Ракана (б. Оллария). Карваль объявился уже за полдень

400 год К.С. 20-й день Зимних Скал

Карваль объявился уже за полдень. Судя по забрызганным штанам и красным глазам, маленький генерал по дороге спал не больше маршала, но держался бодро. Что он знал о ночном переполохе и знал ли вообще, по лицу было не понять.

– Докладывайте, – велел Альдо, – мы слушаем.

– Ваше величество, – оттарабанил южанин, – вверенные мне люди проверили все места, где видели кэналлийцев и Давенпорта. Увы, нам не удалось напасть на след. Единственный человек в кэналлийском платье, появлявшийся в окрестностях, по описанию похож на исчезнувшего камердинера герцога Окделла.

– Это больше не имеет значения. – Сюзерен отложил драгоценный жезл. – Заговор разоблачил сам себя. Сожалею, генерал, но, судя по всему, вы гонялись за переодетыми людьми Придда. Их целью было выманить вас из Раканы.

– Я выполнял приказ вашего величества, – набычился Никола, – но мы и впрямь были нужней здесь.

– Мы это знаем, – не стал спорить сюзерен. – Вы – отменный генерал, Карваль, а это наказуемо. С сегодняшнего дня мы упраздняем должности цивильного и военного комендантов. Будет просто комендант Раканы, и им станете вы. В вашем ведении останется поддержание порядка в городе, а поиском преступников займется Особая канцелярия.

Комендант Раканы, начальник Особой канцелярии и гимнет-капитаны будут подчинены лично нам. Каждое утро вы будете являться к нам за приказами и каждый вечер отчитываться. Вы поняли?

– Да, государь.

– Мы никоим образом не посягаем на вашу преданность нашему Первому маршалу, но с сегодняшнего дня вы ему не подчиняетесь. Вашим первым делом будет обеспечение совместно с Тристрамом внешней охраны Нохи. Приступайте немедленно.

– Да, ваше величество.

– После этого можете отдыхать до утра. Мы помним, что вы провели бессонную ночь. Эпинэ, вы тоже свободны, ждем вас после обеда. Если вы понадобитесь раньше, мы пришлем курьера. Разумеется, о вашем отъезде в Надор до возвращения герцога Окделла не может быть и речи.

– Пусть курьер меня ищет в особняке Капуль-Гизайлей, – вздохнул Иноходец. – Я выпил слишком много шадди, чтобы уснуть.

– Постарайтесь, чтобы вас там не убили, – пошутил сюзерен. – Вы нам нужны. Карваль, проследите, чтобы к нам доставили Салигана и Штанцлера, и отправляйтесь к Тристраму.

– Да, ваше величество.

Аудиенция была окончена. Эпинэ поднялся и вышел, задрав подбородок, как и положено Первому маршалу. В приемной толкались придворные, что-то вещал расцветший по случаю неудачи Кортнея Кракл, тонко улыбался Вускерд, подпирал стену Рокслей.

– Никола, – Эпинэ ускорил шаг, чтобы не увязнуть в приветствиях, – вы многое пропустили.

– Да, монсеньор, – маленький южанин упрямо оставался вассалом Эпинэ, – про Придда мы узнали на обратном пути. Я решил осмотреть место нападения и трупы погибших. Правда, пришлось сделать крюк…

– И как я не догадался, что без вас не обойдется? – не удержался Робер. – Ну и как, нашли что-нибудь?

– Нокса, без сомнения, задушили цепью, и весьма ловко, но это не все. На правом запястье покойника осталась неровная отметина. Больше всего это похоже на след узловатой веревки. Полковника сначала обезоружили, а потом прикончили.

Темно-красные камни на золотом атласе, словно ягоды в осеннем саду… Синяки сойдут, кровь остановится, боль станет привычной, а вишневое ожерелье останется памятью начала начал. Любимый увидит его и все поймет. Мэллит погладила согретые ее теплом шарики и вышла из комнаты.

