Метод языкознания и его отношение к другим наукам

Определение

Г. ШТЕЙНТАЛЬ

ГРАММАТИКА, ЛОГИКА И ПСИХОЛОГИЯ (ИХ ПРИНЦИПЫ И ИХ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ) ¹

(ИЗВЛЕЧЕНИЯ)

О ЯЗЫКОЗНАНИИ ВООБЩЕ

Как и всякая другая наука, языкознание предполагает наличие своего предмета и сознание этого. Необходимо сразу же указать на его предмет, определить, представить его, чтобы с самого начала не было никакой неясности относительно того, о чем будет идти речь на протяжении всего исследования. Следовательно, нам надо начать с объяснения термина (Nominaldefinition); определение существа (Realdefinition) дается в изложении науки в целом.

Предметом языкознания является язык, или язык вообще, т. е. выражение осознанных внутренних, психических и духовных движений, состояний и отношений посредством артикулированных звуков. При этом мы различаем:

Речь, говорение, т. е. происходящее в настоящее время или мыслимое как происходящее в настоящее время проявление языка.

Способность говорить, т. е., с одной стороны, физиологическую способность издавать артикулированные звуки и, с другой стороны, совокупное содержание внутреннего мира, которое мыслится предшествующим языку и должно быть выражено посредством языка.

Языковой материал, т. е. созданные речевой способностью в процессе говорения элементы, которые постоянно употребляются каждый раз, как только снова должен быть выражен тот самый внутренний предмет, для выражения которого впервые они были созданы, или правильнее: действие, производимое при каждом первом выражении какого-либо отдельного внутреннего элемента и повторяемое каждый раз, когда снова должен быть выражен тот же внутренний элемент.

Какой-либо конкретный язык, или отдельный язык, есть совокупность языкового материала какого-либо народа.

¹ Н. Stеinthal, Grammatik, Logik und Psychologie. Ihre Prinzipien und ihr Verhältniss zu einander, Berlin, 1855.

Нельзя удовлетвориться простым указанием на предмет, как было сделано выше; нужно еще указать, в какой связи о нем будет идти речь. Ведь о каждом предмете можно говорить в разнообразных связях и рассматривать его с различных сторон и по-разному. Например, мышление является предметом логики, метафизики и физиологии, но в каждой из этих наук оно рассматривается по-иному; растения являются предметом ботаники и фармакологии (materia medica), но рассматриваются той и другой наукой с разных сторон. Точно так же известно с самого начала, что языкознание изучает язык не со всех возможных сторон. Например, никто не потребует от языкознания разрешения таких вопросов, как: позволительно ли «высказывать» доверенные вам секреты; являются ли парламенты и приемные «места говорения» достойными уважения учреждениями. Но наука должна определить самое себя и доходчиво объяснить всем, чего от нее можно требовать и чего нельзя, почему от нее можно требовать того и нельзя требовать этого, хотя бы даже никто и не думал требовать от нее этого. Она, естественно, не может и не должна отрицательно относиться к другим наукам и сферам умственной деятельности и отмежевываться от них; она не должна заявлять, что она является тем-то и тем-то; наоборот, она должна положительно ограничиться самой собой и определить свои границы, указав, чем она является.

Проявления теоретической деятельности человека распадаются на два обширных класса и основываются на двух типах умственной деятельности — суждении и оценке. Суждение содержит в себе познание; в оценке выражается похвала или порицание. Человек познает, чем является нечто и как оно устроено; человек оценивает, является ли это нечто прекрасным или безобразным, хорошим или плохим, истинным или ложным и с менее важных точек зрения — верным или неверным, целесообразным или нецелесообразным. Следовательно, существуют науки, которые пытаются познать, исследовать факты и их соотношения, их существование и законы; и существуют также другие, которые стремятся найти критерии оценки, основания похвалы и порицания.

Итак, является ли языкознание познающей или оценивающей наукой? Наш ответ: оно является познающей наукой. Произнесенное не является ни истинным, ни ложным; истинно или ложно только то, что было вложено в речь, т. е. то, что мыслилось. Далее, если речь плоха или хороша с точки зрения нравственности, то она является поступком и относится поэтому, как всякий другой поступок, к компетенции судьи нравов; но предметом языкознания является речь как действие, а не как поступок. Далее, оценка произнесенного с эстетической точки зрения (красиво или безобразно) входит в компетенцию риторики и поэтики, а не языкознания. И, наконец, на вопрос о том, как было сказано — верно или невер-

но, отвечает языкознание, но отвечает косвенно. А именно: показывая, как говорят, оно запрещает говорить иначе или порицает это.

Следовательно, по существу или по происхождению языкознание является познающей наукой, а не оценивающей или не относящейся к эстетике (как еще называют оценивающие науки). Однако оно приближается к последним или даже полностью сходно с ними по своей сути в некоторых из своих отраслей. Это ясно видно на примере метрики, представляющей собой одну из наук об искусстве...

