На пути к единому государственному порядку

Хаос «смутных времен» наводил людей на мысль о необходи­мости сильной власти. С ней связывались надежды на восста­новление порядка, защиту имущественных прав человека и гарантии его личной безопасности.

В зависимости от различных исторических условий сильная власть в разных странах принимала различные формы.

Там, где в сфере религии безраздельно господствовал каль­винизм, власть была либо республиканской (как в Голландии и Швейцарии), либо монархической, но с сильными предста­вительными учреждениями — парламентами (как, например, в Англии).

В странах, которые оставались католическими или где Ре­формация приняла форму лютеранства, правители получили несравненно большую власть. К тому же эти страны в наи­большей степени пострадали от "смуты". В странах конти­нентальной Европы, как правило, утверждался абсолютизм.

При абсолютизме монарх обладает абсолютной, никем и ничем не ограниченной властью и опирается в сво­ей деятельности на чиновничью бюрократию, армию, суды. Главная забота абсолютного монарха — утверждение своего господства над всеми сословиями внутри страны и над другими государствами.

Абсолютизм набирает силу. Из "смуты", затронувшей в большей или меньшей степени все европейские страны, государства выходили мед­ленно и разными путями. Там, где побеждала Реформация, со "смутными временами" проща­лись раньше; в странах, где Реформация не состоялась, вы­ход из "смуты" происходил дольше и мучительнее, через уси­ление абсолютизма, при котором государство достигает наи­высшей степени централизации.

Как вы помните, еще с XIII века в обществе укрепляется мысль о том, что необходимо поделить власть между королем и церковью. По мере ослабления авторитета церкви усилива­ется роль королей. Особенно этому способствовало то обстоятельство, что во времена смуты, в условиях «войны всех против всех», монархи усиленно искали пути выхода из нее. Отметим, что влияние королевской дипломатии на ход Трид­цатилетней войны было значительно сильнее папского.

Религиозные убеждения правителей уходили на второй план, уступая место государственным интересам. А ради этого короли предпочитали поддерживать то католиков, то протестантов, тем самым привлекая на свою сторону си­лы, способствовавшие в тех или иных конкретных обстоя­тельствах усилению центральной власти.

Давайте познакомимся ближе с таким явлением, как французский абсолютизм, который был образцом для мно­гих стран: ему старалась подражать чуть ли не вся континен­тальная Европа. (Напомним, что протестантские страны — Англия, Голландия, Швейцария, страны Скандинавии — из­бежали утверждения абсолютизма как формы правления.)

Сильным и гибким монархом Франции, взбаламученной междоусобной войной, в 1594 г. стал Генрих IV. Бывший гугенот, ставший католиком, он с помощью уловок и ком­промиссов постепенно восстанавливал мир в стране. Чтобы смягчить ожесточенную вражду между католиками и протес­тантами, аристократами и буржуа, король вынужден был одних подкупать деньгами, других — государственными должностями.

Примиряя враждующих, охлаждая кипевшие религиозные страсти, королевская власть становилась над спорящими, по­степенно обретая непререкаемые права верховного арбитра. В конечном счете это вело к укреплению монархии.

Противники и сторонники абсолютизма. Когда закончилась гражданская война между католиками и гугенотами, был принят, как вы помните, Нантский эдикт, объявивший католи­цизм официальной государственной религией, но одновре­менно предоставивший определенные права и протестантам. Так, гугеноты могли теперь держать собственные войска в закрепленных за ними городах Ла-Рошель, Монтобан и не­которых других. Хотя эдикт и не устраивал крайних католи­ков и крайних протестантов, в целом его приняло большинст­во и тех, и других. Эдикт смягчал религиозные распри и соз­давал условия для перехода от войны к миру.

Католическая оппозиция, не желавшая мириться с потерей церковью ее прежнего влияния, была готова при первой же возможности начать новую гражданскую войну. Поэтому, ко­гда в 1610 году религиозным фанатиком был убит Генрих IVи власть перешла в руки его вдовы Марии Медичи, аристократы-католики предъявили свои "права" на пенсии, приви­легии и прочие блага. Этим они ввергли Францию в новую "смуту", которая длилась с перерывами около десяти лет.

Становление и утверждение абсолютизма проходило то в явной, то в скрытой борьбе с католической церковью, оспа­ривавшей у государства монопольную власть над умами и сердцами людей; с аристократами, добивавшимися возврата привилегий; с гугенотами, которые требовали от власти все новых уступок и даже образовали на юге страны своеобраз­ное "государство в государстве".

Однако с теми же гугенотами правительство вело осторож­ную политику, потому что их денежный карман оказывал неоднократные услуги королевскому двору. Пополняя казну, монархи тем самым приобщали буржуазию к государственной деятельности. А кто вложил деньги в государственный поря­док, тот вряд ли станет его разрушать.

Па поддержку королевской власти ориентировалась расту­щая, но слабая еще буржуазия — вчерашние зажиточные крестьяне, купцы, ремесленники. Заинтересованы были в сильной власти короля и дворяне — прежде всего те, чьи имения разорялись от бунтов, восстаний, войн.

Упрочение королевской власти сопровождалось разраста­нием мощного чиновничьего аппарата.

Укрепление абсолютизма во Франции. Основательное укрепление французского абсолютизма произошло при Людовике XIII, в годы фактического правления (1624—1642) кардинала Армапа Жана дю Плесси де Ришелье, первого королев­ского министра. Он создал такую государственную систему, которая позволила королевской власти крепко стоять на но­гах еще более 100 лет.

В зависимости от ситуации Ришелье опирался то на дво­рян, которых считал "нервом государства", то на финанси­стов, именуемых им "пиявками на теле нации", сколь вред­ными, столь и необходимыми, то на народ, который для Ри­шелье был "мулом, портившимся от долгого отдыха больше, чем от работы".

Сила Ришелье была в его осторожности, тонком знании психологии людей и безошибочном анализе самых сложных ситуаций. Так, запретив гугенотам после их поражения в войне с королем (1620—1628) иметь свои гарнизоны, он в то же время гарантировал им религиозную свободу. Вместе с тем он сумел приструнить и непокорных аристократов-като­ликов: были снесены или конфискованы их замки, под стра­хом смертной казни запрещены дуэли и многие другие дво­рянские "вольности".

Правительство не гнушалось продавать должности предан­ным людям с туго набитыми кошельками. Нередко это были дети малограмотных крестьян. В середине XVII в. крестьяне составляли 80 процентов всего двенадцатимиллионного насе­ления страны.

Уделяя большое внимание развитию науки, искусства, ли­тературы, Ришелье и здесь ввел необходимые, с его точки зрения, ограничения, препятствующие слишком широкому распространению знаний среди королевских подданных, и держал эту сферу под постоянным контролем государства. С 1631 года по инициативе Ришелье стала выходить первая газета, куда он сам отбирал желательные публикации, а че­тыре года спустя всесильный кардинал основал Французскую академию, куда вошли нужные ему писатели.

В 1642 г. умирает Ришелье, годом позже — Людовик XIII. В наследство новому королю Франции — пятилетнему Лю­довику XIV (1638—1715) и его матери-регентше остается начатая еще кардиналом Тридцатилетняя война и бесчислен­ные внутренние проблемы.

В истории смена правителей нередко сопровождалась недо­вольством "низов", поднимавших бунты и восстания. Так было и на этот раз: волнения охватили крестьянские селения и города; к тому же в 1648—1649 гг. Францию сотряса­ла так называемая "судейская" (или "парламентская") Фронда, которая не прочь была использовать восстание "ни­зов" в своих целях. Однако известие о казни английского ко­роля (1649) примирило фрондеров с правительством.