– Госпова бавонесса, – толстая Мэтьюс отскочила от стола, ее губы блестели, а за щеками таились сласти, – госпова бавонесса желает куфать?

– Госпожа баронесса желает видеть его величество, – твердо сказала Мэллит. – Укажите дорогу.

– Но… – Мягкая шея суетливо дернулась. – Госпожа баронесса… Его величество занят. Он может разгневаться…

Любимый будет гневаться, услышав слова любви? О нет! Он гневался ночью, когда ничтожная не нашла в себе сил улыбнуться и сказать о своем счастье и своей верности.

– Гнев государя и одобрение его падут на приказавшую, – успокоила гоганни ту, чья дочь недавно дала жизнь сыну. – Где он?

– Сейчас, сударыня. – Розовая Людовина смотрела грязными глазами, и Мэллит вспомнила хозяина таверны, где первородный ожидал недостойную. Там их губы произнесли то, что сердца знали всегда, там на пол упали золотые розы, и как же их было много! Мэллит не жалела об оставшихся в доме отца ценностях, но присланные любимым цветы… Как же она плакала, оставляя их умирать.

– Госпожа баронесса, – зубы Людовины были белыми, а волосы желтыми, ее называли красивой, – его величество должен быть в Гербовом кабинете. Вас сопроводить?

– До дверей. – Гоганни вовремя вспомнила, что воспитанница царственной не может идти одна.

– Сударыня, – на лице Мэтьюс были страх и сомнение, – надо послать гимнета. Он доложит, что вы просите аудиенции.

– Нет, – улыбнулась Мэллит, и они с Людовиной пошли меж белых и золотых статуй и подобных им воинов, и было воинов больше, чем обычно.

– Сударыня, – шепнула Людовина, – соизвольте взглянуть направо. – Гоганни повернулась и увидела любимого в белых одеждах и на белом коне. Ветер развевал полные солнца волосы и золотой плащ, а в небе распластал крылья дарующий Силу Зверь.

– Как прекрасен его величество на новом портрете, – сказала Людовина, пробуждая Мэллит от солнечных снов.

– Да, – ответила гоганни, гордясь и печалясь. Мастер, изобразив государя, был правдив и честен – он не знал того, что знала Мэллит. Первородный ведал и боль, и сомнения. Слишком тяжела была его ноша, и слишком мало достойных было рядом, даже царственная, не поняв его замыслов, бежала, а вчерашний день принес две раны. Первую нанесли враги, вторую – возлюбленная, подменившая золото пеплом, а благодарность – слезами.

– Сударыни… – Офицер с красными глазами замер на пороге круглого зала. За широкими плечами виднелась дальняя дверь и двое воинов по бокам. – Прошу меня простить, – сказал страж, – его величество занят.

Мэллит взглянула в хмурые глаза.

– Он ждет, – сказала она. – Он меня очень ждет, и я иду.

Воины не шелохнулись, их алебарды были скрещены, а лица угрюмы. Мэллит не знала, что будет, когда в ее грудь упрутся железные острия, она не думала об этом, просто шла, и гимнеты шагнули в стороны, а двери распахнулись.

Любимый сидел в кресле у окна. Он был не один. Тучный старик в коричневом платье торопливо поднялся. Первородный обернулся, удивленно поднял брови, и Мэллит бросилась к нему.

– Ваше величество, – голос гостя был спокойным и добрым, – я прошу позволения удалиться.

– Да, граф, оставьте нас. Мы скоро вас пригласим.

Старик исчез, и Мэллит опустилась на ковер у ног любимого. Как вчера.

– Зачем ты пришла? – Как холоден этот взгляд, рана оказалась глубже, чем она думала. – Кто тебе позволил?

– Ночью недостойная не сказала слов любви… Первородный ушел оскорбленным.

– Ну и чушь! И ты из-за этого ворвалась ко мне, когда я занят?

– Я не могла ждать, зная, что… кузен Альдо не уверен в… моем сердце.