Однако языкознание принимает эстетический, оценивающий характер в дисциплине, которая является его очень существенной и неотъемлемой частью, а именно в систематизации или классификации языков. При этом оно не удовлетворяется объединением языков по найденным у них общим признакам в классы и семьи, но образует из этих классов шкалу, систему рангов. Следовательно, оно оценивает здесь значимость языков, достоинство их как продукт ума и в то же время как орудие умственного развития.

Наконец, еще одно различие. Речь — это духовная деятельность, и, следовательно, языкознание относится к числу психологических наук, подобно тому как к психологии относится учение о мышлении и воле, т. е. о возникновении мыслей и волевых импульсов, а не о том, какими они должны быть. То, что рассмотрение языка и речевой способности целиком и полностью психологично, признавали всегда; этому посвящали особый раздел в учебниках психологии. Языкознание, упирается в область психологии. Однако языковой материал, т. е. отдельные языки, — это особые продукты человеческого ума, принадлежащие уже не психологии, а истории, т. е. языкознанию, точно так же как отдельные определенные волевые импульсы и мысли уже не являются предметом психологии. Но речь, говорение, т. е., как было сказано выше, происходящее в настоящее время или мыслимое как происходящее в настоящее время проявление языка, может быть предметом как языкознания, так и собственно психологии, конечно, в различных взаимосвязях. Поскольку в каждом речевом процессе дан язык вообще и создается или применяется языковой материал, эти процессы являются предметом языкознания. Но языковой материал состоит из представлений, и даже простые звуки, артикуляции обусловливаются духовным началом; как таковые, они могут быть подвергнуты чисто психологическому наблюдению, которое отвлекается от содержания продуктов духовной деятельности...

ОРГАНИЗМ, ПРИНЦИП И ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ ЯЗЫКА

Нас спросят: уж не хотели ли мы назвать язык организмом? Но что нам, спрошу я, до слова, которое никогда не имело ясного смысла на своей родной почве и которому в течение дол-

гого времени угрожает постепенная потеря всякого значения? Но если мы отвлечемся от всего этого, то какой смысл может иметь все-таки для нас слово органический? Оно не может существовать без своей противоположности — неорганического; а где такая противоположность для языка?

Слово органический может иметь для нас только переносное значение, так как язык принадлежит по своей сути разуму и является духовным продуктом. Очевидно, это слово не может иметь своего чисто естествоведческого значения. Или оно должно указывать нам на то, что происхождение языка заложено в подчиняющемся необходимости ходе умственного развития? и еще более конкретно: в связи души и тела? Пусть мне будет позволено надеяться или, если угодно, вообразить себе, что я гораздо определеннее понял эти пункты и гораздо основательнее разобрал их, чем может выразить слово органический, и в то же время очистил их от всех неправильностей и преувеличений, к которым это слово послужило поводом. Это слово отжило свой век.

В другом отношении слово организм могло бы быть для нас важнее, чем для Беккера¹, который не мог постичь индивидуальности языков, потому что не понимал даже их различий. Итак, говоря здесь о различии языков, мы тут же должны заметить, что каждый язык должен рассматриваться как образованное инстинктивным самосознанием представление о внешнем и внутреннем мире человека. Но в основе этого инстинктивного представления о мире и о себе лежит индивидуальный принцип; оно является связной системой, все части которой однотипны; общий тип частей системы — это результат действия принципа, развитие которого они воплощают. Своим общим характером части системы указывают на то, что они произошли из одного источника и их деятельность направлена к одной цели; и эти источники и цель как раз и являются их принципом. Это единство, присущее каждому языку и проистекающее из того, что целое определяет части и каждая часть характеризуется как определенный, особый член целого, мы и могли бы обозначить словом организм. Но к чему? Уже употребленные нами слова имеют значение, более подходящее для описания умственной деятельности; поэтому мы предпочитаем называть язык системой, проистекающей из единого принципа, индивидуальным духовным продуктом. Но основа этого-единства и индивидуальности языков заложена в своеобразии народного духа. Уже в первой части этой книги мы показали, что здесь мы целиком стоим на позиции Гумбольдта.

Индивидуальное единство, особый принцип каждого языка следует характеризовать с трех сторон: со стороны звука, как такового, внутренней формы и их соотношения друг с другом. Так, например, индивидуальный характер семитских языков проявляется уже в их алфавитах и в сочетаниях звуков. Вероятно,

¹ Весker, Organismus der Sprache.

только в этих языках можно встретить сочетания звуков tk, tp, kp в начале слова. Далее, внутренняя форма этих языков чрезвычайно индивидуальна, и, в-третьих, так же индивидуален способ, с помощью которого внутренняя форма обозначается звуковой формой, причем особенно бросается в глаза различие в употреблении гласных и согласных. Исключительно важна для принципа языков та последовательность, с которой он проводится; и я боюсь, что в этом отношении семитские языки можно упрекнуть в непоследовательности. Изменение слов происходит в них частично с помощью внутреннего изменения коренного гласного, частично с помощью аффиксов.

Но описание единства языков распадается в другом отношении на две части: единство словарного состава, материального элемента языка, и единство формообразования. Каждая из этих частей рассматривается с трех вышеназванных точек зрения. Единство грамматики всегда оказывается более тесным, чем единство словарного состава, и также лучше понято, чем последнее, относительно которого царит полная неясность. Мы уже знаем неудачную попытку Беккера изложить единство лексики. Но сейчас мы яснее видим его ошибку. Он обращается к понятиям, а не к языковой форме и создает логическую конструкцию вместо лексической.