В 1661 г. умирает кардинал Джулио Мазарини, преемник Ришелье на министерском посту, и 22-летний король Людо­вик XIV объявляет, что отныне он сам будет своим премьер-министром.

Вершина абсолютизма. Два кардинала — Ришелье и Мазарини — настолько преуспели в деле возвышения королевской власти, что да­же в среде духовенства появляются ее откровенные защитники. Так, видный деятель католической церкви Жак Боссюэ (1627—1704) в своих проповедях и со­чинениях отстаивает идею божественного происхождения аб­солютной власти государя и обосновывает его исключитель­ное право на жизнь, имущество и убеждения подданных.

Людовик XIV обеспечил блеск и роскошь своему двору и аристократической верхушке.

Давайте в качестве "туристов" посетим Версаль — рези­денцию короля — и послушаем, о чем говорит экскурсовод.

"Возведение Версаля потребовало огромных денежных средств — до 500 миллионов ливров. Только при сооружении водопровода, предназначенного для знаменитых Версальских каскадов и фонтанов, в течение трех лет потребовалось 22 тысячи солдат и восемь тысяч каменщиков. Работы обошлись в девять миллионов ливров и унесли около десяти тысяч чело­веческих жизней.

В Версале установлен строжайший, почти ритуальный эти­кет. Покой и безопасность короля охраняет десятитысячная гвардия кавалеристов и пехотинцев; количество слуг всех ран­гов доходит до четырех тысяч человек. Высшее дворянство страны почитает за честь войти в их число. Среди должно­стей есть такие, как "хранитель галстуков короля", "капитан комнатных левреток" (карликовая порода борзых собак). Ут­ренний подъем, туалет, завтрак короля совершаются публично как некое священнодействие. Право подавать сорочку королю или нести вечером перед ним свечу оспаривается принцами крови. Присутствовать при этом считается высшей честью. Людовик XIV любил роскошь и требовал того же от своих приближенных. Пышные балы, усыпанные драгоценностями костюмы нередко разоряли их, что ставило придворных в пол­ную зависимость от милости и щедрости короля. И он осыпал их наградами, оплачивал долги, дарил им деньги на карточ­ную игру за королевским столом и прочие развлечения, с не­вероятной быстротой опустошая государственную казну".

Понятно, что при таких расходах король постоянно нуж­дался в ее пополнении. С этой целью он в 1696 г. возвел в дворянское звание пятьсот буржуа, взяв по 6000 ливров с каждого. А в 1715 г. правительство ликвидировало все дво­рянские патенты, выданные после 1689 г., и снова пустило их в продажу.

При Людовике XIV преследовалась даже мало-мальски сво­бодная мысль. За нарушение дворянином королевского "пра­восудия", то есть прихоти, а зачастую и произвола, следовало суровое наказание, вплоть до смертной казни. Но стоило пре­ступнику выразить полное послушание и поступить на коро­левскую службу, как он восстанавливался в правах.

Поскольку свободомыслие часто исходило от непокорных протестантов, Людовик XIV приступил к постепенному лише­нию их ранее дарованных прав. Перешедших в католичество гугенотов король освобождал от долгов бывшим единовер­цам, от постоя войск, от двухгодичного взноса налогов, выда­вал премию: дворянину до 3000 ливров, а простолюдину — 6 ливров.

Гугенотам запрещалось состоять на государственной служ­бе, заниматься финансовой деятельностью, быть юристами, врачами, учителями. Хоронили своих покойников протестан­ты только ночью и втайне. С 1681 г. разрешалось отнимать у родителей детей и обращать их в католичество.

В 1685 г. был отменен Нантский эдикт. Тюрьмы были переполнены гугенотами. Еще До отмены эдикта около 400 тысяч протестантов покинули Францию. Многие искус­ные мастера-ремесленники оказались в Англии, Голландии, Швейцарии, Пруссии и даже в Америке.

Покончив с протестантами, Людовик XIV обрушился ре­прессиями на янсенистов — представителей религиозно-фи-лософского течения в католицизме, начало которому в XVII веке положил голландский богослов Янсений. Оставаясь в лоне католической церкви, янсенисты восприняли некото­рые положения протестантизма, например идею предопреде­ления. Янсений утверждал, что Христос пролил свою кровь не за всех людей, а только за "угодных" ему. Янсенистами преимущественно были образованные горожане — буржуа и часть аристократии. С протестантами их сближало откры­тое неприятие иезуитов. Янсенистом, кстати, был Блез Пас­каль. Ссылки, аресты, преследования янсенистов были свиде­тельством разгула деспотизма и тирании. Для многих стано­вилось очевидным, что абсолютизм, который в первой поло­вине XVII в. воспринимался как опора стабильности, мира и покоя, превращался в свою противоположность.

Абсолютизм и классицизм. Под стать пышности королевского дво- ра помпезный стиль насаждался в литературе, музыке, живописи. Худож­никам и писателям, прославлявшим мощь и величие абсолютизма, Людовик XIV назначал боль­шие пенсии и премии. И даже привилегия создавать угодные режиму произведения закреплялась за "нужными" людьми. Так, в 70-е годы XVII в. исключительное право создавать оперы имел аббат Перрен, затем оно было передано компо­зитору Жаку Люлли.

Тогда же в литературе и искусстве сложилось направление, вошедшее в историю европейской культуры как классицизм. Избрав образцом для подражания античное искусство ("клас­сику"), классицизм оставил миру немало выдающихся произ­ведений живописи, литературы, музыки, архитектуры. Но его постигла особая судьба. Классицизм оказался удобным абсо­лютизму тем, что в нем, как и в абсолютизме, утверждались незыблемость и всесилие правил и авторитетов. Его можно было использовать как средство укрепления королевской вла­сти. При этом третировалась трогательная средневековая ли­рика трубадуров, осмеивались рыцарские романы.

В искусстве, как и в жизни, все должно было находиться в рамках предписанных норм и правил, каждому человеку и каждой вещи было отведено свое место. Так, устанавлива­лась иерархия жанров — "высоких" (трагедия, эпопея) и "низких" (комедия, сатира, басня). Персонажами "высо­ких" жанров были герои Античности, знатные люди с изы­сканными манерами, напыщенными позами, рассуждавшие о философских и нравственных проблемах. Артистам предпи­сано было изображать чувства радости, горя, удивления опре­деленными художественными приемами и жестами. Напри­мер, горе полагалось изображать сцепленными пальцами и заломленными над головой руками.

В "низком" жанре изображались люди из простонародья с их естественными повадками, смехом, юмором, живой на­родной речью, остроумными репликами и запутанными, как в жизни, ситуациями.

Образец "высокого" жанра в архитектуре — Версальский дворец. Давайте еще раз посмотрим на Версаль, но теперь уже с высоты птичьего полета.

Внешний вид Версаля — это олицетворение эпохи Абсолю­тизма и Классицизма. Все так симметрично правильно и геометрически точно в планировке парков ансамбля, что напоми­нает скорее не живую, а талантливо сконструированную чело­веком искусственную природу. Не исключено, что и у наших с вами современников, и у людей XVII в. могли возникнуть противоречивые ощущения. С одной стороны, Версаль вос­принимается как символ величия человеческого разума, спо­собного облагородить и упорядочить природу; с другой — человек постоянно чувствует себя в тисках абсолютной ра­зумности, правильности, которые сковывают его, вынуждая подчиниться силе непререкаемого порядка. Все как бы засты­ло в искусственном раю, в котором одни себя чувствуют пре­восходно, другие испытывают потребность освободиться от этого "рая".