– Сядь, – велел названный Альдо, – по-человечески сядь, в кресло. И учти, ты явилась сюда в первый и последний раз. У нас все было хорошо… и еще будет, но я не позволю никому, слышишь, никому лезть со всякими глупостями в мои дела! Каждый должен знать свое место. Поняла?

– Мое место рядом с любимым. – Почему он так смотрит? Случилось что-то страшное, что-то сжегшее душу и замутившее глаза.

– Ну нет, милая, – и голос, голос тоже другой, – рядом со мной тебе не бывать. Не хотел тебя огорчать, но раз уж пошло начистоту… Ты мне очень нравишься, куничка, я тебе благодарен за вчерашнее… Ты нам всегда помогала, я это помню, но я скоро женюсь. Моей невесте вряд ли будет приятно, что во дворце живет молодая красивая девушка, а нашу связь не утаишь. Есть придворные, есть слуги, есть гимнеты. Рано или поздно кто-нибудь догадается, так что тебе придется уехать.

– Я уеду, – это сон, бред, месть обманутой луны, любимый не может так говорить, так думать, так смотреть! – сейчас уеду… Я вернусь к царственной!

– А вот этого не будет! – Теперь он смеется, но как страшен этот смех. – Я тебя никому не отдам, тем более этой старой дуре! Ты будешь жить в Тарнике, а я буду тебя навещать. Согласна?

– Я уеду, – губы не слушались, но слез не было, – я вернусь в племя свое.

– И разболтаешь все, что знаешь? Не выйдет. Твои родичи мне враги, а мы с тобой связаны какой-то дурью. Ты останешься здесь. Поняла? И учти, криков я не потерплю. Ты сама решила, я тебе ничего не должен.

– Первородный мне ничего не должен, – чужим голосом повторила девушка. – Первородный женится, ничтожная уйдет. Ей не место рядом с любовью.

– Вот и договорились. – Ставшая чужой рука надавила на плечо, принуждая сесть. – А я-то думал, гоганни поумнее наших дур, ан нет! Юбка есть юбка, ложка ума, бочка ревности.

– Ничтожная не ревнует первородного. Ничтожной не место рядом с ним…

– Если это не ревность, то я не Ракан. – Этот смех будет ей сниться, смех и луна. – Так и быть, я тебя успокою. Я урготских курочек не люблю и вообще видел только на портрете. Если мазила не врет, в служанки они сгодятся. В служанки, в королевы, но не в любовницы. Старшая – тощая, младшая малость посмазливей… До Кла… До кунички им далеко, но у Фомы золота больше, чем у всех агарисских гоганов, а в приданое я возьму меч Раканов. Ты понимаешь, что это значит?

– Ничтожная не может знать важного.

– Запомни раз и навсегда – я не отдаю то, что принадлежит мне, никому. Меч Раканов дороже всех принцесс мира. Когда он будет у меня… Одним словом, я женюсь на дочери Фомы, а к тебе буду приезжать. Если не станешь плакать и говорить глупости.

– Дочь отца моего не будет плакать. – Мэллит встала и поклонилась, как ее учили женщины из дворца. – Я прошу прощения у кузена Альдо и прошу меня отпустить.

– Вот и хорошо. – На губы названного Альдо вернулась улыбка. – Ты у меня умница. Иди, вечером я постараюсь к тебе зайти. Стой, куда? Без поцелуя я куничек не отпускаю….

Тоненький юноша в лимонной, вышитой по подолу тунике играл на свирели. Морискиллы в огромной перегородчатой клетке на разные голоса подпевали музыканту, а господин Капуль-Гизайль с полузакрытыми глазами вдохновенно размахивал янтарной палочкой.

Робер покосился на хозяйку дома: Марианна смотрела на мужа огромными усталыми глазами. Женщина смеялась и щебетала весь вечер, но когда ее сменили птицы, окаменела. Такой она была еще красивее. На баронессу хотелось смотреть, как на лес или на море, – просто смотреть и ни о чем не думать.

Музыкант заиграл медленнее, тише, странная песенка словно отдалялась, уносилась незримой рекой. Барон поднял палец, и подбежавшие слуги укутали клетку темным бархатом. Птицы смолкли, музыкант замер, лукаво улыбаясь.

