2014-02-17
317
Суть метода была предельно проста: Девушке надлежало снять трусы и залезть на стол, над которым висела лампа. Следовало опереться на шею и лопатки, а руками подпереть поясницу и упираясь локтями в стол, поднять зад как можно выше. В этом положении следовало полностью раздвинуть ноги в стороны, так широко, как это возможно. У рожавших сразу срамное место открывается само, и "дырку на соске матки", что внутри влагалища хорошо видно (так баба Люба описала маточный зев и шейку). А вот у нерожавших срамота полностью не открывается, и ее надо открыть, хотя бы два пальца левой руки туда всунуть и раздвинуть, чтоб "сосок с маленькой дыркой" увидать, шибко узенькая "дырочка на соске" у нерожавших. После этого в дырку через сосок вводится обычная вязальная спица, которой в матке прокалывают плод. Это абсолютно не больно, идет немного воды и почти нет крови. Все, можно идти домой, плода уже убили, и выкидыш будет обязательно - матка мертвяков не любит. Ты рожала? Ну так вообще легко будет. Кто жаловался? Да никто еще не жаловался. А спицы боишься! Так чего ее бояться - сейчас на карандаш ваты намотаем, одеколоном обольем, подожгем и спицу над пламенем прокалим, любая зараза сдохнет! Сколько беру? Да рублей пять за работу думаю не жалко...
Тамара положила перед Захарьевной пятьдесят рублей с обещанием молчать, что ее у себя видела, скинула трусы, улеглась на стол, задрала свой зад и лихо раздвинула ноги. Баба Люба прокалила спицу, а потом нагнулась к Тамаркиному хозяйству. Хоть та и была рожавшей, но ее "срамота не открылась", тогда баба Люба всунула ей как можно глубже два своих пальца в срамное место и что было силы их развела. Наконец она увидела "сосок с большой дыркой" рожавшей женщины. В эту дырку она и кольнула спицей несколько раз. Особо больно не было, хотя иногда были резкие приступу острой боли, напоминающие то, что бывает у дантиста, когда тот порой задевает нерв в больном зубе. Но такая боль длилась всего секунду. Ну вот, дочка, и все. Тамара села на край стола. Из нее действительно вытекло немного воды с прожилками крови. Где-то внизу чуть побаливало, но вполне терпимо. Она поблагодарила добрую бабу Любу и пошла домой.
Не знала баба Люба самых азов женской анатомии. Уж скольким она девушкам так "помогла", но совершала она действие весьма варварское и с медицинской точки зрения абсолютно безграмотное. Матка относительно влагалища стоит под определенным углом. Это о самой, что ни есть обычной здоровой матке. Бывают матки у которых этот угол больше, наклон несколько иной а то и вообще не в ту сторону, что в народе называют "загибом матки", в таких случаях последствия еще тяжелее будут. Анатомически абсолютно не возможно, уколов спицей в зев, и следуя по направлению самой влагалищной трубки, пройти в маточную полость. Есть определенная вероятность зацепить плодный пузырь и выпустить амниотическую, околоплодную жидкость, есть даже небольшая вероятность проткнуть плод, но основное действие получается совсем иным. Почти наверняка спица по прямой прокалывает шейку матки сразу в районе нижней губы зева, затем небольшой участочек самой маточной стенки и выходит в пространство в нижнем тазу между маткой и прямой кишкой. Очень большая вероятность проколоть и саму прямую кишку, чем вызвать каловый перитонит.
Но в случае с Тамарой этого не произошло. Прямую кишку баба Люба ей не проколола. Хватило той дряни, что была на всунутых в Тамаркино влагалище, бабкиных пальцах. В пространстве между маткой и прямой кишкой пошел перитонит, который полез вверх, где отток венозной крови с бактериальными токсинами идет прямо в печень. От этих токсинов печеночные вены затромбировались, нарушив кровоток и полностью отключив функцию очистки крови от ядов и продуктов распада организма (чем печенка и занимается, и для чего она, собственно, нам и нужна). Тамара абсолютно без приключений добралась домой, а там почувствовала боль по всему животу и слабость (во всей ее требухе кровь остановилась). Потом начало угнетаться сознание, так как организм стал еще самоотравляться. Вызвали "Скорую", когда врач приехал, то решить, что же произошло с больной было практически невозможно. Состояние было тяжелым. Ее постарались отвезти в Ленинград, но она умерла по дороге.