Так было и с некоторыми писателями, художниками классицизма — они рискнули выйти за его пределы. Известные вам Мольер (1622—1673) и Жан Расин (1639—1699) сво­ими произведениями стали активно искать героев в низах, чем вызвали ненависть салонной аристократии. Окунаясь в реальную жизнь со всеми ее радостями и бедами, оба про­кладывали тем самым путь литературе и искусству следующе­го, XVIII века.

Да здравствует государственный интерес!

От религиозной общности — к государственной. Средневековый западноевропеец ощущал себя прежде всего христианином, а затем уже крестья­нином или ремесленником, фран­ком или провансальцем. В XVI—XVII вв. религиозная при­надлежность уже не могла служить объединяющим и прими­ряющим началом: отношения между людьми на религиозной почве нередко доходили до крайней враждебности.

Все чаще и чаще на вопрос, кто же они, люди называли свою государственную принадлежность: подданные короля Франции или Испании, граждане Голландской или Швей­царской республики.

Осознание людьми своей государственной принадлежности было в конечном счете следствием тех процессов, которые происходили в XVI—XVII вв.: изменений в представлениях о мире, постепенного разрушения традиционного общества, освобождения государств из-под церковной опеки.

В XVII—XVIII вв. народы еще не оказывали заметного влияния на политику своих государств. Поэтому государст­венный интерес формировался без их непосредственного уча­стия. Но это вовсе не означает, что мнение отдельных людей и групп, общества в целом вообще не учитывалось.

Приблизительно с середины XVII до середины XVIII в. ин­тересы абсолютных монархов большинства стран Европы в сущности совпадали с интересами подавляющего большин­ства населения этих стран. Этот период нередко называют "золотым веком" абсолютизма.

«Государство – это я!». Как видим, преодоление последствий "войны всех против всех" и дальнейшее развитие стран Ев­ропы было невозможно без многократного усиления власти правителей. Общество в тот период еще не могло нала­дить управление своими, делами, а традиционные отно­шения уже не обеспечивали устойчивости и порядка. Поэ­тому усиление королевской власти в ряде стран Европы, и в частности во Франции, приветствовалось большинством на­селения; государственный интерес понимался во Франции как поддержка подданными неограниченной власти короля и обя­занность короля охранять права и привилегии подданных.

Фраза "Государство — это я!" принадлежит "королю-солнцу" Людовику XIV. Он считал, что монарх должен быть и законодателем, и исполнителем государственных решений;

что одному лишь королю принадлежат достоинство и величие государства, и единственный смысл жизни остальных фран­цузов — приумножение славы и успехов своего короля;

придворный этикет подчеркивает его сверхъестественное про­исхождение, да и сам французский язык, по мнению Людо­вика,-совершенствуется для того, чтобы служить возвеличе­нию его персоны. И король, и его подданные были уверены в том, что королевская власть имеет божественное проис­хождение.

Король обладал суверенитетом, то есть полной независи­мостью от своих подданных. Суверенитет короля означал так­же его исключительное право издавать законы, объявлять войну и заключать мир, набирать войско, назначать чиновников, взимать налоги, вершить суд, присваивать чины и звания и даже следить за дисциплиной священников.

Но, обладая такой властью, король должен был oxpaнять права всех французских сословий: духовенства, дворянства и "третьего сословия", в которое входили все остальные под» данные — крестьяне, ремесленники, купцы, а с XVI в. — буржуа и рабочие. Именно "третье сословие" платило налоги и выполняло различные повинности в пользу первых двух, а также в пользу государства в целом.

Королевские указы приобретали силу закона только тогда, когда регистрировались верховным судом, или так называе­мым Парижским парламентом. Если парламент считал указ незаконным, то мог отказаться его регистрировать. При Ришелье суды были поставлены под государственный контроль, но уже в начале XVIII в. без согласия провинциальных "пар­ламентов" королевские указы не действовали.

"Колесики" и "винтики" государственного механизма. Ни на одно из старых сословий в полной мере опираться было уже невозможно. Во-первых, в условиях разрушения традиционного общества грани­цы между сословиями размывались. Нищие дворяне, нередко — беднее своих крестьян, и одворянившиеся буржуа были типичным явлением того времени. Во-вторых, сословия нередко состояли из групп с противопо­ложными интересами — например, крестьян и ростовщиков. Дворянство тоже уже было неоднородным. Всех дворян ус­ловно можно было разделить на дворян шпаги и дворян мантии. Первые — дворяне с рождения, обладавшие, поми­мо богатых родословных, многими традиционными привиле­гиями. Дворяне мантии (название происходит от принятого у судей и адвокатов обычая облачаться при исполнении своих обязанностей в мантии) — это вчерашние буржуа, купившие государственные должности, а вместе с ними — дворянское звание и право не платить налоги. Они не могли похвастать-. ся длинным списком знатных предков: "новых дворян" возвеличил король, и они были в гораздо большей зависимости от его милостей, чем их родовитые соперники. Между дворя­нами шпаги и дворянами мантии шла постоянная борьба за влияние на короля.

Но и дворянство шпаги было неоднородно. Сравнительно не­большую часть составляла аристократия, надеявшаяся ограни­чить власть короля. Обедневшие же дворяне без титулов стре­мились, подобно д'Артаньяну, отдать свою шпагу на службу ко­ролю. Их судьба всецело зависела от монаршей воли; по сво­ему положению они были ближе к дворянам мантии.

В борьбе с аристократией король опирался на служилое дворянство (небогатые дворяне шпаги и дворяне мантии).

Дворяне, имевшие должности или чины, будучи проводника­ми политики государства, составляли особую касту чиновниче­ства, или бюрократии. Бюрократия сосредоточила в своих ру­ках все управление страной. Именно чиновники были теми "колесиками" и "винтиками", которые должны были с точно­стью часового механизма гарантировать исполнение указов и постановлений высшей власти по всей Франции — вплоть до самой отдаленной деревни; именно их усилиями во многом обеспечивалась жизнедеятельность государства.

Почти все чиновничьи должности продавались и становились пожизненными. Поскольку должность передавалась по на­следству, то достаточно уверенно и независимо чувствовал себя и сын чиновника. Должности, наряду с дворянским зва­нием, приносили немалый доход. Взятки и поборы с населения не считались злоупореблениями, так как входили в условия владения должностью. Можно только представить себе, какой произвол царил в среде бюрократии. Правительство знало об этом: часть должностей государству удавалось выкупать и на­значать на них проверенных людей. Существовали должности, которые не покупались и не прода­вались, и в их числе — должность интенданта. Интенданты следили за действиями губернаторов провинций, от которых зависело поступление налогов в казну. Они получали коро­левское жалование и пользовались доверием короля. Дело доходило до того, что король запрещал губернаторам без раз­решения интендантов посещать вверенные им провинции.

Дворянин-бюрократ, находящийся на службе у короля, и дворянин, владеющий по наследству привилегиями и потому напрямую не зависящий от короля, — это были уже совершенно разные дворяне. Первые, как наиболее "полезные" королю, вытесняли вторых из системы управления страной.

В отличие от прежних времен вся Франция теперь подчи­нялась одним и тем же королевским указам. Все распоряже­ния писались на северофранцузском языке. Это ломало замк­нутость отдельных областей, вырабатывало единый стиль жизни и мысли, язык, привычки, взгляды, вкусы людей, не­зависимо от их положения в обществе.

Абсолютизм и его система управления усиливали ощущение государственной общности у людей различных сословий и групп.

