Этика Плотина

Основные понятия: неоплатонизм, Провидение, Благо, Божественное, самовоспитание.

Плотин (III в.) является крупнейшим представителем неоплатонизма — течения, которое часто рассматривается как переходное от античности к средневековью. Но хотя концепция Плотина строится на принципах, характерных для античной философии, по своей сути его учение закладывает основы нового, христианского мировоззрения и, соответственно, новой этики. Поэтому мы полагаем правомерным рассматривать его в комплексе религиозно-мистических учений средневековья, как непосредственного предтечу учения Августина Аврелия (Блаженного) и других «отцов» христианской церкви.

Плотин различает два вида добродетели. Первый вид — это общественные или признаваемые обществом добродетели: здравомыслие, справедливость, мужество, воздержанность — они призваны сдерживать порождаемые телом страсти и регулируют наши отношения с людьми (в человеке существует некий «составной элемент», т.е. часть нас, которая представляет собой некую смесь души с телом, — пишет он, — на этом уровне возникают страсти, опасения, желания, горести, удовольствия — низшие добродетели как раз и направляют деятельность этого составного элемента). Похоже, с нашей точки зрения, заповеди Моисея и служат укреплению именно такого рода добродетелей (этика закона, по Бердяеву). Но подлинный мудрец, отмечает Плотин, отказывается уподобиться только составному элементу. Он знает, что над общественными добродетелями есть иные, очищающие божественные добродетели; они способствуют полной трансформации внутренней жизни: вся духовная энергия обращается внутрь и вверх. Именно с такой позиции Плотин рассматривает вопросы воспитания человека, которые формулируются им прежде всего как проблема самовоспитания, духовного самоусовершенствования: «Обрати свой взор внутрь себя и смотри: если ты еще не видишь в себе красоты, поступай как скульптор, придающий красоту статуе — он убирает лишнее... подобно ему избавляйся от ненужного, пока не засияет божественный блеск добродетели». И он приводит пример собственных ощущений как результата самовоспитания. «Часто, — пишет он, — я пробуждаюсь от своего тела к себе самому, я становлюсь недосягаем для внешнего мира, я внутри себя. Я вижу красоту, исполненную величия, тогда я верю: я принадлежу прежде всего к высшему миру, жизнь, которой я живу в эти моменты, лучшая жизнь, я сливаюсь с Божественным, живу в нем».

Воспринимать свою духовную жизнь адекватно нам мешает, по его мнению, не просто наша жизнь в теле, а прежде всего наша забота о собственном теле. Часто мы находимся во власти пустой суеты, напрасных тревог. Нужно по мере сил отгородиться от всякого постороннего шума и сохранить в чистоте силу восприятия души, дабы она могла слышать голоса свыше. Надо сконцентрироваться внутренне и сосредоточиться, чтобы быть готовыми к принятию Божественного присутствия, когда оно проявится вновь. Это огромная работа, направленная на внутреннее очищение, опрощение и воссоединение. Такова задача добродетели, делает он вывод, и переходит к анализу вопросов морали, которым посвящены почти все труды, написанные Плотином в конце жизни. Он стремится показать, как добродетель, которая появляется в нас как плод опыта соединения с Богом, преобразует все существо человека, как она становится основополагающей мудростью: «Вернувшись с Божественных высот, душа находит в себе Божий след, уподобляющий ее Господу — добродетель, упражняясь в которой, она снова может возвыситься до Ума, т.е. до жизни чисто духовной». Такое учение ближе, на наш взгляд, к учению Иисуса Христа (этика благодати, по Бердяеву). Хотя и у него много противоречий.