Ну а на бабу Любу нам Инагнатовна помогла выйти - как только следователь спросил, не знает ли она, кто тут в округе мог молодой женщине матку проколоть, так та его к ней и привела. Бабка поотпираться решила, да без толку - и смывы со стола, и сама спица следы биологического материала имели, кстати идентичного с Тамаркиным. Бабку посадили, Тамарку похоронили, а Василий остался доживать свой век бобылем. А ведь часть и его вины в этом есть - разве трудно было с первой брачной ночи спросить свою жену, хорошо ли ей с ним? Не стесняясь обсудить, кончает ли она? Действительно, самое дорогое слово "нет", особенно когда его не говорят.
-- Пахикарпин
Есть такой медицинский препарат. Это вчера Санек Толику рассказал. Санек не соврет - он уже на третьем курсе мединститута. А вот Толику только на этот год поступать. Хотя может уже и не поступать... Ведь вчера приперлась эта дура, Лариска, пришлось ее тащить в парк, чтоб предки, не дай бог, чего не заметили. А там ревела весь вечер, как белуга. Вот ведь какая стерва! И ведь не нравится она Толику ничуть, ему Светка белобрысая из параллельного нравится. Вот та красивая и отличница еще. А эта? Да смотреть не на что, третий сорт и учится плохо. Ну как с такой жить? Какое, к черту, будущее если она мечтает работать с ее мамашей в ателье? Что за полет мысли - портниха свадебных платьев? Дура! Всех достоинств - детская художественная школа. Нашла, чем гордится. Вот Светка на юридический поступать собирается, это понятное дело. Просто Светка ему не давала, а Лариска давала. Может и Светка бы дала, да как-то спросить боязно и подойти стремно... Вроде даже и не знаком официально, так кивок-улыбочка при случайной встрече.
А началось все из-за училки, тоже стервы. Классный руководитель то же мне! Да сдается Толику, что о Ларискиных чувствах Александра Александровна, или Сан-Санна, Сана-Сюзана, а то и вовсе АА, давно догадывалась. И ведь как, сволочь, хитро все подстроила - оставила их наедине убирать класс перед Новым Годом. А Лариска, ведьма, ведь так тянулась стоя на парте и развешивая новогодние украшения. И сапоги скинула, якобы столы не пачкать, и места повыше выбирала - посмотри, Толя, на мои трусики. Пришла бы в джинсах, может и делов то никаких не было. А тут нате, короткая юбка, мини-стрептиз среди зимы. Никто же ее за язык не тянул, сама и в любви призналась, и целоваться полезла, и намекнула, что от дальнейшего не откажется. А Толик что? Толик еще ни с кем не был, а тут так сразу приперло. У Лариски как раз дома никого. Боялся, что не встанет, что первый раз не получится. Да ерунда это все, стоял так, аж звенел! А получилось хоть и с закрытыми глазами, но три раза! Правда первый раз спустил не засунув, а вот потом... Потом долго "покатался". Лариска тоже молодец, во-первых уже не девственница, а во-вторых это она ему советы давала, ну вначале, чтоб ногу между ее ног не оставлял и не стеснялся, ложился как надо. Честно сказать, то без ее слов Толя точно бы застеснялся и убежал бы сразу после "фиаско на колготки". Она же и раком сама повернулась! Толик не просил. Толику вообще стыдно было. А она вон как успокоила да подучила - одним словом блядь! Потом Толик встречался с Ларисой довольно часто, срамное по началу дело оказалось сладко-притягивающим. Хвалился перед дружками, даже ревновал иногда. Правда пропустив стакан крепленого вина или литру пива, свою столь обожаемую подругу, первой подарившую ему много чудных моментов неземного счастья, Толик называл просто - моя блядь.