" Золотое" правило абсолютизма. В XV — первой половине XVIII в. правители Европы считали, что могу­щество страны измеряется прежде всего количеством золота в казне. На­копление звонкой монеты было "золотым" правилом всех монархов и правительств Европы. Такая политика получила название меркантилизма.

Как накопить золото? Этот вопрос был одним из важней­ших государственных вопросов. Ведь без золота невозможно управлять страной, вести войны, строить каналы и дороги, открывать университеты, содержать роскошный дворец и ода­ривать придворных.

Проблему денег разные государства решали по-разному.

Абсолютные монархи Испании и Португалии одну за другой снаряжали экспедиции в заморские страны. Помимо золота и серебра, испанские и португальские купцы привозили тропи­ческие товары, которые продавались на европейском рынке. Многие страны Европы приобретали колонии, население ко­торых подвергалось нещадной эксплуатации. Нередко короли пополняли казну за счет пиратства и флибустьерства. Однако для большинства стран, имевших выход на Атлантиче­ское побережье, основным источником пополнения казны счи­талась торговля. Здесь действовало свое "золотое" правило: продавать за границу нужно больше товаров, чем покупать. Тогда деньги будут приумножаться. Торговали, как правило, изделиями мануфактурного и ремес­ленного производства, так как продукты сельского хозяйства стоили дешевле. К тому же нельзя было оставлять без сырья собственные мануфактуры.

В целях пополнения казны государи различных европей­ских стран стремились развивать собственные мануфактурное и ремесленное производства. Однако сначала их нужно было оградить от иностранных конкурентов. Для этого повыша­лись таможенные пошлины на импортные товары. Местные товары стоили дешевле, а поэтому охотнее раскупались. Та­кая политика государства, направленная на защиту своей промышленности, называется протекционизмом.

Звонкую монету государство получало и в виде налогов со своих подданных. Именно с этой целью многие государи и их министры стремились не допускать обнищания крестьян.

Нередко, нуждаясь в деньгах, монархи занимали крупные суммы у буржуазии, далеко не всегда возвращая их назад. Если деньги нужны были срочно, короли могли продать пра­во сбора налогов на какой-нибудь территории богатому от­купщику. Выплачивая королю сразу приблизительную сумму годового налога, откупщик затем многократно увеличивал свои доходы, выколачивая с населения гораздо большие деньги.

Государство обогащалось также за счет продажи должно­стей, иногда и перепродажей — когда владельцам дворянских патентов заново предлагалось купить их должность. В ряде стран начались гонения на евреев: их вынуждали покидать места постоянного проживания, отбирали имущество; затем в виде большой милости, а на самом деле с целью прибрать к рукам их капиталы, многим разрешали вернуться.

Как видим, государство активно вмешивалось в экономиче­скую жизнь, причем на первых порах такое вмешательство приносило заметные плоды. Давайте познакомимся с резуль­татами меркантильной экономической политики (на примере Франции и Пруссии), а также с людьми, чьи имена навсегда вошли в историю "золотого века" абсолютизма.

Своим расцветом французский абсолютизм был во многом обязан Жану Батисту Кольберу — генералу-контролеру финансов в 1666—1683 гг. Выходец из провинциальной бур­жуазной семьи, Кольбер сумел продвинуться по службе благо­даря личным способностям и безукоризненной честности. При нем благоустраивались проезжие дороги, углублялись русла рек, осушались болота, строились каналы и порты. Кольбер оказывал государственную помощь крестьянам, упо­рядочил взимание с них налогов, выписывал из-за границы улучшенные породы скота, всячески поощрял ведение лесного хозяйства. При Кольбере во Франции началась добыча ка­менного угля, развивались металлургия, производство фар­фора, гобеленов, зеркал; безопасными стали дороги.

Тяжелое наследие досталось Фридриху Вильгельму Прус­скому (1620—1688) из династии Гогенцоллернов: страна, разоренная Тридцатилетней войной, напоминала огромную кровоточащую рану. Но уже в конце XVII в. Пруссия очень внушительно заявила о себе. Фридрих Вильгельм, правивший в 1640—1688 гг. и известный под именем Великого курфюрста, сумел не только покон­чить с вассальной зависимостью от Польши, но и существенно увеличить размеры Пруссии. На опустевшие после войны зем­ли он пригласил 200 тысяч французов-гугенотов, спасавшихся от преследований; по его приказу строились новые дороги, прокладывались каналы, создавался флот. Будучи образованным человеком. Великий курфюрст открыл много школ. Берлин, который в годы Тридцатилетней войны был заштатным гарнизонным городком, стал при нем значи­тельным культурным центром. Университет и публичная биб­лиотека, издательства, типографии и книжные магазины при­умножали славу прусской столицы и самого курфюрста.

И во Франции, и в Пруссии уже действовала государствен­ная почта и осуществлялись пассажирские перевозки между городами.

Но к середине XVIII в. меркантилизм уже не столько уско­рял, сколько тормозил развитие экономики. Чтобы как мож­но меньше покупать за границей, государства стремились производить самостоятельно буквально всё. Такая экономика напоминала огромное натуральное хозяйство. Огражденные от конкуренции местные владельцы мануфактур не имели стимула к улучшению качества и снижению стоимости своих товаров. Буржуазия испытывала все больше неудобств от то­го, что государство принуждало ее производить лишь выгод­ные казне товары, в определенных количествах и по опреде­ленным ценам.

Меркантилизм неизбежно должен был уступить место свободной торговле, при которой государство уже не должно было в той же степени, что и раньше, вмешиваться в эконо­мику.

21. Эпоха дворцовых переворотов в России (1725-1762 гг.).

После смерти в 1725 г. Петра I царствовавший дом распался на две линии — императорскую и царскую.

По образному выражению В.О. Ключевского, период со смерти Петра I до воцарения Екатерины II получил название “эпохи дворцовых переворотов”: за это время шесть монархов занимали русский трон, получая его в результате сложных дворцовых интриг или переворотов при непосредственном участии гвардии (привилегированной части армии, созданной Петром I).

В 1722 г. Петр I отменил порядок престолонаследия по завещанию или соборным назначением, заменив его личным назначением. Но назначить преемника он не успел. После его смерти столкнулись представители родовой знати (Голицыны, Долгорукие), признававшие наследником князя Петра, и чиновная власть, сделавшая ставку на Екатерину I, и выигравшая эту борьбу с помощью гвардейских полков. Дворянские гвардейские полки с этого времени превратились в основное орудие борьбы между соперничавшими группировками. Все лица, попадавшие на престол путем дворцового переворота, не обходились без опоры на гвардию.

В этих условиях не могло быть и речи о продолжении крупных реформ.Фактическим правителем страны стал А. Д. Меншиков. Для помощи императрице в управлении страной был создан Верховный тайный совет — высший государственный орган, состав которого отразил состоявшийся компромисс соперничавших политических сил. В него вошли А. Д. Меншиков, Ф. М. Апраксин, Г. И. Головкин, П. А. Толстой, А. И. Остерман, Д. М. Голицын и голштинский герцог Карл Фридрих — муж старшей дочери Петра. Большинство оказалось из ближайшего окружения Петра I.

После смерти Екатерины I в 1727 г., императором, согласно ее завещанию, провозглашается внук Петра I — Петр II, а к Верховному тайному совету, фактически к А.Д.Меньшикову, перешли функции регента.

Политика Меньшикова вызывала недовольство даже со стороны его недавних союзников. В сентябре 1727 г. он был арестован, сослан в далекий Березов, где вскоре и умер. Добившись преобладающего влияния в Верховном тайном совете, аристократическая группировка стремится пересмотреть преобразования и по возможности восстановить порядки, существовавшие в России до их проведения.