– Марий, – воскликнул Капуль-Гизайль, – мальчик мой! Ты играешь все лучше, но в третьей части слишком торопишься. Медленнее! Медленнее и более плавно. Это песнь найери, они текучи, как вода, они сами – вода… Еще раз, с третьего такта…

– Да, сударь. – Паршивец поднес к губам свирель. Снова полилась музыка, слуги убрали покрывало, морискиллы с готовностью защебетали. Наверняка это было прекрасно, но Робер пришел не за песнями.

– Сударыня!

Марианна не вздрогнула и не вскочила, как вскочила бы Катари, она улыбнулась, превратившись из отрешенной богини в недалекую красотку. Робер едва не поверил.

– Сударыня, прошу вас о разговоре наедине.

– Герцог, – сиреневое платье баронессы украшала лиловая хризантема, а в ложбинке между грудей прятался крупный аметист, – я вижу, столько музыки вам не вынести.

– Вы правы, – прошептал Эпинэ, косясь на вдохновенного барона. – Здесь есть сад?

– Разумеется, – в ответ шепнула баронесса, – но для прогулок не время. Я велю накрыть стол у камина.

– О нет. – Вряд ли их будут слушать чужие, Марианна себе не враг, но рисковать глупо. – Мне разонравились камины и ложные двери. Я предпочитаю свежий воздух.

Марианна поправила хризантему, напомнив о красной розе и отчего-то о незабудках, улыбнулась и встала. Морискиллы щебетали, красавчик в тунике наигрывал что-то легкое и негромкое, маленький барон дирижировал, то втягивая, то выпячивая румяные губки. Он не видел их ухода или не считал нужным видеть. Услужливый лакей поднял и опустил портьеры, музыка стала далекой и тихой.

– Сандра, – объявила баронесса, – мы выйдем в садик. К нашему возвращению согрей вина.

– Да, госпожа. – Камеристка была совсем молоденькой. Раньше у Марианны была другая служанка.

– Ваннина меня покинула, – женщина ловко сунула ножку в меховой сапожок, – Сандра – дочка кондитера. Бывшего кондитера… Увы, герцог, наш садик зимой вряд ли вас порадует. Цветы спят, а статуи Коко велит закрывать.

– Я надеюсь увидеть их летом, – соврал Робер, подавая даме руку.

Может, сад и был небольшим, но ночь, иней и луна превращали его в зачарованный лес. Серебряные стволы, черные тени, холодный, равнодушный блеск. Если б не полускрытые кустами мирные ящики, здесь было бы страшно.

– Пройдемте к беседке. – Марианна указала на прозрачное, словно светящееся строеньице и замолчала. То ли обдумывала предстоящий разговор, то ли просто устала. Эпинэ вел третьим за зиму садом третью женщину, готовясь к третьему разговору, а сверху глядел недобрый прищуренный глаз. Раньше Мэллит не путала ночь Флоха и ночь Гоха, а читает ли гоганни по луне сейчас?

– Осторожней, здесь водосток.

– Благодарю вас, – первым говорит тот, кто хочет разговора, – но меня извиняет ваш сад. Он хорош, даже зимой.

– Монсеньор. – Марианна остановилась и, отняв у спутника руку, встала к нему лицом. – Вы хотите узнать, почему я вас ударила, а я хочу спросить, почему вы меня не выдали.

– Баронесса, – Робер был готов к чему угодно, но не к достойной Айрис откровенности, – я… Вы правы, я хочу знать, кто и почему на меня напал. Я не мог выдать вас, не зная ответа. Надеюсь, мне не захочется это сделать, и когда я его получу.

– Решать вам. – Женщина смотрела твердо. – На вас напали «висельники», которых по моей просьбе нашел Салиган. Он давно с ними водится, а я имею дело с ним. Я поняла, что вы решили остаться на ночь, и вызвала разбойников через вора, которого взяла на место сбежавшего слуги. Мы не хотели вас убивать.

