Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что-то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизительной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
— Важно отбрил адъютантика, — послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule[279], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
|
|
— Из-воль-те про-пус-тить!
— Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, — проворчал он. — Делайте ж, как знаете.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что-нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», — думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
— Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, — кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что-то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового? На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
— Где главнокомандующий? — спросил Болконский.
— Здесь, в том доме, — отвечал адъютант.
— Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? — спрашивал Несвицкий.
— Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
— А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, — сказал Несвицкий. — Да садись же, поешь чего-нибудь.
— Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр бог его знает, где, — сказал другой адъютант.
— Где ж главная квартира?
— В Цнайме ночуем.
— А я так перевьючил себе все, что мне нужно, на двух лошадей, — сказал Несвицкий, — и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно, нездоров, что так вздрагиваешь? — спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
|
|
— Ничего, — отвечал князь Андрей.
— Что главнокомандующий здесь делает? — спросил он.
— Ничего не понимаю, — сказал Несвицкий.
— Я одно понимаю, что все мерзко, мерзко и мерзко, — сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.