В январе 1730 г. молодой император во время очередной охоты простудился и скоропостижно умер. В ходе обсуждения возможных кандидатов на престол выбор пал на курляндскую герцогиню Анну Иоанновну, дочь брата Петра I — Ивана Алексеевича. В глубокой тайне были составлены кондиции, т.е. условия вступления Анны Иоанновны на престол. Князь Голицын предложил: “Надо бы нам себе полегчить..., чтоб воли прибавить. Надо бы послать к ее величеству пункты”.

Кондиции ограничивали самодержавие, но не в интересах всего дворянства, а в пользу его аристократической верхушки из восьми человек, заседавшей в Верховном тайном совете. Согласно кондициям право заключения мира, установление новых налогов, производства в чины, командование армией, выбор преемника государю и многое другое переходило в руки Верховного тайного совета. Как замечает С.М. Соловьев: “Все гарантии для восьми, а против восьми для остальных — где гарантии?”

Эти планы не нашли поддержки ни у дворян, ни у гвардейцев. Воспользовавшись этим, Анна Иоанновна провозгласила себя самодержавной императрицей, упразднила Верховный тайный совет, а его наиболее активных членов отправила в Сибирь.

В царствование Анны Иоанновны небывалых размеров достигло влияние иностранцев. Тон при дворе задавал фаворит императрицы, курляндский герцог Бирон, пользовавшийся безграничным ее доверием. Он занял господствующее положение при дворе. В годы бироновщины на доходные должности продвигались по службе иностранцы, что вызывало протест со стороны русского дворянства.

Символом правления Анны Иоанновны стала Тайная канцелярия (преемница Преображенского приказа), следившая за благонадежностью российских подданных и буквально заваленная политическими доносами. Никто не мог считать себя безопасным от "слова и дела" (восклицание, начинавшее обычно процедуру доноса и следствия)
Незадолго перед своей смертью императрица назначила себе преемника — Ивана VI — внука Екатерины Ивановны (дочери Ивана V), причем регентом ребенка была определена не его мать, а Бирон. В условиях всеобщего недовольства Бироном, фельдмаршалу Миниху без особого труда удалось совершить очередной дворцовый переворот, лишивший в ноябре 1740 г. Бирона прав регента. Регентом была провозглашена мать Ивана

Переворот не мог удовлетворить интересов широких кругов русского дворянства, так как сохранял все еще за немцами руководящее положение в государстве. Пользуясь слабостью правительства и своей популярностью, Елизавета, дочь Петра I, переодевшись в мужское платье, явилась в казарму Преображенского полка со словами: "Ребята, вы знаете, чья я дочь, идите за мной. Клянетесь умереть за меня?" — спросила будущая императрица и, получив утвердительный ответ, повела их в Зимний дворец. Так во время очередного переворота, совершенного 25 ноября 1741 г. в пользу дочери Петра I Елизаветы, были арестованы находившиеся на российском престоле представители Брауншвейгской семьи. Участники переворота получили щедрые награды, те из них, кто не имел дворянского звания, были возведены в дворянство.

Императрица Елизавета Петровна царствовала двадцать лет с 1741 по 1761 г. Наиболее законная из всех преемников Петра I, поднятая на престол с помощью гвардейцев, она, как писал В.О. Ключевский, "унаследовала энергию своего отца, строила дворцы в двадцать четыре часа и в двое суток проезжала путь от Москвы до Петербурга, мирная и беззаботная, она брала Берлин и побеждала первого стратега того времени Фридриха Великого...ее двор превратился в театральное фойе — все говорили о французской комедии, итальянской опере, а двери не закрывались, в окна дуло, вода текла по стенам — такая «золоченая нищета».
Стержнем ее политики стало расширение и укрепление прав и привилегий дворянства. Помещики теперь обладали правом ссылать непокорных крестьян в Сибирь и распоряжаться не только землей, но и личностью и имуществом крепостных. При Елизавете Петровне были восстановлены в правах Сенат, Главный магистрат, коллегии. В 1755 г. был открыт Московский университет — первый в России.

Показателем возросшего влияния России на международную жизнь являлось ее активное участие в общеевропейском конфликте второй половины XVIII в. — в Семилетней войне 1756 — 1763 гг.

Россия вступала в войну в 1757 г. В первом же сражении у деревни Гросс-Егерсдорф 19 августа 1757 г. русские войска нанесли прусским войскам серьезное поражение. В начале 1758 г. русские войска овладели Кенигсбергом. Население же Восточной Пруссии присягнуло императрице России — Елизавете.

Кульминацией военной кампании 1760 г. было взятие 28 сентября Берлина русской армией под командованием Чернышова. Фридрих II стоял на краю гибели, но его спас резкий поворот во внешней политике России, вызванный вступлением на престол Петра III, который сразу же разорвал военный союз с Австрией, прекратил военные действия против Пруссии и даже предложил Фридриху военную помощь.

Петр III находился на российском престоле недолго с 1761 по 1762 г. Племянник Елизаветы Петровны оказался не способным руководить государством. Особенное порицание русского общества вызвало его преклонение перед Фридрихом II, присутствие во многих его действиях по выражению современников "шаткости и каприза". Всем было очевидно расстройство государственного механизма, что и привело к новому дворцовому перевороту. Его жена Екатерина II, опираясь на поддержку Измайловского и Семеновского гвардейских полков, провозгласила себя в июне 1762 г. императрицей. Сенат и Синод присягнули ей. Попытка Петра III вступить в переговоры ни к чему не привела, и он был вынужден собственноручно подписать присланный Екатериной акт "самопроизвольного" клятвенного отречения от престола.

Так завершилась эпоха "дворцовых переворотов".

22. Россия в системе международных отношений во второй половине XVIII века.

Вторая половина XVIII в. явилась эпохой крупных внешнеполитических успехов России, временем решения черноморской проблемы и задач инкорпорации украинских, белорусских и литовских земель в состав Российской Империи. С конца Семилетней войны Россия прочно вошла в «концерн» ведущих европейских держав, а на рубеже 70 - 80-х гг. выдвинулась в число претендентов на роль континентального гегемона, оказывая подчас решающее воздействие на расстановку сил и на общее развитие международных отношений в Европе.

Между тем изученность вопросов европейской политики России второй половины XVIII в. отечественной исторической наукой едва ли можно назвать удовлетворительной. Достаточно сказать, что с момента выхода в 1955 г. книги Е.И. Дружининой о Кючук-Кайнарджийском мире1 ее научный потенциал за последние четыре десятилетия пополнился лишь работами Г.А. Сибиревой об отношениях Неаполитанского королевства с Россией, А.П. Бажовой о русско-югославянских отношениях во второй половине XVIII века и Г.А. Нерсесова о политике России на Тешенском конгрессе4. Монографическими же исследованиями по истории дипломатических отношений России с ведущими европейскими державами, хронологически полностью охватывавшими бы вторую половину XVIII столетия, наша историография вообще не располагает5. В частности, до сего времени крайне слабо изучена история отношений России с Испанией. Между тем рассмотрение взаимоотношений между этими странами, замыкавшими с северо-востока и юго-запада европейскую политическую систему, имеет не только самостоятельный научный интерес, но и важное значение для выяснения политики России по отношению к державам дальнего зарубежья и ее роли в международной жизни Западной Европы второй половины XVIII в.

Основной целью предлагаемого исследования является изучение развития политико-дипломатических отношений между Россией и Испанией на широком фоне европейской международной политики и анализ обусловивших их конкретно-исторических предпосылок. В задачу исследования входит также определение места отношений с Испанией в системе международных связей России и степень их влияния на политику ведущих европейских держав. Экономические контакты и американский вопрос в русско-испанских отношениях не являются предметами настоящего исследования и освещаются лишь в контексте политических связей между двумя странами.