"Ненавижу! Блядь!" - со вчерашнего вечера эти слова крутились в Толиковой голове с упорностью мантры буддистского монаха, разве, что звучали они отнюдь не отрешенно, а напротив, весьма эмоционально. А все потому, что Лариска беременна. От кого? Да ясное дело, что от него. Ну конечно дружкам на всякий случай надо чего-нибудь такого приврать покруче - что она блядь они уже слышали, надо рассказать, что трахалась она с первым встречным и поперечным. Она, конечно, не трахалась. Она Толика любила. Да какая разница, он же у нее не первый, а раз до него кому-то давала, значит в натуре блядь! Правда вот зачем всем гнал пургу, что якобы сам ей целку сломал... Как бы не ляпнули чего там на каком суде, или что там будет. Надо всем срочно сказать, что Толик все всем врал, что не трахал он Лариску совсем. Хотя если ребенок его, то какое это имеет значение... Сейчас такое вроде легко определяют. Вчера притащила, зараза, эту импортную палочку. Мол посмотри, дорогой, я эту палочку у сестры стырила - тест на беременность. Час назад на нее пописяла - видишь крестик? Это залет. Потом считали сколько месячки не было. Вроде если и залетела, то совсем недавно. Два месяца назад течка у нее точно была.
А ведь какая упрямая оказалась! Как долго умоляла ее обнять. Плачет, тушь по щекам мажет, а сама все в любви признается. Похоже, что на аборт она не собирается. Говорит что рожать будет, хоть пока ничего никому не говорила. Толик ей благородно сказал, что пошлет ее на три веселых буквы с ее же ребенком. Своим ребенком? Не смеши, дорогая - моим ребенком будет только тот, которого я сам захочу. Ему и на алименты наплевать, он мужик стойкий! Господи, как противно дрожали ее плечи после этих слов. Какие красные были глаза после долгого рева. Тьфу, аж морда опухла! Потом полезла целоваться, стала хватать за член... Понятно, Толик опять не выдержал и вскоре драл ее раком в кустиках по соседству с лавочкой. Но и этот половой акт (Толик зарекся, что последний) его отношения к Ларисе не изменил - сразу после оргазма, в его голову вернулось прежнее "Ненавижу! Блядь!" Он застегнул штаны и резко повернулся, так что даже задел ее мягкую голую задницу. Бросив крутое мужское "Все!!!", Толян не оборачиваясь уверенно зашагал прочь.
Нет, определенно из каждого безвыходного положения есть выход. С расстроенных чуств и последних денег Толян купил четыре бутылки пива. Сел на лавочку, в соседнем дворе, очень уж ему не хотелось снова с Лариской встречаться. А она ведь будет его искать, это Толик, как пить дать, знал. Ладно, после драмы, что эта дура устроила, нужно нервишки успокоить, пивка попить. Только открыл первую бутылку, как появился Сашка. Да нет, Санек парень смирный и воспитанный, пива просить ни за что не будет. Шнурок у него развязался, вот и воткнул он свою лапу на туже лавочку с Толиковыми бутылками по соседству. А Толик вдруг исполнился такой крутизной и гордостью за себя. Вон он какой, невзирая на последствия, смело бабу на хуй послал! И захотелось ему с первым встречным-поперечным пережитым поделиться. "Пивка хочешь? Бери, не стесняйся!" И понеслась неспешная беседа.
Санек послушал и сказал. Мол знаешь, Толян, раз она на аборт не идет, раскрути ее на таблетки. Есть такая штука, пахикарпин называется. Уговори ее залпом штуки три-четыре выпить, и твоим мучениям конец - никакого аборта не надо, все само к вечеру выйдет. Га-ран-ти-ру-ю!!! Только смотри - там сосудистые ортостатические рефлексы нахер вырубает. Поэтому надо, чтоб после приема девка вообще не суетилась. И еще, достать эти колеса трудно - они группы А и на розовом бланке идут, как наркота. Толик от счастья к Саньку чуть обниматься не полез. Название "пахикарпин" он записал Саниной ручкой прям на своей руке, а какие там чего-то рефлексы на хер... Да до них ли дело, когда по Саниным словам матка в камень сократиться и выплюнет все со свистом! Наверное из-за этих самых орто-кисло... или как там их. Ну а на счет того, чтоб девка не суетилась. Черт его знает, что Санек имел в виду, наверное, чтоб не дергалась, в смысле больше без истерик.
