Софа покровская

 

людей - даровитых, ломких, скудельных,

людей - горемычных, пористых, землистых,

справедливых, как артисты

ледяных, как их постели,

немало.

но ты, ты, ты…

солнце ломало опаловые,

и часто, смешно моргал ими,

ища другие черты.

качалась, как рдяные сосны

дрожала, как пегие березы.

глумилась, как первое слово,

глушила седым звоном

контуженная глава собора,

безвольным своим разговором

тебя занимал причт.

со стены, гладкой, как лобная кость

легкого, оперившегося в сизое гунна,

глядел, хмурясь и стыдясь проповедного

шума.

и, держа заострённую трость,

так что воск лился пригоршнями

с его кумачового тельника,

повеленно ждал, когда слижут его,

подтыкая сутаны, священники,

и, повиснув над их пастями,

он успеет убить аспида.

благостыня «святым водородом» прижигает

ворсинки чужого звука, иноходь.

до него человеку рано -

только слышно, как хлещет круп храма

нетерпеливая ветвь финиковая.

 

здравствуй, старший посланник,

я тоже отдам в разведку

запуганную свою жизнь.

а он голову набок клонит.

стало быть, перемена диспозиции.

выбираться из его ладоней

незамедлительно.

вот, смотри, целую икону

весами лязгает. ещё. злится.

 

возился забытый старец,

оправляя гиматий выцветший.

собор вдруг покрылся испариной,

и кто-то из честных рыцарей

прикрикнул: не разговаривать!

ты тоже замер, как выстрел,

когда на замёрзшую в людей площадь

валится, раненный в спину, добрый

ухом мясистым

гребя снег.

и пока расклюёт на слоги

хор худых и немых, акафист

снова ты, налитой и плавный

обод темени в свет отставлен

взгляд держи, не роняй под ноги.

переплавлю свои кандалы

на венчальные наши кольца

вот рука, вот культя соколья

кто как бог? и следы теплы.