Если будет создана система слов какого-нибудь языка, то в качестве руководящего принципа следует взять внутреннюю форму языка в ее связи со звуком... Сначала следует свести слова к их корням, причем со всей осторожностью нужно установить самую первоначальную звуковую форму корня и содержащееся в нем представление. Затем корни будут объединены в группы или семьи по сходству их звукового состава и выражаемого ими представления одновременно. Следует стремиться к тому, чтобы получить возможно меньше таких групп, но каждая группа должна быть как можно более многочисленной. Однако нужно остерегаться крайности: невозможно свести все корни не только к одной, но даже к десяти или двенадцати группам. Найдутся и совершенно изолированные корни, не примыкающие ни к одной группе. Уже давно пытаются создать такую группировку корней для еврейского и греческого языков, объединяя корни с одним и тем же согласным элементом, так что они являются как бы вариациями одного корневого звука, и с родственным значением: например: евр. qārā (кричать), англ. to cry, евр. kāras, греч. κράζω, κρώζω,κηρύσσω или евр. zāhal, zāhar, sāhar, hālal, zālal; zāchā, zachar, zāhā, zāhab; sāhā, sāhab; tāhar, tāchar — этй слова выражают в различных степенях и оттенках понятие светлого, блестящего, чистого, желтого (золото), морально чистого, звонкого звука; или греч. κέλλω, κίλλω, κυλίνθω, ίλλω, είλω, ελίσσω и т. д.

Уже на этих примерах можно заметить, как многообразно преобразуется одно и то же основное значение с помощью различных оттенков и метафорического употребления. Но наиболее важной задачей остается найти своеобразные принципы, по которым

в языке посредством как словообразования, так и происходящего во времени развития духа развиваются основные значения. Это единство законов, господствующих во всех процессах образования, изменения и производства, и является истинным единством для словарного состава языка.

КЛАССИФИКАЦИЯ ЯЗЫКОВ

Классификация языков выражает всеобщую сущность языка, как она воплотилась в отдельных языках в индивидуальных формах, и представляет собой подлинную всеобщую грамматику. Она представляет каждый язык как индивидуальное осуществление понятия «язык» и указывает на единство языков, ставя их все в определенные отношения друг к другу и соединяя их в систему по их родству и совершенству их организации.

Я не буду останавливаться подробнее на этом вопросе, так как пришлось бы сказать больше, чем позволяет намеченный объем книги¹.

ЯЗЫКОЗНАНИЕ КАК ПСИХОЛОГИЯ НАРОДОВ

Уже в предварительных замечаниях мы сказали, что язык является предметом психологического наблюдения не только как любая другая деятельность души — доказательство его возникновения, его сущности вообще, его положения в развитии и деятельности духа образует своеобразный и существенный раздел психологии. При изложении вопросов, связанных с языком и грамматикой вообще и с действительностью различных языков, мы постоянно находились в границах психологии. Мы не выходим за ее пределы и при переходе к вопросам различия языков, мы покидаем лишь одну её область, которой психология ограничивается еще в настоящее время, и переходима другую, которая в такой же степени относится к психологии, хотя и исследовалась толь-

¹ Я замечу только, что со времени появления моей работы «Классификация языков как развитие идеи языка» по этому поводу высказывался и Бетлинг, хотя и в малоудовлетворительной форме (Бетлинг, О якутском языке). Мне остается только сожалеть о том, что человек с такими заслугами решился судить о совершенно чуждых ему вещах и высказываться о проблемах, сути которых он не понял. Я бы охотно не обратил на это внимания из уважения к его выдающимся работам в области истории языков, если бы Потт не высказал публично требования, чтобы я изложил свои мысли по поводу его воззрений и его борьбы против моей точки зрения. О последнем я умолчу, так как лучше не сказать ничего, чем сказать мало о том, о чем следовало бы сказать много, но что не может быть здесь высказано. В примыкающей к данной книге работе о методе грамматики у меня будет возможность подробно сказать о том, что только затронуто в этом разделе о различии языков. В отношении же так называемых собственных воззрений г-на Бетлинга, отнюдь не являющихся новыми и встречающихся уже в «Митридате» если не Аделунга, то во всяком случае Фатера, будет достаточно отослать читателя к введению в работу Гумбольдта «О языке кави».

ко от случая к случаю. Дело в том, что современная психология есть индивидуальная психология, т. е. ее предметом является психический индивидуум, как он вообще проявляется в каждом одушевленном существе, в человеке и до известной степени в животном. Но существенным определением человеческой души является то, что она не является обособленным индивидуумом, но принадлежит к определенному народу. Таким образом, индивидуальная психология требует существенного дополнения в виде психологии народов. По своему рождению человек принадлежит к какому-либо народу; тем самым его духовное развитие обусловлено определенным образом. Следовательно, нельзя полностью составить понятие об индивидууме, не принимая во внимание той духовной среды, в которой он возник и живет.