Задачка была решена очень просто. Через полчаса Толик рылся в семейной шкатулке, доставая сто десять рублей. Это за рецепт, а десятку на аптеку. Пропажу денег предки, конечно засекут, и придется им сбрехать, что мол порвал в драке одному куртку... Драку начал сам, поэтому и заплатить пришлось, чтоб дело замять. Тогда и концы в воду, не станут же родоки рыпаться и искать приключений на жопу собственного сына. Затем довольный удачно сочиненной лапшой, Толя бежал к Митьку-Кухарычу. Он был лет на пять старше, но под армейский призыв не попадал, вроде из-за какого-то не то гепатита, не то туберкулеза. Митек-Кухарыч работал столяром-разнорабочим в городской больнице. Что-то там чинил, врезал замки, подкрашивал, подбелевал и стриг "розу". "Розой" назывался розовый рецептурный бланк, пригодный для выписки лекарств с наркотическим действием. Букет "роз" был заветной мечтой каждого наркомана и стоил бешенных денег. Она "роза" шла вроде за стольник... А наивная администрация больницы никак не могла взять в толк, что держит на рабочем месте молодого человека при месячной ставке в 65 рублей, и как при такой бедности молодой человек умудряется носить дорогие дубленки и ездить, пусть на подержанной, но машине.
Митек-Кухарыч принял Толика весьма холодно. Сказал, что на стольник может дать пять ампул морфина, восемь ампул омнопона, упаковку промедола или кетамина на выбор. Тогда Толик вкратце рассказал ему свою историю. Митек-Кухарыч о пахикарпине не слышал. Недоверчиво и много раз он переспрашивал Толика, не цепляет ли эта штука, а если цепляет то как? С кайфом, с тормозом, с глюками? Этого Толик не знал. Митек-Кухарыч выразил громадное сомнение насчет того, что это, доселе неизвестное, снадобье не долбит - раз "роза", то долбить обязана, иначе чего ей делать на розовом бланке? Митьку-Кухарычу явно стало интересно. Он угостил Толика какой-то импортной сигаретой, велел подождать, а сам трусцой побежал домой за фармакологическим справочником. Вернувшись через пять минут Митек-Кухарыч аж осунулся от разочарования. Эта гадость не цепляла абсолютно, но при этом шла на "розе"! "Из-за тебя, козленка, один цветок придется портить" - злобно прошипел Митек-Кухарыч. Явно, на морфине у него с одного бланка куда больше стольника выходило. Из того же справочника он вытащил пустой рецептурный розовый бланк и размашистым почерком врача с двадцатилетним стажем выписал рецепт, проставив дозу по справочнику. Затем извлек из кармана печати и аккуратно проставил их в нужных местах. Когда чернила просохли, он вручил бланк Толику. Посоветовал не мять, сложить вдвое, а отовариться в любой аптеке Выборгского района. Потом написал на листочке короткую памятку - что нужно сказать, если в аптеке спросят "кому и зачем", а вместо прощания сказал: "Если узнаю, что отоварился в нашем районе, убью".