– Я это понял. – Марианна говорит правду. Не потому, что неспособна лгать, как Катари или Айрис. Баронесса все обдумала и решила, что так лучше. И так на самом деле лучше.

– Поняли? – Изо рта женщины вырвалось облачко пара. – Конечно… Нас выдала сеть.

– И дубинки. И то, что убить меня мог и один человек. Вы.

– Могла, – она и не думала отпираться, – однажды я убила. В юности. Это вышло случайно, но я не жалела. Совсем не жалела. Я убила бы еще раз, но обстоятельства изменились…

Кого она прикончила? Насильника? Соперницу? Влезшего в дом вора?

– Сударыня, вы не могли не знать, что Раймон Салиган выступит свидетелем на суде, но вы остались в городе. Вас это не испугало?

Марианна склонила голову набок. Она не походила ни на Айрис, ни на Катари, ни на Мэллит. Тем хотелось целовать руки, а не губы. Баронесса тронула мантилью:

– Салиган плутует в карты, путается с гайифским послом, не чурается краденого, но по-своему предан мне, а я – ему. Без необходимости он меня не выдаст. Ручаюсь, он врал так, как хотел Ракан. Он и гайифцам говорил не что есть, а что те хотели слышать.

– Салиган и вправду шпион?

– Он – свинья, – припечатала баронесса, – но мы росли в одном хлеву, и это он нашел мне барона.

– Вы были неосторожны…

– Я была глупа, – спокойно признала женщина, – мне давно следовало отослать Ваннину в Рафиано, а я жалела, хоть и знала, что она – дура. Причем злобная.

– Значит, вас выдала служанка?

– Не выдала, – полные губы искривила усмешка, – наврала из ненависти к Раймону и угадала. У мерзавца нашли ворованное, но он как-то вывернулся. Раймон всегда умел путать следы. Да и кто бы после ваших слов поверил, что виновата я?

– Но служанка у вас новая, я заметил.

– Коко, когда вернулся, был вне себя. Можете не верить, но он умеет злиться. Он был очень… не смешным. Ваннина вылетела из дома в чем была.

– Значит, вы уверены в Салигане?

– Раз он молчит, значит, ему это выгодно, – отмахнулась красавица, – да и сказать ему нечего. Он знает, что я искала помощников среди городского отребья, только и всего. Если б все всплыло, я бы сказала, что наняла «висельников» для охраны от мародеров, а они решили поживиться. Окделл бы мне поверил, уверяю вас…

– Не сомневаюсь, – поклонился Робер, – но мне вы скажете, зачем вы все затеяли?

– Разве вы не догадываетесь?

– Вам понадобился заложник? – Впутывать в свои игры Катари – преступление, но Марианна понимает, на что идет. Это ее выбор.

– Да. Я собиралась заполучить Окделла, но пришли вы. Это было намного лучше. Без Окделла Ракан обойдется, без вас и ваших южан – нет. В обмен за вашу жизнь мы потребовали бы Алву.

– Маршала за маршала? Рокэ Алва сто́ит дороже, чем я.

– Вы не просто маршал, вы – друг. – Где бы записать: знаменитая куртизанка верит в дружбу Ракана, а Эпинэ – нет.

– У Альдо нет друзей, только подданные. – Эта женщина – твой союзник, и она настоящий боец, с ней можно быть откровенным. – Вы зря рисковали.

– Нет. – Женщина придвинулась ближе. – Не зря. Я узнала вас. Вы помните, кому обязаны жизнью, это радует.

– Вы знаете и это?

– Окделл много говорил о Сагранне. – Лицо Марианны стало злым. – Гаденыш бывал у меня, и я его принимала. По просьбе его господина.

– Марианна, – он должен спросить, хотя ответ ясен и так, – вы понимаете, что и кому говорите?

– Понимаю. – Спокойный голос, спокойный взгляд. – Кэналлийский Ворон избавил меня от самого отвратительного из известных мне мужчин. Я в долгу перед ним, хоть и не в таком, как вы.

