух, что страшное несчастье
Грозит прервать ее всечасный плач.
Электра
Какое ж горе мне грозит? О, если
Оно тяжеле прежних, я молчу…
Хрисофемида
Открою все, что привелось узнать.
Они хотят, за то что вечно стонешь,
Тебя схватить и заточить в темницу;
Останется тебе под сводом склепа
Своей несчастной доле гимны петь.
Подумай же, чтоб после, пострадав,
Не попрекать меня… Возьмись за ум.
Электра
Так поступить хотят они со мной?
Хрисофемида
Да – лишь Эгист в Микены возвратится.
Электра
Так пусть же возвращается скорей!
Хрисофемида
Несчастная! О чем сама ты просишь?
Электра
Пусть приезжает, если решено.
Хрисофемида
Иль хочешь пострадать?.. Где твой рассудок!
Электра
Хочу бежать от вас как можно дальше.
Хрисофемида
Иль жизнью ты своей пренебрегаешь?
Электра
Да… жизнь моя на диво хороша!
Хрисофемида
Была бы хороша, будь ты разумна.
Электра
Не обучай меня измене близким.
Хрисофемида
Учу тебя сильнейшим уступать.
Электра
Ну что же – льсти… Я действую иначе,
Хрисофемида
А лучше все ж не гибнуть безрассудно,
Электра
Погибну, если надо, за отца.
Хрисофемида
Но сам отец, я знаю, нас простит.
Электра
Тебя одобрят лишь дурные люди.
Хрисофемида
Упорствуешь? Со мной ты не согласна?
Электра
Нет, не настолько я сошла с ума,
Хрисофемида
Так я пойду, куда меня послали.
Электра
Куда?.. Кому несешь ты эту жертву?
Хрисофемида
Мать возлиянья шлет на холм отца,
Электра
Как?.. Больше всех он был ей ненавистен…
Хрисофемида
И ею был убит, – сказать ты хочешь…
Электра
Кто ж из друзей внушил ей эту мысль?
Хрисофемида
Ей, кажется, приснился страшный сон.
Электра
О боги предков! Ныне будьте с нами!
Хрисофемида
Тебя приободряет страх ее?
Электра
Скажи, каков был сон, тогда отвечу.
Хрисофемида
Не знаю, рассказать могу не много.
Электра
Все ж говори: не раз от двух-трех слов
И падали и возносились люди.
Хрисофемида
Ей снилось, говорят, что снова с нею
Родитель наш, вернувшийся обратно
На этот свет… И будто взял он скипетр,
Который прежде сам держал – но держит
Теперь Эгист, – и водрузил его
На очаге – и жезл процвел, и отпрыск
Покрыл ветвями весь Микенский край.
Так передали мне: она при людях
Рассказывала сон свой богу Солнцу.
Вот все, что знаю… да еще, что с жертвой
Меня послала в страхе…
Умоляю Богами рода, слушайся меня,
Не погуби себя своим безумьем:
Сама в беде меня ты призовешь.
Электра
Нет, милый друг, не вздумай возложить
Дары на холм: нести богопротивно
Отцу от ненавидящей вдовы
Заупокойный дар и возлиянья.
Нет, по ветру пусти их иль поглубже
Зарой, чтоб им не прикасаться к месту
Его успокоенья. Пусть сама,
Когда умрет, клад обретет сохранным.
Не будь она преступнейшей из женщин,
Не вздумала б возлить вино и мед
Убитому ее рукой супругу!
О, посуди, – как принял бы он почесть
От той злосчастной, что его сразила
И, тело изувечив как врагу,[70]
Отерла кровь о голову его,
Чтобы себя омыть. И веришь ты,
Что ей помогут жертвы очищенья?
О нет! Оставь! Ты, от кудрей своих
Отрезав прядь, родителю снеси…
И от меня, от злополучной, тоже —
Ничтожный дар, нет лучшего, увы! —
Клок трепаных волос и пояс бедный…
Колена преклони, моли, чтоб встал он
Из-под земли и одолеть врагов
Помог нам благосклонно, чтоб Орест
Был жив и, мощный, их попрал ногами,
И мы смогли бы щедрою рукой
Могильный холм отца пышней украсить!
О, верю, верю: неспроста из гроба
Он ей послал зловещий этот сон.
О помоги, сестра, о послужи
Себе, и мне, и нашему отцу
Любимейшему, чей приют в Аиде.
Хор
Благочестива речь ее, и если
Разумна ты, все, милая, исполнишь.
Хрисофемида
Исполню. Если ясен долг, для спора
Уж места нет, – и надо торопиться.
Но, милые, молчите – заклинаю —
О том, что я решаюсь предпринять:
Ведь если мать проведает, тогда
Придется мне жестоко поплатиться.
