Протестантский фатализм и буржуазный активизм

Особое место занимает протестантская трактовка свободы воли, сыгравшая огромную роль в адаптировании классического решения этого вопроса в христианстве к изменившимся условиям социальной действительности периода первоначального накопления капитала[36]. Наиболее показательны в этом отношении взгляды лидеров Реформации М. Лютера и Ж. Кальвина, оказавшие на формирование буржуазного мировоззрения гораздо большее влияние, чем интеллектуальные изыскания итальянских гуманистов.

Мартин Лютер (1487-1546), выступая с ортодоксальных христианских позиций, утверждает невозможность для человека в силу изначальной его греховности достичь спасения лишь посредством собственного ума и воли[37]. Воля человека отнюдь не свободна, ибо она всего лишь инструмент, используемый тем, кто им владеет.

От человека не зависит ни выбор господина своей воли, ни тем более его судьба. Претензии разума на роль руководителя воля оказываются, в конечном счете, происками дьявола, и только слепая безоглядная вера является единственным способом вверить свою судьбу богу и тем самым увеличить свои шансы на спасение. Назвав свой трактат «О рабстве воли», Лютер последовательно развивает идеи Августина об абсолютности божественного предопределения, закономерно приводящей к отождествлению свободы с необходимостью: вполне в августиновском духе он трактует свободу как благую, божественную необходимость, в то время как несвобода оказывается также необходимостью, но уже злой, дьявольской, человек в таком понимании предстает ареной борьбы между богом и дьяволом, исход которой от самого человека совершенно не зависит. Только чисто психологически, в актах мистической веры человек может почувствовать себя орудием божественного провидения и благодаря этому обрести духовные опоры, придающие уверенность и смысл его земному существованию.

Здесь очень важно отметить два момента учения Лютера, делающие его наиболее созвучным духу своего времени: доведенное до фанатичной, всепоглощающей страсти желание спасения и непостижимость для человека его собственной судьбы. Прекрасно выражая психологическое состояние одержимости, подкрепляемое иррациональным чувством сопричастности с неким абсолютом, оно одновременно и питает активизм, и не дает никаких гарантий на успех[38].Фатум в концепции Лютера поглощает фортуну, представляя и социальную необходимость в качестве неподвластной человеку силы, господствующей над ним, но могущей при определенных условиях стать фундаментом успеха.

Потребность в идеологическом стимуляторе активности, который придал бы утилитаристским мотивам ореол святости и тем самым устранил бы досадного конкурента в лице столь живучих и парализующих практическую энергию духовных ценностей, становилась все более настоятельной по мере утверждений буржуазного образа жизни. Протестантизм в интересующем нас плане можно рассматривать как ответ на данную потребность и притом наилучший ответ, принятый сообществом в качестве универсальной культурной формы, гармонизирующий складывающийся уклад жизни путем придания статуса непререкаемости новой иерархии ценностей.

Пожалуй, наиболее отчетливо эта сторона протестантизма представлена Жаном Кальвином (1509-1564), сделавшим из учения Лютера все необходимые социальные выводы.

Развивая положение о непостижимости божественного предопределения, Кальвин утверждает, что Христос страдал и умер не за все человечество, а лишь за незначительную его часть. Поскольку неизвестно, к кому относится искупительная жертва Христа, постольку каждый может считать, себя избранником, вопрос лишь заключается в понимании критерия избранничества. Ни Августин, ни Лютер не дали ответа на этот вопрос, оставляя его открытым, в то время как Кальвин заимствует у католичества критерий «добрых дел» и наполняет его вполне «утилитарным содержанием: каждый преуспевающий в своей профессиональной деятельности может расценивать свои успехи как свидетельство божественной благодати[39].

Сознание богоизбранности придавало смысл работе в условиях вынужденного самоограничения и способствовало освящению таких раннебуржуазных добродетелей, как скопидомство, бережливость, трудолюбие[40], не пользовавшихся популярностью в аристократической среде античного и средневекового общества.