Толик парень надежный, он сразу побежал в дежурную аптеку Выборгского района, что была возле Финбана. Пожилая женщина с крайнем недоверием взяла красный рецепт из рук молодого человека. "Кому и зачем?" - спросила она, даже не заглянув в бумагу. Похоже, цвет рецепта говорил сам за себя. Собрав весь свой артистизм, Толик сделал постное лицо и заговорил спокойным голосом, как можно более обыденно, но в тоже время с легким придыханием, намекающем на откровенность. "Да я сам толком не знаю, толи давление у нее какое-то особенное, какие-то там кровотечения, вроде с маткой что-то такое страшное, устали уже "Скорую" вызывать. Доктор вот это выписал и сказал ей лежать трупом. Помрет наверное скоро. В смысле тетка моя." Глаза видавшего виды провизора удивленно поползли поверх очков, что сидели на самом кончике ее носа и казалось, вот-вот свалятся. История явно не походила на стандартный ответ "рак у дедушки, боли". Она стала внимательно читать рецепт. Потом схватилась за телефон и принялась куда-то звонить. Повесив трубку, хозяйка лекарственного царства, с виноватой улыбкой снова подошла к окошку:
- Молодой человек, у нас сейчас нет пахикарпина. Могу сделать только завтра к полудню. Советую вам сесть на любой автобус и через две остановки будет другая аптека. Я туда звонила, там есть. Они до семи, Вы успеете. Такие вещи обычно по срочному, Вы уж нас извините. Если будет там очередь, суньте рецепт и скажите, что по срочному, Тамара Николаевна уже с "Дежурки" звонила.
- Да, мне сказали срочно... - неуверенно пробормотал Толик, ибо такое искреннее участие многоопытной Тамары Николаевны в судьбе его несуществующей тетушки явно сбивало с толку.
Автобуса Толик ждать не стал, играть, так играть - хорошо после такого звонка ворваться запыхавшимся в тягучий, бальзамно-камфорный аптечный мир. Этаким контрастом показать искренность порыва! Вот и указанная аптека. Толик врывается, как революционер размахивающий розовой листовкой:
- Х-хх, х-хх, Тамара Николаевна, х-хх, х-хх, тут Вам...
Его рецепт берут без единого слова, а еще через мгновение на стекле прилавка появляется небольшая сине-золотистая коробочка явно импортного препарата. Коробочка пока остается в углу прилавка на стороне у провизора:
- Во вторую кассу, рубль одиннадцать, пожалуйста. По одной утром и вечером. Да и Вашей тете надо лежать не вставая.
- Я знаю...
Толик стал в коротенькую очередь. Его сердце уже билось не столько от недавнего бега, сколько от какой-то внезапно переполнившей его внутренней радости, что все так быстро и успешно получилось. Толик чувствовал себя героем, способным пройти любые трудности и взять жизнь за рога. Наконец беленький квадратик чека наколот на иглу, и заветная упаковка надежно уложена во внутренний карман, поближе к сердцу. Вот и все, завтра дело за малым, и уж с этим Толик справится без проблем. В руке оставалось без малого девять рублей. Толику был так приятен вечерний весенний воздух, и он не спеша побрел к Финляндскому Вокзалу, смакуя каждый вдох. В успехе мероприятия сомнений не было, Толик раскусил "розовую" тайну пахикарпина - это чтоб подпольных абортов не делали!
Рядом с Финбаном у метро лоточники торговали цветами. Толик замедлил шаг, затем остановился возле одного небритого южанина и выбрал хороший букет за девять рублей. Одиннадцать копеек ему простили. Толик с букетом растеряно стал у метро - пятака на турникет у него не было. Забыл в пылу. Но даже эта маленькая досада, его совершенно не расстроила. Рядом стайкой проходили какие-то студентки. "Девушки, извините ради Бога, не могли бы вы мне дать пятак? Право забыл по глупости, а возвращаться не могу - на свидание опаздываю". Вид молодого человека с цветами и таким признанием моментально оживил девчонок, наперебой посыпались необидные шутки и пятаки:
- Возьми два, назад то ехать... Да бери, чтоб у подруги не выпрашивать!