Стасим Первый
Хор
Строфа
Если отроду я не безрассудна
И провидчива мысль моя, —
Вижу я, что Правда
Грядет, неся с собой возмездье правое.
Дитя мое! Грянет кара,
Близок срок!
Душой воспряла я, едва вняла рассказу
Про сулящий радость сон.
Помнят, помнят злое дело
И отец твой, царь в Элладе,
И старинный двухсторонний
Меднокованный топор,
С коварством беспощадным
Его сразивший!
Антистрофа
В засаде грозно таясь, —
Медяностопна,
Многонога и многорука —
Близится Эриния!
Те двое непотребной страстью ввергнуты
В запретный брак,
Преступленьем Оскверненный.
И ныне верю я, что горем неизбежным
Вещий сон грозит злодеям
И пособникам злодейства.
Или смертным не дано
В снах, в божественных вещаньях
Глас пророческий постигнуть, —
Иль сон ее полуночный
Исполнится!
Эпод
О древняя пагуба,
Ристанье Пелопово![71]
О, сколь омрачило ты
Этот край,
С тех пор как в волнах морских,
Под корень подрубленный,
С златой колесницы той
В бесчестии сверженный,
Навеки почил Миртил, —
Сколько лет
Своих многотрудных бед
Не может избыть дом Пелопа!
Входит Клитемнестра.
Эписодий Второй
Клитемнестра
Ты вновь, я вижу, бродишь на свободе!
Эгиста нет, – он не дал бы тебе
Из дома выходить, бесчестить близких.
А без него ты ни во что не ставишь
Родную мать. Ты рада всем твердить,
Что я резка, что я несправедлива,
Тебя, мол, оскорбляю и твоих.
Я ж вовсе не резка, – на речи злые
Невольно отвечаю речью злой.
А у тебя одно на языке:
Что мной убит отец твой. Это верно,
Убит, не отрицаю. Но убила
Не только я: его убила Правда.
Будь ты умна, ты пособила б ей.
А твой отец, о ком ты вечно плачешь,
Из эллинов один нашелся: дочь,
Сестру твою, богам принес он в жертву![72]
Отцу-то что? – а мать родит в мученьях…
Пусть так… Но объясни: кого же ради
Он заколол еe? Аргивян, скажешь?
Они не вправе дочь мою убить.
Или в угоду брату Менелаю?..
И как убийца мог не ждать возмездья?
Иль не было детей у Менелая?
Им больше подобала б смерть: виновны
В морском походе их отец и мать!
Иль сладостней Лиду пожирать
Моих детей, а не ее? Иль нежность
К моим исчезла в изверге отце
И возлюбил детей он Менелая?
Ужели то не черствость, не порок?
Так думаю, – пусть ты иного мненья.
Она – покойница – сказала б то же,
Когда б могла… Себя я не виню.
А коль сужу, по-твоему, неверно,
Себя проверь – и близких не кори.
Электра
Ты не докажешь мне, что твой ответ
Моей сегодня вызван злобной речью.
Но если позволяешь, я всю правду
И об отце скажу и о сестре.
Клитемнестра
Прошу. Когда б всегда ты начинала
Так, как сейчас, нетрудно было б слушать.
Электра
Итак… Ты говоришь – отца убила.
По праву, нет ли… – но бывало ль в мире
Гнусней признанье?.. Слушай же меня,
Не справедливость правила тобою,
А негодяй, с которым ты живешь!
Охотницу спроси ты Артемиду,
За что в Авлиде ветер задержала?
Сама скажу… грех вопрошать ее.
Охотился отец в лесу богини.
Вот шумными шагами поднял он
Рогатого чубарого оленя,
Убил и похваляться стал, – и что-то
С уст сорвалось… И в гневе дочь Латоны[73]
Ахейцев задержала, чтоб отец
Ей в жертву дочь принес взамен за зверя.
Вот отчего погибла: не открылся б
Иначе путь ни к дому, ни под Трою.
Отец боролся долго… Против воли
Ее убил – не ради Менелая!
Но будь по-твоему: пусть он свершил
Все ради брата… Но твоей рукой
Зачем убит он?.. По какому праву?
По этому же праву ты себе
Не уготовь раскаянья и бед!
Коль проливать начнем мы кровь за кровь,
Ты первая умрешь – и по заслугам.
Нет, лживый ты придумала предлог.
Благоволи ответить мне, зачем
Творишь дела, которых нет постыдней?
С убийцей спишь, с кем моего отца
Сразила ты, детей с ним приживаешь,
А нас, рожденных раньше, в браке честном,
Детей своих же, честных, ты отвергла?
Как не винить тебя?
Быть может, скажешь:
И это все – возмездие за дочь?
