Глава VI

Наше неспешное продвижение по направлению к судну и обсуждение всех этих проблем было прервано громким и легко узнаваемым звуком разрыва снаряда.

- Пушка "У-33"! - воскликнул фон Шенворц.

- Что бы это значило? - поинтересовался Ольсон.

- Боюсь, что у них неприятности, - ответил я, - и нам надо поспешить на помощь. Бросьте это мясо, - обратился я к людям, тащившим оленя, - и за мной!

Мы бегом пустились по направлению к бухте. Пробежав более полумили и не слыша никаких сигналов с корабля, мы постепенно перешли на быстрый шаг; сказывалась усталость и отсутствие тренировки. Тяжело дыша и отдуваясь, мы продвигались вперед, пока, не доходя примерно мили до гавани, не увидели зрелище, заставившее нас застыть на месте. Мы пробирались сквозь более густой, чем обычно в этих краях, лес, как вдруг оказались на большой поляне, в центре которой собралась группа существ, один вид которых заставил бы остановиться самого бесстрашного человека. Эта группа или, вернее, стадо состояло из пяти сотен человекоподобных. Здесь среди человекообразных обезьян были и гориллы этих я определил без труда. Но были другие виды, которых я затруднялся отнести к одной из двух групп - обезьянам или человеку. Некоторые из них походили на тот труп, который мы нашли на маленьком пляже под скалой. Другие принадлежали к менее развитому типу, более близкому к обезьянам по внешнему виду, наконец, третьи имели поразительное сходство с человеком, будучи прямоходящими, не столь волосатыми и с развитыми кистями рук.

Среди всей этой толпы особенно выделялся один, очевидно вождь, по виду близко напоминавший так называемого кроманьонского человека, известного по раскопкам во Франции. Такой же мощный короткий торс, огромная голова с выдвинутой вперед челюстью, покатый лоб, сгорбленная спина, руки короче ног, ноги короче, чем у современного человека, и полусогнутые в коленях. Это существо и еще несколько других, явно низшего, чем предводитель, типа, держали в руках тяжелые дубины, остальные были вооружены лишь тем, чем одарила их природа - клыками и могучими мускулами. Все они были самцами, все обнажены, даже на самых развитых не было никаких украшений. Завидев нас, антропоиды оскалили клыки и с рычанием повернулись в нашу сторону. Я не хотел стрелять без крайней необходимости и попытался обойти их, но когда вожак-кроманьонец разгадал мое намерение, он, очевидно, приписал его трусости и с яростным криком бросился на нас, размахивая дубиной над головой. Другие антропоиды ринулись вслед за ним. Под угрозой быть опрокинутыми и растоптанными я отдал команду стрелять. Первый же залп уложил шестерых, включая вожака. Остальные, помедлив, рассыпались и попрятались в лесу, причем часть из них укрылась в ветвях, а часть - среди деревьев на земле. Фон Шенворц и я обратили внимание, что по крайней мере двое из более развитых человекоподобных забрались на деревья с не уступающей обезьянам ловкостью, в то время как часть представителей этого типа нашла себе убежище на земле вместе с гориллами.

Осмотр тел показал, что пятеро наших противников убиты наповал, а шестой вожак - только контужен. Пуля, пройдя по касательной к его голове, только оглушила его. Мы решили взять его с собой в лагерь. С помощью ремней нам удалось связать ему за спиной руки и приспособить на шею поводок прежде, чем он пришел в себя. Затем мы вернулись за брошенной олениной, но оказалось, что она исчезла с того места, где мы ее оставили.

На обратном пути я с Уайтли шел примерно в ста ярдах впереди в надежде подстрелить что-нибудь съедобное, поскольку все мы чувствовали себя разочарованными и обкраденными. Продвигались мы очень осторожно, и, не имея рядом такой большой компании, были вознаграждены, подстрелив двух больших антилоп не далее, чем в полумиле от гавани. Таким образом, наш отряд с добычей и пленником возвратился к стоянке в хорошем настроении. К северу от места прикола на берегу мы обнаружили около двадцати трупов человекообразных из встреченной нами стаи, которые пытались атаковать Брэдли в наше отсутствие.