Хронологические рамки работы охватывают период от восстановления в 1759 г. дипломатических отношений между Россией и Испанией до их разрыва и объявления Россией в 1799 г. войны Испании.

Структура диссертации определена поставленными задачами. Каждая глава исследования посвящена, в соответствии с принятой в отечественной исторической науке периодизацией внешней политики России, определенному этапу развития отношений России с Испанией: в последние годы Семилетней войны (1759 - 1763 гг.), после Парижского мира (1763 - 1767 гг.), в период русско-турецкой войны (1768 - 1774 гг.), в годы войны США за независимость (1775 - 1783 гг.), в восточном вопросе (1779 - 1783 гг.), в период войны России с турецко-шведским блоком (1787 - 1792 гг.), в годы Великой Французской революции (1789 - 1795 гг.) и накануне их разрыва и объявления Россией войны Испании (1796 - 1799 гг.). * *

В отечественной историографии до конца XX в. вопросы русско-испанских отношений второй половины XVIII в. не получили обстоятельного освещения. На них лишь попутно останавливались в своих работах общего и специального 4 характера М.С. Альперович, H.H. Бантыш-Каменский, В.А. Бильбасов, H.H. Бол-ховитинов, H.H. Григорович, С.М. Соловьев, Е.В. Тарле, A.C. Трачевский и В.А. Уляницкий6. И только после подписания в ноябре 1979 г. советско-испанской программы культурного и научного сотрудничества интерес к данной теме со стороны отечественных историков значительно возрос.

В 1981 г. нами была защищена кандидатская диссертация «Русско-испанские отношения в начале XVIII в. 1715 - 1730 гг.». В 1997 г. в плане дальнейшего исследования темы нами была опубликована монография «Россия и Испания в международных отношениях второй половины XVIII в. 1759-1799 гг.», материалы которой легли в основу настоящей диссертации.

Из новейших работ отечественных испанистов прежде всего следует отметить монографию О.В. Волосок «Испания и российская дипломатия в XVIII в.» М., 1997. В ее аннотации автор указала, что «в монографии рассмотрены основные проблемы отношений Испании и России на протяжении XVIII в.». Однако основное место в монографии отведено автором описанию русскими дипломатами в Мадриде экономики, внутренней и внешней политики Испании, ее культуры и оценки ими деятельности ведущих испанских политиков. Тем самым автор невольно подменила вышеуказанные цели исследования на задачи изучения восприятия русскими дипломатами «образа» Испании, на что, кстати, указывает и личностно-хр оно логический принцип построения ее работы.

Понятно, что излишнее увлечение О.В. Волосюк данными сюжетами и описанием биографий русских послов в Испании с неизбежностью отодвинуло на второй план исследование проблем испано-русских отношений, которые в результате оказались изложены автором довольно фрагментарно и поверхностно. И причиной тому явилось не только смещение акцентов задач в процессе изучения темы, но и то обстоятельство, что О.В. Волосюк фактически ограничилась в своей работе над книгой документами лишь только одного фонда АВПРИ («Сношения России с Испанией»), что, естественно, не могло не сказаться на полноте освещения автором темы исследования. Не случайно такие важные проблемы, как отношения Испании с Россией в годы войны США за независимость, в период вооруженной борьбы России с турецко-шведским блоком, американский и восточный вопросы в испано-русских отношениях, а также генезис и ход русско-испанской войны 1790 - 1801 гг. вообще остались за рамками исследования. Поэтому утверждение автора о том, что «на протяжении XVIII в. отношения России и Испании сохраняли достаточно дружественный у характер», представляется нам более чем спорным.

Аналогичный вывод О.В. Волосюк сделала и в своей докторской диссертации8, в основу которой была положена ее монография.

Иную точку зрения на характер отношений между Россией и Испанией во второй половине XVIII в. высказал М.С. Альперович в монографии «Россия и Новый Свет (последняя треть XVIII в.)» М., 1993. И хотя автор основное внимание сосредоточил на изучении вопросов исследования и колонизации русскими Калифорнии, он, тем не менее, кратко осветил некоторые аспекты русско-испанских торговых и дипломатических отношений. При этом, в отличие от О.В. Волосюк, они отнюдь не идеализируются автором.

Так, констатируя сдержанность Екатерины II к призывам мадридского двора о необходимости расширения торговых и политических связей России с Испанией, М.С. Альперович совершенно справедливо указывает, что основной причиной тому явилась «зависимость последней от Франции - традиционного противника России на международной арене.»9.

Нельзя не согласиться и с тезисом автора о том, что существенную прохладу вносило их постоянное соперничество в Северно-Западной Америке, достигшее своего апогея в мае - июне 1789 г.10 Именно в это время намерение испанцев не допустить захвата русскими бухты Нутка неожиданно привело к англо-испанскому столкновению в данном регионе, породив острый политический кризис в англо-испанских отношениях.

Автор указывает, что, оказавшись на грани войны с Великобританией, испанское правительство взяло курс на заключение с Россией военного союза, направленного против Англии, которая «втайне поддерживала Турцию и

Швецию, воевавших против России11». Одновременно Мадрид предложил

Петербургу подписать «договор о границе российских и испанских владений на

12 берегах Тихого океана». Однако все попытки испанской дипломатии втянуть Россию в Нутка-зундский конфликт окончились провалом, ибо, как справедливо отмечает М.С. Альперович, в Петербурге не желали «портить отношения с могущественной «владычицей морей»13.

В конце XVIII в. «русско-испанские противоречия, - указывает М.С. Альперович, - с учетом их европейского и американского аспектов достигли кульминации, когда постепенно усиливавшееся противостояние вылилось в открытый антагонизм». При этом автор убедительно связывает образование Российско-Американской компании с объявлением Россией в июле 1799 г. войны Испании14.

Пониманию русско-испанских отношений второй половины XVIII в. помогают и исследования, посвященные внешней политике Испании и международным отношениям данного периода. Это прежде всего статьи С.П. Пожарской о политике Испании в годы войны США за независимость13, О. Мора-леса об испано-английских отношениях в период министерства графа Флоридабланки16, работы К.В. Малаховского об истории Нутка-зундского кризиса17, О.В.Волосюк о европейской политике Испании в годы Великой

Французской революции и A.JI. Нарочницкого о междуна-родных отношениях европейских государств в конце XVIII в.19

Из испанской исторической литературы по данному вопросу значительный интерес представляет монография A.M. Шоп Солер «Испано

20 русские отношения в XVIII в.». Автор проделал большую работу в испанских и французских архивах по выявлению документов и внедрению их в научный оборот. Но ее труд скорее всего летопись фактов, а вернее - изложение документальных материалов, чем анализ тех и других. Не стремясь делать широких обобщений, на что, кстати, указывает отсутствие в ее монографии заключения, A.M. Шоп Солер лишь изредка и весьма в краткой форме высказывает собственные суждения или предположения по частным вопросам.

При этом слишком много доверия букве документов, она забывает то обстоятельство, что информация отдельных источников далеко не всегда отражает объективную реальность.

Так, цитируя высказывание графа Флоридабланки об опасности для интересов Испании образования союза России с Англией, она делает из этого вывод о том, что «как кошмарный сон видел испанский министр возможность создания русско-английского альянса, что на деле не могло означать ничего иного, как захват испанских колоний в Америке англо-русскими войсками»21. Однако с данным утверждением A.M. Шоп Солер совершенно нельзя согласиться, ибо у русского правительства не было подобных экспансионистских планов.