Толик послушно взял монетки и исчез в толпе. Его сразу обволокло одиночество общественного транспорта. Кто-то цеплял за локоть, кто-то наступал на ногу, но этих людей как бы нет, есть только собственные мысли о том, что завтра воскресенье и лишь первый этап операции. Если все пойдет удачно, то второй этап будет в понедельник, а во вторник утром будет третий этап - проверка действия и окончательное сожжение мостов. Во вторник утром Толян уже будет свободным человеком без "генетических хвостов". Зайдя в свой подъезд он спрятал букет под лестницей и пошел спать. Пропажу денег предки еще не обнаружили, а после всех скитаний ужинать в их обществе совсем не хотелось.
Утром отец с матерью вышли на свой короткий моцион. По выходным они вместе любили ритуально погулять с Кнопкой, маленькой гавкучей болонкой. Едва хлопнула дверь, как Толик сел за телефон. На счастье трубку взяла сама Лариска. "Привет, Ларис. Ты это... Короче, я это... Долго думал, ночь не спал. Нам надо встретиться. Прости меня. Я тебя люблю!" Почему-то сказать это заочно оказалось куда легче. Договорились, что она выйдет через час, а Толик будет ее караулить у подъезда. Можно успеть прыгнуть под душ, быстро почистить зубы и подушиться папиным одеколоном. Потом Толик опять залез в родительскую шкатулку и вытащил еще один червонец, теперь уже на культурные мероприятия. Вот и знакомый подъезд. Легкая Ларискина фигурка моментально выпорхнула из дверей, едва он подошел - похоже она караулила его у окна. Глаза девчонки наполнялись слезами, она все еще не могла поверить, что этот букет ей! "Ой, а цветы теперь куда?" Похоже, что Лариске еще ни разу в жизни цветов не дарили. Толик пожал плечами, и полез по Ларискиным карманам в поисках платка. Лариска прижимала к себе то цветы, то Толика, а слезы все текли и текли... Опять смазалась тушь, и платочек стал грязным и мокрым. Наконец Лариска чуть успокоилась и зашептала:
- Пошли ко мне. Отец на шабашке сегодня, кому-то там балкон стеклит, а мама на базар поехала. Часа два у нас точно есть!
Дома Лариса достала громадную хрустальную вазу. Эта ваза стояла высоко на шифоньере в окружении очень красивых кукол. Точнее куклы были пластмассовые, дешевые и самые обычные. Необычными были их одежды - все они были наряжены в необычные подвенечные платья, в малюсеньких коронках с фатой. Даже изящные кружевные туфельки умело скрывали гротескную пухлость кукольных ножек. Белоснежные одежды миниатюрных невест здорово выделялись над темным деревом шифоньера. Это Лариска с мамой баловались - пообшивали старых кукол, что остались от Ларискиного детства и детства Ларискиных знакомых. Девчонка водрузила вазу с букетом на телевизор, вроде как на самое видное место в комнате.
- Толь, а что мне маме сказать? Спросит ведь, откуда цветы...
- А скажи как есть. Скажи Толик подарил!
Она опять заревела и бросилась к Толику с объятьями. Потом с видимым усилием отнялась от его тела и бросилась закрывать шторы. В этой квартире - тюль и занавески, покрывала, наволочки, накидочки, скатерти, салфетки - все было самодельным носило ярко выраженный свадебный характер. Толика эти белоснежные цветочки-завиточки-голубочки поначалу забавляли, а потом раздражали. Реминисценции с работы Ларискиной мамы ему казались верхом безвкусицы и мещанства. Хотя сейчас он об этом не думал. Ларискино упругое тельце заходило под ним, и он даже не успел снять полностью джинсы. Так и влился в нее с болтающимися на одной ноге штанами. Впервые он был не конем-молчуном, а нежным влюбленным. Он склонялся к уху своей покорной девочки и тихо шептал: "Ларисонька, кисонька, лапушка, моя, моя, моя..." А Лариска лишь тихо выла в ответ, чуть наискось прикусив губу, и из глаз ее уже в который раз бежали слезы блаженства и радости. Потом Лариска поскакала в ванну, Толик поплелся за ней ополоснуть свое хозяйство под краном. Он засунул руку за очередную свадебноподобную портьеру, где изысканная капроновая тюль удачно скрывала простую клеенку и перекрыл воду. Потом скомкал белых лебедей и отодвинул занавеску. Лариска стояла перед ним, такая маленькая, голая и беззащитная. Покрывая свою рубаху темными разводами капель, Толик прильнул к ней начал целовать Ларискино голое тело. Целовал он быстро-быстро, и так же быстро тараторил "люблю-люблю-люблю..."
