Миранда; как она стала рактрисой; первые шаги на сцене

С пяти лет Миранда мечтала играть в рактивке. С четырнадцати, с тех пор, как мать забрала ее от отца и отцовских денег, она работала прислугой на все руки, резала лук в чужих домах, чистила серебряные подносы для визитных карточек, бонбоньерки, лопаточки для рыбы и щипчики для сахара. Как только ей удалось, накрасившись и причесавшись, сойти за восемнадцатилетнюю, она пошла в гувернантки – за это платили чуть больше. Следующие пять лет работала с детьми. С такой внешностью вполне можно было стать горничной, пробиться в старшую прислугу, но Миранда предпочитала гостиной детскую. Родители, надо отдать им должное, при всех своих недостатках дали ей прекрасное образование: Миранда читала по-гречески, спрягала латинские глаголы, говорила на нескольких романских языках, умела взять интеграл от десятка простеньких функций и бренчала на фортепьяно. Теперь все это пригодилось. К тому же, даже самые вредные шалуны лучше своих родителей.

Когда те наконец отрывали просиженные зады от офисных стульев и притаскивались домой, чтобы полноценно провести вечер с детьми, Миранда скрывалась в свою каморку и влезала в самый паршивый, самый дешевый рактюшник, какой только можно найти. Она не собиралась раскошеливаться на широко разрекламированные новинки. Платить будет не она, а ей, мастерство же оттачивать можно и в живом Шекспире, и в последнем боевике.

Как только набралась заветная сумма, Миранда направилась в модное ателье. Она несла подбородок высоко, словно бушприт клиппера над черным вязаным хомутом, очень похожая на рактрису, и с порога потребовала сделать ей "Джоди". В очереди приподняли головы. Дальше слышалось только "очень хорошо, мэм", "пожалуйста, присядьте вот здесь, мэм" и "желаете чаю, мэм". С тех пор, как мать ушла от отца, Миранде не предлагали чаю, только требовали подать, и она понимала, что при самом удачном раскладе другого случая ждать еще не год и не два.

Татуировочная машина работала шестнадцать часов; Миранде закачивали в вену валиум, чтобы не кричала. Обычная татуировка делается с полпинка. "Вы уверены, что хотите череп и кости?" – "Уверена" – "Позитив или вывороткой?" – "Позитив" – и ЧПОК! вот он череп, истекает кровью и лимфой, впечатанный в эпидермис волной давления, которая чуть не выбросила тебя из кресла. Кожная сетка – совсем другая история, а "Джоди" – верхняя в списке, в сто раз больше зитов, чем у иной начинающей порнорактерки, иногда до ста тысяч только на лице. Хуже всего было, когда машинка полезла в горло, тянуть нанофоны от связок до самых десен. Тут она закрыла глаза.

Дома Миранда порадовалась, что выбрала для операции канун Рождества – назавтра она бы просто не управилась с детьми. Лицо распухло в точности, как обещали, особенно у губ и глаз, где зитов больше всего. Ей дали таблетки и кремы, она проглотила и вымазала все. На третий день, когда Миранда поднималась кормить детей завтраком, хозяйка проводила ее долгим взглядом, но ничего не сказала – решила, наверное, что девушка схлопотала от пьяного ухажера на рождественской вечеринке. Это было совсем не в духе Миранды, но что еще могла подумать новоатлантическая женщина?

Когда припухлость спала и сошла краснота, Миранда упаковала пожитки в ковровую сумку и села на метро до города.

У театрального квартала был хороший конец и плохой. Хороший располагался в точности там же, где и столетия назад. Плохой тянулся скорее вверх, чем вширь, поскольку занимал два-три утративших былую порядочность административных небоскреба. Взгляд они не радовали, зато идеально подходили для производства рактивок, поскольку строились в расчете на множество людей, работающих бок о бок за тонкими перегородками.

– Дай-ка глянуть, что у тебя за сетка, красавица.

Мужчина, велевший называть его Фредом (не настоящее мое имя) Эпидермисом, вынул изо рта сигару. Глаза его методично ощупали Миранду с головы до пят.

– Еще чего, "красавица"! Как бы не так!

Красавица™ и Герой™ – названия сеток, которые наносят себе миллионы женщин и мужчин соответственно. Они вовсе не стремятся быть рактерами, просто хорошо выглядеть в рактивке. Некоторые дуры воображают, что с такой сеткой можно сделать карьеру; для большинства из них, надо думать, все начинается и заканчивается разговором с Фредом Эпидермисом.

– О, я заинтригован. – Он скривил губы. Миранда улыбнулась, предвидя свое торжество. – Давай на сцену, покажешь, что там у тебя.

Большинство павильонов сканировали одну голову, впрочем, было и несколько в полный рост, наверное, чтобы брать заказы на полностью рактивное порно. На одну из таких хозяин и указал Миранде. Та вошла, захлопнула дверцу, повернулась к медиатрону и впервые увидела свою новую "Джоди".

Фред Эпидермис поставил режим "созвездие". Миранда смотрела на черную стену, усеянную двадцатью, а то и тридцатью тысячами светящихся точек. Они сливались в трехмерное созвездие Миранды, повторявшее ее движения. Каждая точка маркировала энзит, вживленный в кожу татуировочной машиной за шестнадцать часов пытки. Медиатрон не показывал связующие их нити – еще одну систему, переплетенную с нервной, лимфатической и кровеносной.