Мы решили, что преподали этим обезьянам неплохой урок на будущее, но расслабляться было нельзя ни на секунду - слишком много неизвестных опасностей ожидало нас в этом новом мире.

На следующий день мы принялись за сооружение лагеря. Полночи Брэдли, Ольсон, фон Шенворц и я просидели, обсуждая его будущее устройство. Часть людей мы поставили рубить лес, выбрав для этой цели произраставшую поблизости джарру, чья твердая, хорошо сохраняющяяся древесина вполне подходила для наших целей. Часть людей стояла на страже, меняясь каждый час, с обеденным перерывом в полдень. За эту работу отвечал Ольсон, а мы с Брэдли, фон Шенворцем и мисс Ларю занимались разметкой стен и будущих строений. Закончив разметку, мы присоединились к плотникам, помогая обрабатывать и ошкуривать срубленные стволы. Один только фон Шенворц не составил нам компании. Будучи прусским офицером и дворянином, он не мог опуститься до грубой физической работы в присутствии своих подчиненных, а я не чувствовал себя вправе заставлять его ведь в конце концов все мы работали добровольно. Он провел остаток дня, выстругивая тросточку из ветки джарры и беседуя с мисс Ларю, которая соизволила несколько смягчить свое отношение к барону. К закату у нас уже накопилось достаточно много бревен, обработанных и готовых для завтрашнего строительства. Дикари больше не появлялись, и лишь однажды животный мир Капроны напомнил о своем существовании, когда кошмарная тварь спикировала на лагерь с неба, но быстро ретировалась под градом пуль. Это существо представляло собой, по-видимому, какую-то разновидность птеродактиля и выглядело очень внушительно вследствие своих размеров и свирепого вида. Тогда же произошел еще один инцидент, оставивший у меня на душе более скверный осадок, чем нападение доисторического ящера. Двое лесорубов, оба из германской команды, обрубали сучья со срубленного дерева. Фон Шенворц к этому времени закончил свою тросточку, и мы с ним как раз проходили близ этих немцев. Один их них отбросил в сторону только что обрубленную ветку и нечаянно попал в лицо фон Шенворцу. Ветка не могла причинить ему сколько-нибудь серьезного вреда на лице не осталось даже царапины, тем не менее он страшно рассвирепел и громко скомандовал: "Смирно!" Матрос немедленно выпрямился, повернулся к своему командиру лицом, щелкнул каблуками и отдал честь.

- Свинья! - заорал барон и ударил парня по лицу, перебив ему при этом нос. Я схватил фон Шенворца за руку, прежде чем он успел повторить свой удар; в ответ он замахнулся своей тростью с намерением ударить и меня, но еще до того, как она успела опуститься, я прижал дуло своего револьвера к брюху барона. Должно быть, он прочел в моих глазах, что мне доставит огромное удовольствие спустить курок, воспользовавшись этим предлогом. Фон Шенворц, как и все подобные ему, был в душе трусом, поэтому он опустил занесенную для удара руку и повернулся, собираясь уйти. Я удержал его и перед лицом всех его людей объявил, что подобные действия больше не повторятся ни один человек не будет подвергаться наказанию или побоям иначе, как по приговору суда и согласно тем законам, которые мы приняли. Все это время провинившийся матрос продолжал стоять по стойке "смирно", и по выражению его лица я так и не сумел понять, что ему больше по душе - полученный удар или мое вмешательство в устав кайзеровской армии. Он так и не пошевелился, пока я не приказал ему вернуться на судно и заняться разбитым носом. Только тогда он отдал честь, повернулся и строевым шагом отправился на корабль.