Потом они оделись и пошли гулять на Неву, потом в какое-то скучное и дурацкое кино. Кино они не смотрели. Сидели себе на самом заднем ряду и тихо там целовались весь сеанс. Затем забрели в простенькое кафе и проели там почти все деньги. Домой решили идти пешком. Со скульптур Летнего Сада уже сняли деревянные "тулупы" и за решеткой снова блистали Аполлоны и Афродиты, а не убогие будки, похожие на сельские туалеты. Они зашли в эту Мекку всех ленинградских влюбленных. Там Толик вдруг рухнул на одно колено и громко сказал:
- Лариса вот тебе моя рука! И мое сердце!
Прохожие шарахнулись и захихикали. Как-то манерно и слишком театрально, не шутит ли? Лариска галантно взяла Толикову руку и тихо ответила смущаясь назойливых зрителей:
- Толя, а я согласна. Я ведь тебя тоже люблю, ты ведь знаешь...
Толька вскочил, и как-то по гусарски поклонился. Они еще с минуту под ручку шли по алее, пока не наткнулись на первую попавшуюся свободную лавочку. Толик попросил его не перебивать и заговорил о свадьбе - свадьбу предстояло сыграть сразу после "Последнего звонка" в школе. Это ничего, он все равно сумеет поступить в университет. Пусть будет трудно, но он подготовиться. Лариске надо будет пойти к маме в ателье, потом она тоже сможет стать настоящим мастером подвенечного платья. Плюс ее зарплата и его стипендия, на двоих хватит! Но только на двоих... Не на троих. Да я понимаю, деды и бабки у нас молодые будут, помогут, никуда не денутся. Но ведь Толику учиться надо. Не получится это с ребенком. Вот курсе на третьем - тогда без проблем! Такой вот подход и называется планированием семьи. Ларискины глаза погрустнели:
-Я не пойду на аборт - сказала она похолодевшим голосом - я себе платье подвенечное уже давно придумала. Я его в альбоме нарисовала. Мама смотрела, кое-что подправила, и сказала, что сошьет. Там фасон такой, что и животом можно...
- Господи, Лариска! Да не надо на аборт! Я тебе завтра четыре таблетки дам. Ты их выпьешь. Если у тебя там ребенок здоровый, то ничего не будет, а если какой урод - то его сам твой материнский организм отторгнет! А если не отторгнет - шей себе платье с животом!
- Нельзя беременным таблетки... Мне так мама говорила.
- Ой, Ларис, ну чего ты такая наивная! Вон твоя сестра импортную палочку, ну тот тест на беременность за какие деньги покупала у валютчиков-спекулянтов? Ну пусть не за деньги, пусть ей мамкины клиенты в благодарность за платья подарили. Это не важно! Они то все равно такое за валюту или по переплате доставали. Важен импортный тест! Тебе вот охота ребенка-урода? Нет! И мне не охота. Это специальные французские тест-таблетки - они только здоровых детей оставляют. Я у Гарика-валютчика доллары купил, а на них эти таблетки одному морячку специально для тебя заказывал! Да не бойся ты, они вроде как витамины, их в Америке и Европе всем школьницам раз в месяц дают, сам по "голосам" слышал. Ну че ты, Лариска, такая необразованная.
-Ну если только один раз... - неуверенно согласилась Лариса.
Наутро перед школой Толик дожидался Лариску у подъезда. Едва она вышла, как он схатил ее увлек обратно в парадную, где зажал в объятьях и страстном поцелуе. Лариска что-то затараторила, что пора идти, а то они точно на алгебру опоздают. Толик не спеша открыл портфель и достал... бутылку молока. Он сунул бутылку в Ларискину руку, а затем быстро извлек что-то из кармана. На протянутой руке лежали четыре белых овальных капсулы.
