Сто семьдесят пятая ночь

Когда же настала сто семьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь сказал царю Шахраману: „Оставь твоего сына в тюрьме на пятнадцать дней, а потом призови его к себе и вели ему жениться: он не будет тебе больше противоречить“.

И царь последовал совету везиря. Он пролежал эту ночь с сердцем, занятым мыслью о сыне, так как любил его великой любовью, ибо не было у него другого ребёнка. А к царю Шахраману всякую ночь приходил сон только тогда, когда он клал руку под голову своему сыну Камар‑аз‑Заману. И царь провёл эту ночь с умом расстроенным из‑за сына, и он ворочался с боку на бок, точно лежал на углях дерева – гада[214], и его охватило беспокойство, и сон не брал его всю эту ночь. И глаза его пролили слезы, и он произнёс такие стихи:

«Долга надо мною ночь, а сплетники дремлют.

«Довольно тебе души, разлукой смущённой, –

Я молвил (а ночь моя ещё от забот длинней), –

Ужель не вернёшься ты, сияние утра? –

И слова другого:

Как заметил я, что

Плеяд глаза сном смежаются,

И укрылся звезда Севера дремотой,

А Медведица в платье горести обнажила лик, –

Тотчас понял я, что свет утренний скончался».

Вот что было с царём Шахраманом. Что же касается Камар‑аз‑Замана, то когда пришла к нему ночь, евнух подал ему фонарь, зажёг для него свечу и вставил её в подсвечник, а потом он подал ему кое‑чего съестного, и Камар‑аз‑Заман немного поел. И он принялся укорять себя за то, что был невежой по отношению к отцу, и сказал своей душе: «О душа, разве ты не знаешь, что сын Адама – заложник своего языка и что именно язык человека ввергает его в гибель?»

А потом глаза его пролили слезы, и он заплакал о том, что совершил. С болящей душой и расколовшимся сердцем он до крайности раскаивался в том, как он поступил по отношению к отцу, и произнёс:

«Знай: смерть несут юноше оплошности уст его,

Хотя не погибнет муж, оплошно ступив ногой,

Оплошность из уст его снесёт ему голову,

А если споткнётся он, – здрав будет со временем».

А когда Камар‑аз‑Заман кончил есть, он потребовал, чтобы ему вымыли руки, и невольник вымыл ему руки после еды, и затем Камар‑аз‑Заман поднялся и совершил предзакатную и ночную молитву[215]и сел…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.