2015-01-07
314
Приятное препровождение времени. – Французский язык.
Проснувшись, мы стали разбирать добычу, захваченную нами у разбойников с разбитого судна, и нашли бездну прекрасных вещей: сапоги, одеяла, платья, кипу книг, подзорную трубу и целых три ящика сигар. Таких прекрасных вещей и в таком количестве у нас еще никогда в жизни не было! Особенно хороши были сигары «Гарванна»,[69] или как они там называются. Весь день мы лежали в тени деревьев и дымили. Я почитывал книги. Одним словом, мы проводили время превосходно! Я рассказал также Джиму, что со мной было на разбитом судне и на катере.
– Вот так интересные приключения! – сказал я.
Но Джим ни о каких приключениях больше слышать не хотел; он говорил, что сыт ими по горло, что он чуть не умер со страху, когда не нашел плота и решил, что все пропало: или он потонет вместе с обломками судна, или будет спасен, отправлен домой и сейчас же продан, что было для него не лучше смерти. В сущности, он был прав; он почти всегда был прав: удивительно смышленая у этого негра была голова.
Между тем я прочел вслух Джиму несколько страниц из одной книги, где много говорилось про королей, герцогов, графов и тому подобных знатных лиц, о том, как они роскошно одеваются и как они величают друг друга: величеством, светлостью, сиятельством, а не просто – гражданин или мистер. От удивления у Джима чуть глава не вылезли на лоб: это его страшно заинтересовало. Он говорил:
– Джим не знал, что их так много! Джим никогда ничего подобного не слыхал. Джим знал только про одного короля Саллормона[70] да еще про карточных королей. Сколько же получают короли жалованья?
– Сколько жалованья получают? – повторил я. – Да тысячу долларов в месяц или больше… Сколько хотят: ведь им все принадлежит!
– Вот‑то хорошо! А что они делают, Гек?
– Что делают? Да ничего! Короли ничего не делают, Джим, они только сидят.
– Ну что ты!
– Разумеется, Джим! Правда‑правда, они только сидят. Разве случится война; ну, тогда они должны встать и пойти на войну, а то все время слоняются из угла в угол или валяются по диванам… Ты ничего не слышишь?
Мы вскочили на ноги и стали прислушиваться: это был шум пароходного колеса. Какой‑то пароход мелькнул и исчез за поворотом реки, оставив позади себя полосу дыма. Мы вернулись на наше место.
– Да, – продолжал я, – а если им надоест так сидеть, они прикажут отрубить пару голов.
Потом я рассказал Джиму про французского короля Людовика Шестнадцатого, которому, как я читал, сами французы отрубили голову, и про его маленького сына, дофина, который должен был бы тоже стать королем, но французы бросили его в тюрьму, где он и умер, – по крайней мере, так рассказывают.
– Бедный мальчуган!
– Но подумай, Джим, многие говорят, что он совсем не умер, а убежал к нам, в Америку.
– Это ловко! Но, Гек, бедный мальчуган будет чувствовать себя совсем одиноким: ведь у нас нет королей, ему не с кем будет водить компанию.
– Да, королей здесь он не найдет, это правда!
– Здесь ему нечего делать, бедному мальчугану! Чем он будет здесь жить?
– Да, этого я тоже не знаю. Иные из них поступают на службу в полицию, а другие дают уроки французского языка.
– Как, Гек, разве французы говорят не по‑нашему? Не так, как мы с тобой?
– Нет, Джим, что ты! Нельзя понять ни одного слова, когда они говорят.
– Ах ты, боже мой! Отчего это, Гек?
– Не знаю, но это так. Да вот, подожди, Джим, я вычитал в одной книге, как они говорят. Что ты скажешь, если к тебе кто‑нибудь подойдет и скажет: «Паллевуфрансе»?[71]
– Что сделает Джим? Да просто намнет ему шею, вот и все! Чтобы он не смел ругаться!
– Глупый! Да это совсем не брань! Это просто значит: «Говорите вы по‑французски?»
– Так зачем же он не спросит этого просто, по‑человечески?
– Да он это и говорит, только по‑французски.
– Глупости! Джим и слушать этого не хочет. Это насмех только можно говорить.
– Слушай, Джим, кошка говорит по‑нашему?
– Нет, не говорит, но…
– А корова?
– Нет, не говорит, но…
– Говорит кошка по‑коровьи или корова по‑кошачьи?
– Нет, не говорит, но…
– И тебя не удивляет, что каждое животное говорит на своем языке?
– Конечно… но…
– Подожди, подожди! Тебя не удивляет, что животные говорят иначе, чем мы?
– Зачем ты спрашиваешь такие глупости, Гек?
– Так почему же француз не может говорить иначе, чем мы?
– Разве кошка – человек, Гек?
– Нет.
– Значит, кошке не к чему говорить по‑человечески. Разве корова или кошка – человек?
– Нет, корова – просто корова.
– Хорошо, так ей нечего и говорить по‑кошачьи или по‑человечески. А француз – человек?
– Еще бы!
– Так зачем же он не говорит по‑человечески? Желал бы я это знать, Гек!
Продолжать в таком духе разговор я больше не мог. Спорить с негром – пропащее дело. Я бросил.