Незадолго до сумерек мы отплыли на середину бухты и бросили якорь в ярдах ста от берега. Я чувствовал, что в таком положении мы будем в максимальной безопасности. Кроме того, я назначил людей в ночные вахты, а старшим поставил Ольсона, приказав ему принести с собой на палубу одеяла, чтобы перехватить хоть немного сна. За ужином мы отведали жареную антилопу и салат из зелени, которую наш кок сумел нарвать близ ручья. За ужином фон Шенворц был угрюм и неразговорчив.

После трапезы все, кроме барона, собрались на палубе посмотреть на окрестности и на ночную жизнь Капроны. Впрочем, посмотреть - это не совсем точно, скорее послушать. Со стороны большого озера до нас доносились шипение и крики бесчисленных тварей. Над нами раздавалось хлопанье гигантских крыльев, а с берега неслись звуки ночных джунглей, влажных тропических лесов палеозоя и мезозоя, когда-то покрывавших всю Землю. Голоса доисторических тварей, однако, перемежались с более близкими к нашему времени - рыком пантеры и льва, воем волков и еще каким-то громогласным рычанием, незнакомым нам и принадлежавшим, как мы потом выяснили, самому страшному из хищников этой "гостеприимной" страны.

Постепенно, один за другим, все разошлись по каютам, и мы остались на палубе вдвоем с мисс Ларю. Она была молчалива, хотя и удостаивала меня ответом на мои вопросы. Мне показалось, что чувствует она себя неважно, и я спросил ее об этом.

- Да, - ответила она, - мне как-то не по себе и больше всего от жестокости и несправедливости всего окружающего. Я ощущаю себя такой маленькой и слабой, беспомощной песчинкой перед лицом всей этой многообразной жизни, этого всеобщего пожирания, дикости и безжалостности. Никогда прежде я не представляла себе, что жизнь может быть такой дешевой и ненужной, как здесь. Жизнь кажется мне просто злой шуткой. Ты либо смешон, либо страшен, в зависимости от того, сильнее или слабее ты своего противника, и по большей части ты просто никому, кроме себя самого, не нужен. Ты маленькая смешная марионетка, дергающаяся на ниточке от колыбели до могилы. Наша беда в том, что мы слишком серьезно сами себя воспринимаем, впрочем, Капрона быстро вылечит нас от этого заблуждения. - Она умолкла и рассмеялась.

- Какую замечательную философскую систему вы придумали, - сказал я. - Как великолепно соответствует она порывам человеческой души, как наполняет, удовлетворяет, облагораживает. Каких чудесных высот могла бы достичь человеческая раса, если бы первый автор подобной концепции сумел донести ее до всех людей и сохранить до нынешних времен.

- Я не люблю иронии, - сказала она, - она свидетельствует о низменной натуре.

- А какую, интересно, натуру вы предполагаете у "маленькой смешной марионетки, дергающейся на ниточке от колыбели до могилы"? - поинтересовался я. - Да и какое все это имеет значение, что вы любите и что не любите. Ведь никому до вас нет дела и вы не должны воспринимать себя серьезно.

Она с улыбкой взглянула на меня:

- Вся беда в том, что мне очень страшно, тревожно и одиноко.

В этих ее словах прозвучало что-то похожее на рыдание. Впервые она так разговаривала со мной. Непроизвольно я накрыл своей рукой ее руку, лежащую на поручне.

- Я знаю, что мы в трудном положении, - сказал я, - но не надо думать, что вы одна. Здесь... здесь есть... один... один человек, который все для вас сделает, - закончил я, запинаясь.

Она не убрала своей руки и со слезами на глазах посмотрела мне в лицо, и в ее взгляде я прочитал невысказанную благодарность за сочувствие. Затем она отвернулась и вздохнула. Очевидно, ее новоиспеченная философия дала трещину, поскольку она явно начинала воспринимать себя серьезно. Больше всего на свете мне хотелось обнять ее и поведать о своей любви; я уже убрал было свою руку с поручня и собирался привлечь ее к себе, но в этот самый момент на палубе появился Ольсон со своими одеялами.