Аналогичную методику она применяет и при анализе донесений испанского посла в России графа Ласи, в которых тот указывал о его, якобы, значительном вкладе в дело нейтрализации России в годы войны США за независимость. Принимая информацию Ласи за истину в последней инстанции,

A.M. Шоп Солер и указывает, что, «по нашему мнению, испанская дипломатия

22 сыграла в этом решающую роль». Но ряд фактов, о которых мы будем говорить позднее, убеждают в том, что данная точка зрения автора глубоко ошибочна.

Принципиальное возражение вызывает и утверждение A.M. Шоп Солер и том, что «вооруженный нейтралитет был результатом дипломатических действий, осуществленных Испанией при русском дворе с целью нейтрализовать влияние Англии»23. В качестве же доказательства она ссылается на факт «тесной дружбы» испанского поверенного в делах П. Нормандеса с

24 графом Н.И. Паниным, «о чем свидетельствуют их многочисленные встречи». Причина же столь странных утверждений автора состоит, на наш взгляд, в том, что при исследовании темы он использовал в основном испанский документальный материал.

Именно фактическое отсутствие в монографии А.П. Шоп Солер русских источников во многом обусловило гипертрофирование испанского элемента в работе. В результате ее исследование с неизбежностью приобрело характер политики Испании по отношению к России, которая зачастую оказывалась в роли ведомого Мадридом объекта европейской политики.

Дипломатической деятельности испанского посла в России маркиза Альмодовара в последние годы Семилетней войны посвящен один из разделов

25 монографии Э. Беладьеса. В целом его работа носит описательный характер, но многочисленные факты, приводимые им в работе, красноречиво свидетельствуют о провале миссии Альмодовара, которому поручалось добиться сближения Испании и Франции с Россией за счет ее разрыва с Англией.

Кроме монографий A.M. Шоп Солер и Э. Беладьеса, испанская историография располагает еще рядом работ по частным вопросам названной темы. Это прежде всего статьи П. Волтеса Боу о тождественности основных положений

Декларации о вооруженном нейтралитете Екатерины II и старинного

26 каталонского морского кодекса, а также об отношении Испании к русско

9 Q турецкому политическому конфликту 1777 - 1779 гг. Определенный познавательный интерес представляют и работы Х.М. Санчеса Дианы о русско

28 29 испанских отношениях в 1780 - 1783 гг. и в годы Французской революции. Характерно, что эти исследования, как и монографии A.M. Шоп Солер и Э. Беладьеса, являются сводкой многочисленных фактов при отсутствии широких обобщений.

Главной же позитивной стороной указанных исследований является наличие в них большого фактического материала, извлеченного из испанских и других архивов, который позволяет лучше понять международную обстановку той эпохи и выяснить позицию испанского правительства по отношению к России.

В историографии других европейских стран интересующая нас тема представлена в значительно меньшей степени, чем в историографии Испании. Проблема русско-испанских отношений лишь фрагментарно затрагивается в трудах английских, немецких и французских историков по внешнеполитическим вопросам или по истории отдельных стран. Из них прежде всего следует отметить исследования Х.О. Клейнманна об австро-испанских

30 отношениях в 1759 - 1788 гг., А. Сореля о политике европейских держав по отношению к революционной Франции31 и В. Браун по истории Испании второй половины XVIII в.32, которые содержат ряд интересных данных по истории русско-испанских отношений названного периода.

Итак, историографический обзор показывает, что проблема политико-дипломатических отношений между Россией и Испанией второй половины XVIII в. не нашла всестороннего и глубокого освещения ни в отечественной, ни в зарубежной исторической литературе, что подчеркивает научную актуальность изучения задач, поставленных в диссертации. * *

Русско-испанские отношения второй половины XVIII в. были во многом производны от общего развития европейской международной политики, а их содержание в значительной степени зависело от расстановки сил и коалиционных связей на континенте. Поэтому их всестороннее освещение и правильное понимание возможно только в контексте анализа отношений как России, так и Испании с ведущими европейскими державами и прежде всего с Англией иФранцией. С другой стороны, возросшая дипломатическая активность Испании во второй половине XVIII в. в восточно-европейском регионе предопределила и необходимость рассмотрения на испанском фоне политики России по отношению к Польше, Турции и Швеции. Такой подход к изучению темы исследования потребовал привлечения необычайно широкого и разнообразного по своему характеру круга документальных источников.

В основу настоящей работы легли неопубликованные материалы Архива внешней политики Российской империи. В этом богатейшем хранилище мы изучили документы десяти фондов: ф. 58 - Сношения России с Испанией, ф. 32 -Сношения России с Австрией, ф. 35 - Сношения России с Англией, ф. 50 -Сношения России с Голландией, ф. 93 - Сношения России с Францией, ф. 2 -10

Внутренние коллежские дела, ф. 8 - Высочайшие апробованные доклады по сношениям с иностранными державами, ф. 20 - Дела о вооруженном морском нейтралитете, ф. 6 - Секретнейшие дела, ф. 5 - Секретные мнения Коллегии иностранных дел.

Основным из них для нашей темы, естественно, является фонд «Сношения России с Испанией». Хранящиеся в нем материалы разделяются на несколько групп: официальная переписка русского и испанского правительств, инструкции и рескрипты русского правительства своим дипломатическим представителям в Испании, донесения русских послов, их росписи количественного состава испанского флота и армии, ноты и памятные записки русского правительства испанским послам в России, различные коммерческие проекты, королевские указы и отдельные экземпляры испанских газет.

Самыми важными документами, на базе которых молено установить основные внешнеполитические планы русского правительства и выяснить его истинные цели и задачи, являются дипломатические инструкции и рескрипты.

Инструкция - секретный дипломатический документ. Будучи общим наставлением послу, определяющим его линию поведения, она отражала как геополитическую программу русского правительства, так и те конкретные цели, которые оно преследовало в своих отношениях с Испанией. Необходимым и существенным дополнением к инструкциям служили рескрипты и указы русского правительства, которые давали послам указания тактического характера. Инструкции и рескрипты раскрывают основное содержание испанской политики Петербурга и объясняют подлинные мотивы и задачи русской дипломатии в Западной Европе.

Следующее место по своему значению занимают донесения («реляции») русских дипломатов из Мадрида. Характерной особенностью документов этого типа является их многосюжетность. Наряду с изложением практической деятельности русских посланников в Испании реляции показывают действия других аккредитованных в Мадриде послов, внутреннюю и внешнюю политику Испании, состояние ее экономики, финансов, военного потенциала, характеристику ведущих политических деятелей Испании, борьбу дворцовых партий за влияние на испанских королей, общественные движения и т.д.

Исключительную важность для нашей темы представляют протоколы переговоров испанских дипломатических представителей в России с ее канцлерами и вице-канцлерами, хранящиеся в фонде «Внутренние коллежские дела». Поскольку конференции с послами проходили достаточно часто, то все вопросы, которые затрагивали взаимные интересы России и Испании, освещались на них достаточно полно. Особую ценность представляют записи переговоров об испанском посредничестве в деле прекращения русско-шведской войны, о создании союза с участием Испании, России и Швеции и о совместных действиях Испании и России против революционной Франции.

Практически неиспользованные в отечественной исторической науке материалы перлюстрации дипломатической почты иностранных послов в России хранятся в фонде «Секретнейшие дела». Из них наибольший интерес представляют донесения испанских послов из Петербурга, которые содержат исключительно важные сведения о состоянии испано-русских отношений и внешнеполитических планах России.