– Я это помню. – Больше, чем Алве, он должен лишь Лауренсии, но этот долг не вернешь.

Баронесса поправила мантилью, метнулась черная тень.

– Коко думает только о морискиллах и антиках, но он умеет видеть и понимать. Он чуть не убил меня, но я сказала, что Алву казнят только через мой труп. И барон согласился привести вас в гости. Почему вы не пришли?

– Не получалось, – не стал вдаваться в подробности Эпинэ. – Вы снова хотели натравить на меня «висельников»?

– Я не столь глупа, – Марианна торопливо облизнула губы, знатная дама подобного бы себе не позволила, – я хотела раскрыть карты. Вы меня не выдали, вы обязаны Алве, вы могли его убить у эшафота, но не убили и не дали это сделать другим. Вы дружны с Левием и помолвлены с девицей Окделл. Вы бы нам помогли.

– С вами трудно спорить, – попытался пошутить Робер, – но при чем здесь моя невеста? Вы же ее не знаете…

– Я о ней слышала, – женщина холодно улыбнулась, – от Салигана и не только от него. Монсеньор, я видела таких девиц. Айрис Окделл согласилась на ваше предложение только потому, что вы обещали спасти Алву. Я права?

– И как же я должен был вам помочь?

– Вы бы сделали так, чтобы нам не помешали отбить Алву по пути к эшафоту. – На прекрасном лице не было ни тени сомнения – Джанис был согласен, нам требовалось ваше содействие, но вы не пришли.

– Я уже извинился, – напомнил Иноходец. – Но «висельники» не справились бы с солдатами. Даже из-за угла.

– Не все дерутся, как вы, – баронесса не собиралась сдаваться, – и на этот раз они бы убивали, но я рада, что Придд успел вовремя.

– Вы просили о помощи и его?

– Нет, – отрезала красавица. – Валентина нельзя просить и еще меньше его можно к чему-то принудить. Он сам решает и сам делает. Надеюсь, их не догонят.

– Погони не будет. – Робер взглянул в темные глаза. – Герцог Алва вернулся в Олларию.

– Что? – Марианна отступила назад и задрала подбородок. – Но вы же говорили, что Придд захватил Окделла и освободил Алву.

– Все так и было, но за городом Алва сказал, что возвращается. Удержать его не смогли. Он взял с собой Мевена и монаха и отправился к Левию. Не спрашивайте почему, я знаю не больше вашего, но в Нохе ему ничего не грозит.

– Вы говорите правду? – потребовала ответа баронесса. – Если вы лжете, если вы ошибаетесь…

– Я не ошибаюсь, – ошибешься тут, – кардинал и дуайен повели дело так, что Альдо отступился. Скажу вам больше, мои люди проследят, чтобы его высокопреосвященство и его гостей лишний раз не тревожили.

– Я замерзла, – баронесса передернула плечами, – идемте в дом.

– Как вам угодно, – Робер подал даме руку, – но откровенность за откровенность. Вы не получали известий от графа Савиньяка?

– Я ему писала, – медленно произнесла Марианна, – в том числе и с уехавшим слугой. Он пока не ответил.

– Вы будете писать еще?

– Я не имею обыкновения забывать друзей.

– Передавайте графу привет от земляков из Эпинэ.

– Я могла бы написать завтра, – задумчиво произнесла женщина, – но я не уверена, что мой курьер уедет дальше предместий.

– После возвращения Окделла я отправлюсь в Надор. Ваш слуга может присоединиться ко мне.

– А вы можете присоединиться к письму. – Пальцы спутницы сжались. – Моя мать была простой женщиной, очень простой. Потом меня научили носить платья, но пишу я по-прежнему с ошибками. Я боюсь ошибиться с вашей фамилией.

– Хорошо, – кивнул Эпинэ, – я напишу сам.

– Утром. – Марианна снова остановилась. – Монсеньор, если вы сегодня уйдете, Коко будет вне себя, а я обижусь. Очень обижусь…