На следующее утро мы принялись за строительство. Все шло прекрасно. Наш пленный кроманьонец вначале доставлял немало хлопот; нам приходилось держать его в кандалах и на цепи, так как он пытался бросаться на тех, кто к нему подходил, но со временем он присмирел, и мы попробовали выяснить, умеет ли он говорить. Лиз проводила с ним много времени, разговаривая и пытаясь приручить, но ее попытки оставались безуспешными.

Завершение построек заняло у нас около трех недель. Наконец лагерь был готов. Он располагался на берегу холодного ручья в двух милях от гавани.

Мы несколько изменили свои первоначальные планы, когда дошли до сооружения ограды. Дело в том, что мы обнаружили поблизости сильно выветрившуюся и полуосыпавшуюся скалу и в нашем распоряжении оказалось более чем достаточное количество плоских обломков. Сложенная из камня стена, окружающая все наши постройки, имела форму квадрата с башнями по углам, что позволяло вести при необходимости перекрестный огонь при нападении на любую из сторон форта. Стена имела в высоту пятнадцать футов, толщину у основания - три фута, наверху полтора.

С момента нашей стычки фон Шенворц ни разу не заговорил со мной, если не считать, так сказать, официальных обращений. Короче, мы с ним находились в состоянии вооруженного нейтралитета, что, впрочем, устраивало меня на все сто.

Вот уже неделю я продолжаю работу над этими записями о наших удивительных приключениях. Заранее прошу извинения за мелкие неточности, в основном хронологического характера, но обилие впечатлений поневоле способствует их появлению. Однако все эти неточности мелкие и особого влияния на мое повествование оказать не могут. Пробежав глазами последние несколько страниц моего дневника, я обнаружил, что забыл упомянуть тот факт, что Лиз все-таки удалось установить речевой контакт с "кроманьонцем". Речь его, конечно, очень скудна и примитивна, но тем не менее это разговорная речь. Имя нашего пленника - Ам или Аам, как он нам сообщил, а вся страна называется Каспак. Когда мы спросили его, как далеко она простирается, в ответ он обвел руками вокруг своей головы, обозначая, по-видимому, этим жестом всю вселенную. Сейчас он ведет себя спокойно, и мы собираемся освободить его, так как он заверял нас, что не позволит своим сородичам причинить нам вред. Нас он называет галу и заявляет, что в скором времени тоже станет галу. Этот момент мне не совсем понятен. Ам говорит, что на севере от нас живет много галу, и, как только он превратится, тоже отправится жить с ними.

Вчера Ам ходил с нами на охоту. Наши ружья и та легкость, с какой мы поражали из них оленей и антилоп, произвели на него огромное впечатление. Все это время мы питались съедобными фруктами, овощами, травами, в основном указанными нам Амом, а дважды в неделю охотились. Часть добываемого мяса мы вялили и складывали про запас на всякий непредвиденный случай, скорее даже не вялили, а коптили. Кроме того, нам удалось собрать большое количество зерна двух разновидностей диких злаков, произрастающих в округе. Один из этих злаков представлял собой гигантскую кукурузу - могучее растение, часто пятидесяти или шестидесяти футов высотой, с початками размером с человека и зернами величиной с кулак. Нам даже пришлось выстроить вторую кладовую, так велики оказались собранные запасы.