Позор не меньше! Стать женой врага
И ради дочери – постыдно. Впрочем,
Не надо б мне увещевать тебя:
Ведь ты твердишь всегда, что укоряю
Родную мать… Но я в тебе не мать,
А грозную властительницу вижу,
Сама живя в беде, постылой жизнью,
Которой ты причина и твой друг!
А сын, едва избегший ранней смерти,
Орест несчастный, дни влачит в изгнанье.
Меня винишь ты часто, что лелею в нем мстителя…
О да, не сомневайся:
Я отомстила б, если бы могла!
Зови меня, коль хочешь, перед всеми
Злонравной, дерзкой на язык, бесстыжей:
Раз эти свойства отроду во мне,
Родительницы, значит, я достойна.
Хор
Смотри: она от гнева задохнется! —
Не думает уже, права иль нет.
Клитемнестра
Как я могу к ней проявлять заботу,
Когда она так оскорбляет мать?
Ведь не дитя!..
Хору.
Как думаешь – пожалуй,
Бесстыдная на все решиться может?
Электра
Хоть ты мне и не веришь, знай: мне стыдно
Сейчас самой. Конечно, поведеньем
Я против лет и званья погрешила.
Но ненависть твоя, твои поступки —
Вот что меня толкнуло: их вини.
Дурной пример всегда дурному учит.
Клитемнестра
Тварь наглая! Словами и делами
И впрямь я развязала твой язык!
Электра
Как поступаешь, так и говоришь —
Твои слова в согласии с делами.
Клитемнестра
За дерзость – Артемидою клянусь! —
Поплатишься, когда Эгист вернется!
Электра
Вновь из себя выходишь?.. Разрешив
Мне вольно говорить, не хочешь слушать…
Клитемнестра
Я разрешила, да… Но этим криком
Ты жертву мне мешаешь принести!
Электра
О нет! Прошу, настаиваю, – жертвуй!
На голос мой не жалуйся, – молчу.
Клитемнестра
Подай плоды, служанка, – я решила
С мольбой к владыке Фебу обратиться,
Чтоб отогнать меня объявший страх.
Феб-Покровитель! О, услышь мою
Речь тайную, – тут не друзья со мною:
Всего не должно выставлять на свет,
Когда она здесь рядом, чтобы в злобе
По городу болтливым языком
Потом не разнесла молвы напрасной.
Я тихо буду говорить, – внемли!
Тот вещий сон, что мне сегодня ночью
Приснился дважды, – если он к добру, —
Да сбудется! Но если, царь Ликейский,[74]
Он зло сулит, пусть для врагов свершится.
Не допусти, чтоб кто-нибудь коварно
Меня лишить державства захотел.
Впредь дай мне жить, как ныне, без урона,
Владеть дворцом и скипетром Атридов,
Вкушая счастья дни среди всегдашних
Друзей моих и с теми из детей,
Чья неприязнь меня не оскорбляет.
Будь, Аполлон Ликейский, благосклонен
К моей мольбе, ко всем, тебя просящим!
Ты – бог, и сам, я думаю, ты знаешь
Все остальное… то, о чем молчу.
Все в мире зрят рожденные от Зевса.
Входит Наставник.
Наставник
Вы, жены, вижу, здешние: скажите,
Не это ли дворец царя Эгиста?
Хор
Да, чужестранец, – это он и есть.
Наставник
А это, как могу предположить,
Его супруга? Видно, что царица!
Хор
Не иначе – царица пред тобой.
Наставник
Привет, царица! Я тебе с супругом
От друга весть приятную несу.
Клитемнестра
Я рада слышать, – но сперва хочу
Осведомиться, кем сюда ты послан?
Наставник
Фокейцем Фанотеем, с важным делом.
Клитемнестра
С каким же, гость? О говори! От друга
Лишь дружеских я ожидаю слов.
Наставник
Короче говоря – Орест скончался.
Электра
О горе мне! Теперь погибла я…
Клитемнестра
Что, что сказал ты, гость?.. Ее не слушай…
Наставник
Я повторю: Ореста нет в живых.
Электра
Пропала я, несчастная… Конец…
Клитемнестра
Ты здесь при чем?.. А ты, о чужестранец,
Всю правду мне скажи: как он погиб?
Наставник
Я для того и прислан, все скажу.
Прибыв на место знаменитых игрищ
Всеэллинских – дельфийских состязаний —
И услыхав глашатая призыв,
Он встал в ряду для первого забега —
Он весь сиял, все восхищались им —
И, бег закончив у исходной точки,
Почетную награду получил…
Но буду краток: в жизни я не видел
Ни подвигов таких, ни торжества.
Да, знай: во всех судьей провозглашенных
Соревнованьях первым был Орест.
Едва глашатай выкликал: аргивец
<