- Пей их быстро, одну за одной.
Толик все рассчитал. Он пятнадцать минут будет с ней идти в школу. Он постарается немного опоздать, и времени забежать в туалет у Лариски точно не будет. Значит не выблюет. Потом алгебра, сорок пять минут - в той умной книжке про лекарства, какую читали с Митьком-Кухарычем, было написано, что всасывание в желудке в течении часа. Вот мы час и обеспечим!
До школы дошли без приключений, и едва все сели, как они оказались перед дверью класса. Глаза Сан-Сюзаны удивленно расширились, чего-чего а увидеть Толика и Лариску вместе, да еще и за ручку, она никак не ожидала. Кивком головы предложила пойти сесть на свои места. Даже не стала метать свои гневные речи по поводу опоздавших. Опоздавших она не любила, и поэтому к ней опаздывали редко. У АА луче прогулять, чем опоздать.
Лариска сидела от Толика довольно далеко, через ряд. Хрупкая и маленькая она никогда не вылезала с первых парт, а вот рослый Толик всегда сидел на "камчатке". Однако если подвинуться на нужную позицию, то Лариску ему было хорошо видно между застывших голов одноклассников. Первую половину урока она что-то там писала в своей тетрадке, наклонялась за линейкой в портфель и иногда грызла ручку. А вот потом. Потом минут десять она сидела неподвижно, а после ее скрутило. Она положила руки на живот и грудью оперлась о парту. Очкастая Алка Федорова, дебелая бабища, что сидела от Лариски через ряд и прям перед учительским столом из-за своего плохого зрения, небрежно швырнула на Ларискину парту какую-то конвалютку с таблетками. По серебристой фольге похожи на баралгин, Толику мать такие от зубной боли давала. Любят бабы друг друга "от месячки" лечить. Лариса отрицательно помотала головой и передала таблетки назад Федоровой. Движение ее руки показалось Толику каким-то слабым. Потом Лариса подняла руку и сконфуженным голосом произнесла:
- Извините, Александра Александровна, я выйду.
Вставала Лариса как-то медленно и излишне долго - уже весь класс вперил в нее глаза. Сан-Сюзана нервно подскочила к полускорченной Лариске и уставилась ей в лицо своими колючими рентгеновскими глазами. Затем АА заговорила привычным властным голосом:
- Немедля иди на первый этаж в медпункт! Сама дойдешь, или пусть тебе Федорова поможет?
- Сама, сама. Спасибо, мне уже лучше.
Стараясь выглядеть бодрой и по своей привычке закусив криво губы, Лариска вышла из класса. Математика на втором этаже, до медпунка один лестничный пролет. На первой ступеньке с Лариской неожиданно что-то случилось - в глазах не то внезапно потемнело, не то страшно посветлело, в ушах раздался нестерпимый звон, переходящий в высокочастотный писк, после чего ее мышцы полностью ослабли, и она отключилась. Все случилось так внезапно, за какие-то доли секунды, что Лариса не успела даже сесть на ступеньку - так и грохнулась на лестнице. Все что она успела - это лишь чуть-чуть развернуться, поэтому хоть и полетела она строго вниз, но удар о край бетонной ступеньки пришелся не в лицо, а за ухом. Техничка Ивановна, что мыла вестибюль услышала страшный хлюп с хрустом - очень характерный звук разбиваемого черепа. На ее вопли прибежала медичка и АА, потом завуч, потом Крючок - трудовик, его мастерские на первом этаже рядом... Потом вообще все, кому не лень. Когда Лариску занесли в медпункт, она не дышала. Хотя она и на лестнице уже не дышала. "Скорая" приехала. Два больших дядьки с носилками, ящиком и каким-то аппаратом бегут в медпункт. Торчат там минут двадцать, потом один устало выходит перекурить. Появляются менты, начинают ходить вверх-вниз, чего-то мерять. Наконец Лариску несут на выход под белой простыней вперед ногами.