3 сентября 1916 г. Ровно три месяца назад пущенная с "У-33" торпеда отправила меня в необычайное путешествие, приведшее нас сюда, в Каспак, с мирной палубы американского лайнера. Мы начинаем потихоньку обживаться на новом месте; никто уже, похоже, не верит, что нам суждено когда-нибудь вернуться в привычный мир. Уверения Ама, что в Каспаке обитают такие же, как мы, разожгли всеобщее любопытство. На прошлой неделе я отправил на разведку несколько человек под началом Брэдли. Ам, которого мы освободили, отправился вместе с ними. Они прошли миль двадцать пять на запад, встретив на пути множество хищных зверей и ящеров и немало человекообразных, которых Ам отсылал прочь. Вот рапорт Брэдли об этой экспедиции:

"День первый. Прошли пятнадцать миль. Разбили лагерь на берегу большой реки, текущей на юг. Дичи в изобилии. Видели несколько новых видов животных, ранее не встречавшихся. Перед самым привалом подверглись нападению огромного волосатого носорога, которого Плессер уложил точным выстрелом. На ужин ели бифштексы из носорога. Ам назвал это животное Атисом. С момента выхода из лагеря до прибытия к месту ночлега шло почти непрерывное сражение. Мозг человека просто не в состоянии охватить все то изобилие хищного зверья в этом затерянном мире, ну и, конечно, еще большее изобилие животных, служащих добычей для хищников.

День второй. Прошли около десяти миль до подножья скал. Пробрались сквозь густые джунгли, растущие вблизи. Наблюдали стадо из человекообразных и более низких по развитию обезьян, причем один из моих людей клялся, что видел среди них белого человека. Сначала они собирались было атаковать нас, но залп из ружей быстро заставил их изменить свои намерения.

Мы взобрались на скалы так высоко, как смог ли; ближе к вершине они абсолютно перпендикулярны и нет ни единой зацепки, ни малейшего выступа для дальнейшего продвижения. Все были разочарованы, так как надеялись увидеть и привлечь внимание какого-нибудь проходящего судна. Кроме того, наша попытка подъема позволила твердо установить тот факт, хотя это вряд ли пригодится нам, что кратер был некогда целиком заполнен водой.

Обратный путь занял два дня и был столь же полон приключений. Мы все начинаем привыкать к ним. Приключения и опасности становятся чем-то обыденным. Пострадавших и заболевших нет".

Я не раз улыбнулся, читая рапорт Брэдли. За эти четыре дня он, без сомнения, пережил больше приключений, чем, скажем, африканский охотник на крупного зверя за всю жизнь, и, тем не менее, описал все это в нескольких строчках. Все верно, мы начали привыкать к приключениям. Не проходило еще ни одного дня без того, чтобы одному или нескольким из нас не угрожала смертельная опасность. Ам научил нас кое-каким хитростям, оказавшимся полезными и позволившим экономить боеприпасы, которые лучше было поберечь для охоты или на самый крайний случай. Теперь мы прячемся под деревьями, если нападет птеродактиль, и скрываемся на них от наземных хищников; кроме того, мы не стреляем по динозаврам, если в запасе нет по крайней мере пары минут, в течение которых можно избежать контакта, - даже пораженные в голову, сердце или позвоночник они сразу не умирают. Попадание же в любую другую часть тела более чем бесполезно: они этого просто не замечают.

7 сентября 1916 г. Со времени моей последней записи произошло немало событий. Брэдли снова отправился в экспедицию к окружающей Капрону стене скал. Он предполагает отсутствовать несколько недель и собирается двигаться вдоль ее основания в поисках подходящего для подъема места. С собой он взял Синклера, Брейди, Джеймса и Типпета. Ам исчез. Его нет уже три дня, но самое удивительное происшествие - это открытие фон Шенворцем и Ольсоном нефтяного источника во время охоты в пятнадцати милях от нас за песчаниковыми холмами. Ольсон рассказал, что там бьет нефтяной гейзер, а фон Шенворц начал подготовку оборудования для очистки нефти. Если это ему удастся, мы получим возможность покинуть Каспак и вернуться в цивилизованный мир. Я даже боюсь поверить этому. Все мы просто на седьмом небе. Дай Бог, чтобы нас не постигло разочарование.

Несколько раз я хотел заговорить с Лиз о своих чувствах к ней, но не осмелился.