В конце античной эпохи философия — это прежде всего образ жизни, а философ — духовный руководитель, духовный наставник. Поэтому он решает главный вопрос: как жить? Он продолжает традиции исследования соотношения добра и зла в жизни человека: «Зачем суждено было чтобы мы имели тело и нам суждено было с ним расставаться? Зачем существует материальный мир с его муками и борьбой, терзающими человека? Где корень зла?» В ответе он в основном использует мысли Платона и трактата стоиков о Провидении: «Добро и Зло, награда и возмездие, — в порядке вещей, которые есть Божественный порядок». При этом Плотин использует и миф Платона о людях как игрушках в руках Богов. «Люди — не более чем игралища судьбы: они принимают всерьез свои игрушки и не знают, что сами они — игрушки... Да, все происходит, как на подмостках театра (в театре со множеством сцен — на земле): убийства, трупы, захват и разграбление городов. Все это — игра актеров, в которой принимает участие лишь внешняя человеческая оболочка, а не находящаяся в нас душа! И тем не менее — это Божественная комедия. Драма Вселенной предначертана Провидением — каждому суждено сыграть в пьесе свою роль, единственную роль. При этом в звучании хора прекрасен и диссонанс, отмечает он. Даже то, что кажется противоестественным, в масштабе Вселенной согласуется с природой (злой палач не нарушает порядка хорошо управляемого города). С этими взглядами соотносятся и следующие его мысли: «Человек умирает одиноким, — поступай же так, как если бы ты жил один». Что есть благо для человека, — благо для него — он сам, истоки этого блага в нем, — трансцендентное запредельное благо. Таково будет мнение мудреца, который уверен, что «смерть лучше, чем жизнь в своем теле» (эти слова повторит потом умирающий Августин Блаженный). А собственные страдания мудреца? — размышляет он — «когда они будут сильны, он будет переносить их сколько сможет, когда они превзойдут меру — он умрет. И даже если бы мудрец находился бы в быке Фаларида (тиран Фаларид сжигал свои жертвы в бронзовом быке), то он не отрицал бы, что страдает, но муки его тела затрагивали бы только его низшие части — душа его, повернувшись к Богу, не отвлекается на низший уровень, захваченный страданием». И мудрец, по его мнению, не будет избегать страдания, он даже пожелает приобрести опыт его. В любом случае, смерть, по его мнению — не зло: когда она приходит, нас уже нет (эта мысль была выражена у материалиста Эпикура), а если ты платоник и веришь в существование после смерти, то она еще и Благо. («Активность души возрастает, когда она освобождается от тела. А если душа терпит наказание в царстве Аида, то тогда снова Плоха не смерть, а жизнь, которая была дурна»).

В целом мудрец живет на предельной возможной для него высоте, уделяя низшим уровням лишь необходимое для сохранения жизни внимание. Моральное усилие — уже не борьба, а победное восхождение. Вещи низшего порядка теряют для мудреца свой интерес, не составляют проблемы — на них не обращают внимание. Мудрец не живет человеческой жизнью— вся деятельность его направлена к Богу. Так что есть истинная добродетель? — спрашивает он. То, что получает душа от слияния с Богом. Так что же это? Созерцание, как переживание слияния с Богом, — таков его ответ. В этом состоянии душе кажется, что она приобщилась к высшей жизни, — она испытывает чувство доверия, блаженства, наслаждения в этом мистическом союзе — высшее благо. Это «благо» — одновременно возлюбленное существо и любовь. Вроде бы он близок учению Иисуса Христа, и в это же время звучит мотив фатализма, но следует подчеркнуть, что он выделяет одновременно и практический активный аспект жизни и элементы свободы, хотя и увязываемые опять-таки с Божественным провидением. Божественное провидение, по его мнению, не должно поступать так, чтобы мы превратились в ничто — «ему нечего было бы делать». Зло, по его мнению, устанавливается самим Богом: знакомство со злом, считает он, облегчает понимание добра для людей, чьи силы слишком слабы; чтобы постичь зло, не встретившись с ним. Моральное зло, приносит пользу всему свету: оно позволяет проявиться Божественной справедливости. Оно также заставляет людей сохра-• нять бдительность, проявлять активность в борьбе за Добро: «Не дело Бога сражаться вместо тех, кто не хочет драться... Чтобы получить урожай, надо не молиться, а возделывать почву... Если пренебрегаешь своим здоровьем — будешь болеть... Если злые люди стоят у власти, то это всегда из-за трусости их подданных. Такова справедливость и обратное было бы несправедливо». Здесь уже мы видим призыв к противлению злу. Самая великая сила, по Плотину, умение извлекать пользу из зла. Плотин не признает мнение, в отличие от Платона, что есть души изначально дурные: по существу своему, пишет он, душа добра. Эта первооснова души не несет ответственности за страдания, которые человек приносит другим или терпит сам. Последнее происходит лишь на уровне животного, смешанного начала в человеке. «Зло, страдания, страсти не властны над нашим истинным «Я». Тот, кто живет на высшем уровне своего существа, управляет своей судьбой; живущий же на низшем уровне зависит от светил и представляет собой лишь частичку Вселенной, т.е. подвержен влиянию природных закономерностей.

Если философствовать — значит учиться умирать, то в минуту своей смерти Плотин совершил высший философский акт, отмечает П. Адо: «Стремлюсь вознести Божественное во мне к Божественному во всем», — это его последние слова. Такова мудрость Плотина — мистическая мудрость, не имеющая смысла для того, кто не испытал союза с Богом, пишет П. Адо. Он называл себя гражданином мира и сыном Бога.