Особую значимость для нашего исследования представляют материалы фонда «Сношения России с Францией». Интерес к документам данного фонда определялся тем, что Испания состояла с 1761 по 1790 г. в военно-политическом союзе с Францией, которая на протяжении почти всей второй половины XVIII в. проводила активную антирусскую политику. Донесения русских посланников в Париже не только убедительно свидетельствуют об этом, но и указывают на то, что Испания послушно следовала в фарватере данной политики Франции.

Фонд «Сношения России с Англией» хранит многочисленные реляции русских послов в Лондоне, в которых содержится ценнейшая информация о характере англо-испанских отношений, о нейтрализации Англией попыток франко-испанского блока совершить «диверсии» против России, о реакции британского кабинета на стремление мадридского двора добиться заключения в

1790 г. военно-политического союза с Россией и о настойчивых попытках Лондона втянуть Россию в войну с Испанией в конце XVIII в.

Трудно переоценить научную ценность документов по внешнеполитической истории России, хранящиеся в фонде «Секретные мнения Коллегии иностранных дел». В основном они представлены докладами и мнениями руководителей Коллегии на имя Екатерины II, ее запросами и предписаниями по внешнеполитическим акциям, перепиской между ведущими государственными деятелями России, а также протоколами заседаний Государственного совета. Большинство этих документов относится к 1775 - 1796 гг. и связано с позицией России по отношению к войне США за независимость, с историей происхождения Декларации о вооруженном нейтралитете, с дипломатическими аспектами русско-турецкой и русско-шведской войны, с проблемами образования союза с участием России, Австрии, Франции и Испании и с политикой России по отношению к революционной Франции. Многие из этих документов содержат интересные данные о характере испанской политики России.

В фонде «Высочайшие апробованные доклады по сношениям с иностранными державами» наше внимание привлекли доклад Н.И. Панина о необходимости прикрытия русскими военными кораблями иностранных торговых судов, идущих в Архангельск, от нападения на них северо-американских каперов, дела о намерении испанского капитана Гаянгоса посетить Херсон для выяснения возможности вывоза из этого порта русского леса в Испанию, предписание Екатерины II о разработке проекта коммерческого трактата с Испанией и о постановлении Государственного совета разрешить испанским судам заходить в тихоокеанские порты России.

Ряд документов, освещающих некоторые аспекты русско-испанских отношений, мы обнаружили в фондах по «Сношению России с Австрией» и по «Сношению России с Голландией».

Наряду с изучением богатейших материалов АВПРИ нами велась работа над документами по истории русско-испанских отношений и в Российском государственном архиве древних актов. В этом хранилище наше внимание привлекли материалы четырех фондов: ф. 10 - Кабинет Екатерины II, ф. 15 -Дипломатический отдел, ф. 19 - Финансы, ф. 276 - Коммерц-коллегия.

В фонде «Кабинет Екатерины II» мы обнаружили несколько записок Екатерины II князю А. А. Безбородко о необходимости вовлечения Испании в войну против революционной Франции. Кроме того, в данном фонде находится огромное количество бумаг Екатерины II дипломатического характера, которые, впрочем, в основном опубликованы в различных томах сборника Русского исторического общества.

Ряд перлюстрированных донесений дипломатических представителей Испании содержит дела фонда «Дипломатический отдел». Из них наибольший интерес представляют донесения X. дель Рио о польской политике России и виконта Эррериа о его путешествии с Екатериной II по Волге.

В фонде «Финансы» мы обнаружили секретное послание датского правительства на имя Екатерины II о пользе для России приобрести африканские острова Лас Шиаферинас. Содержание данного документа убедительно свидетельствует о его антииспанской направленности, ибо в обмен на помощь Дании России в захвате этих островов последняя должна была принять участие в освобождении от испанцев датских владений в Карибском бассейне.

К сожалению, наши надежды найти в делах фонда Коммерц-коллегии дополнительный материал, освещавший бы политические аспекты торговых связей между Россией и Испанией, оправдались лишь в незначительной степени.

Важным дополнением к неопубликованным источникам являются печатные материалы, позволяющие в сочетании с архивными документами с большой полнотой осветить историю русско-испанских отношений второй половины XVIII в.

Из них прежде всего необходимо отметить сборник «Россия и Испания. Документы и материалы. 1667 - 1917. Т. I. 1667 - 1799» М., 1991. Данная публикация содержит переписку между русским и испанским правительствами, инструкции, рескрипты и донесения как русского, так и испанского происхождения. Наибольшую ценность для нашей темы представляют испанские дипломатические документы, многие из которых ранее не вводились в научный оборот.

Для изучения политики России и Испании по отношению к революционной

33 34

Франции мы использовали публикации О.В. Волосюк и А.И. Саплина, материалы которых убедительно свидетельствуют об активном стремлении правительства Екатерины II втянуть Испанию в войну против Франции.

Важные материалы для изучения международных отношений второй половины XVIII в. и характере отношений России с Англией и Испанией содержит собрание «Архив князя Воронцова». Основную массу этого сорокатомного издания представляют документы, отложившиеся в результате государственной деятельности крупнейших представителей этой семьи: канцлера М.И. Воронцова, председателя Коммерц-коллегии А.Р. Воронцова и его брата С.Р. Воронцова - посла в Англии в 1785 - 1808 гг. Большое место в публикации занимает переписка Воронцовых с Петром III, Екатериной II, Н.И. Паниным, A.A. Безбородко, Орловыми и другими политическими деятелями России.

Интересная информация о русско-испанских отношениях была нами почерпнута и со страниц «Русского архива». Это, прежде всего, мнение Екатерины II о необходимости превращения Гибралтара в Порто-франко на случай взятия его испанскими войсками; донесения английского посла в Петербурге Д. Гарриса, в которых тот дает оценку состояния русско-испанских отношений, а также материалы, освещающие участие испанской дипломатии в заключении русско-шведского мира в 1790 г.

Некоторый дополнительный материал для характеристики русско-испанских отношений указанного периода содержат протоколы «Совета при

35 высочайшем дворе», «Письма A.A. Безбородко к графу П.А. Румянцеву. 1775 -1793 гг.» СПб., 1900, переписка Екатерины II с французским бароном Гриммом, опубликованная в 23-м, 33-м и 44-м томах сборника Русского исторического общества и документы собрания «О вооруженном морском нейтралитете. СПб., 1859», которые указывают на то, что екатерининская декларация и образование

Лиги нейтральных держав первоначально имели отчетливо выраженную антииспанскую направленность.

Из мемуарной литературы наибольший интерес для нашего исследования представляют дневник секретаря Екатерины II A.B. Храповицкий36 и записки

37 французского посла в России графа Сегюра.

Ценнейшие источники по внешнеполитической истории России второй половины XVIII в. опубликованы в сборниках Русского исторического общества. Их основная масса сосредоточена в сериях «Дипломатическая переписка имп.

Екатерины II» и «Бумаги имп. Екатерины II, хранящиеся в Государственном

39 архиве Министерства иностранных дел». Их основное содержание - это инструкции, рескрипты и указы послам, записки Екатерины II Н.И. Панину, A.A. Без-бородко и Коллегии иностранных дел, резолюции и заметки императрицы на донесениях послов и докладах Коллегии. Эти документы позволяют лучше понять международную обстановку, в которой развивались взаимоотношения России и Испании. Однако количество документов, непосредственно относящихся к нашей теме исследования, очень незначительно. Столь же скупо представлены эти материалы и в других томах данного собрания, что заставляет нас собирать сведения по истории русско-испанских отношений из томов данного сборника буквально по крупицам.

Опубликованные испанские источники, которые можно использовать для изучения истории отношений между Россией и Испанией