– Обосраться можно! Новая Хепберн, мать твою за ногу! – вскричал Фред Эпидермис, глядя на другой медиатрон.

– Это "Джоди", – начала Миранда и запнулась – звезды заколыхались, воспроизводя движения губ. Снаружи Фред Эпидермис возился с настройкой, увеличивал звездное скопление ее лица. По сравнению с ним руки и ноги казались разреженными туманностями, а затылок почти пропадал, едва намеченный какой-нибудь сотней зитов. Глаза зияли пустыми дырами. Наверное, если закрыть их, будет иначе. Чтобы проверить, Миранда подмигнула медиатрону. На веках зиты шли густо, как трава на поле для гольфа, но собирались в гармошку, пока не закроешь один глаз полностью. Фред Эпидермис заметил это и приблизил сощуренное веко так, что Миранда чуть не села. До нее донесся смешок.

– Привыкай, – сказал хозяин. – А теперь постой неподвижно – наведу на губы.

Он увеличивал разрешение, крутил так и сяк, а Миранда тянула губы трубочкой, поджимала, прикусывала. Слава Богу, делая губы, ее накачали до бесчувствия: сюда вживили тысячи нанозитов.

– Похоже, на нас свалилась Актриса, – сказал Фред Эпидермис. – Попробую тебя на самую трудную нашу роль.

Внезапно на медиатроне появилась белокурая, голубоглазая девица в позе Миранды – у нее были длинные волосы, белый свитер с буквой F на груди и вызывающе короткая юбка. В руках она держала что-то пестрое и пушистое. Американская школьница прошлого века – Миранда видела таких в старых пассивках.

– Это Десятиклассница. Немного старомодна на твой и мой вкус, но все еще пользуется спросом, – сказал Фред Эпидермис. – Конечно, твоя сетка будет переигрывать, но плевать, лишь бы деньги платили.

Миранда почти не слышала его – впервые она видела, как другая женщина в точности копирует ее жесты: павильон трансформировал сетку в воображаемую фигуру. Миранда сжала губы, как будто только что провела помадой – Десятиклассница сделала то же самое. Она подмигнула – Десятиклассница подмигнула. Она прижала нос – кукольный носик Десятиклассницы наморщился.

– Давай прогоним сцену, – сказал Фред Эпидермис.

Десятиклассница исчезла, появился электронный бланк с окошками для фамилии, номера, даты и всего прочего. Он мелькнул так быстро, что Миранда ничего не успела прочесть – для пробы контракта не требовалось.

Потом Десятиклассница появилась снова, камера показывала ее с двух разных углов. Экран разделился на несколько панелей. В одной было лицо Десятиклассницы, которое по-прежнему копировало Миранду. На другой Десятиклассница и пожилой мужчина стояли в комнате со множеством приборов. В третьей было лицо мужчины, и Миранда поняла, что его играет Фред Эпидермис. Пожилой сказал: – Помни, мы обычно играем это в лицевом павильоне, так что не пытайся управлять руками и ногами.

– Как же мне ходить? – спросила Миранда. Десятиклассница зашевелила губами, из медиатрона донесся ее голос – визгливый и одновременно грудной.

– Стой на месте. Компьютер решит, когда тебе идти и куда. Наше маленькое жульничество. Это не настоящая рактивка, скорее – сюжетное дерево, но нашей клиентуре сойдет и так, потому что все листья – сюжетные разветвления – ведут к одному и тому же, ну, чего хочет клиент, поняла? Ладно, увидишь, – сказал старик на экране, прочитав на лице Десятиклассницы растерянность Миранды. Компьютер преобразил осторожное сомнение в испуг широко распахнутых наивных глаз.

– Ремарки! Смотри на ремарки, чтоб тебя! У нас не импровизируют! – заорал старик.

Миранда взглянула на другие панели. Одна показывала план комнаты, ее и старика положение; время от времени стрелки отмечали, кто куда двинулся. На следующей – суфлерской – мигала красная строчка.

– Здравствуйте, мистер Вилли! – сказала Миранда. – Я знаю, уроки кончились, и вы устали целый день учить противных мальчишек, но я хотела бы попросить вас об огромной-преогромной услуге.

– Конечно, конечно. В чем дело? – оттарабанил Фред Эпидермис ртом мистера Вилли, даже не стараясь играть.

– Ну, понимаете, вот это приборчик мне очень, очень дорог, а, кажется, он сломался. Может, вы почините? – сказала Миранда. Десятиклассница на экране произносила те же слова, но рука ее двигалась. Она поднесла к лицу что-то белое, длинное, гладкое. Вибратор.

– Ну, – сказал мистер Вилли, – наука говорит, что все электрические приборы работают по одному принципу, следовательно, теоретически я мог бы тебе помочь. Однако, должен сознаться, я впервые вижу такой прибор. Не объяснишь ли, что это и как применяется?

– С радостью, только... – начала Миранда, но тут изображение замерло, и Фред Эпидермис заорал через дверь: – Довольно! Я просто проверял, умеешь ли ты читать.

Он распахнул дверцу павильона и сказал:

– Ты принята. Кабинка 238. Мои комиссионные – восемьдесят процентов. Общежитие наверху. Выбери себе койку – хочешь нижнюю, хочешь верхнюю – и выгреби с нее мусор. Другое жилье ты не потянешь.