Восемьсот пятьдесят первая ночь

Когда же настала восемьсот пятьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн‑аль‑Мавасиф сказала Масруру: „Если ты занят любовью к нам, скажи нам стихотворение о том, что с нами случилось“. – „С любовью и охотой“, – ответил Масрур и произнёс такую касыду:

«Постой, послушай, что в страсти

К газели сталось со мною:

Я лани стрелой повержен

И взоров выдержал натиск.

Пленён я страстью, клянусь вам,

В любви стеснились уловки,

В кокетливую влюблён я,

Что скрыта стрелами взоров.

Её в саду я увидел,

И стан её был так строен!

«Мир вам!» – я сказал, она так

Ответила: «Мир!»

Услышав, Спросил я: «Как имя?»

Слышу В ответ: «Я – красот корона.

Мне имя – Краса всех качеств».

И молвил я: «Сжалься, сжалься!

Горит во мне страсть, клянусь я.

И любящих нет мне равных!»

Она мне: «Когда ты любишь

И хочешь со мной сближенья,

Я много желаю денег,

Превыше подарков всяких.

Одежд от тебя хочу я

Из шелка, ценой высоких,

И мускуса за ночь страсти

Хочу я четверть кинтара.

Коралл мне нужен и жемчуг,

И редкий и драгоценный.

Хочу серебра и злата

В уборах, ценой высоких».

Явил я благую стойкость,

Хоть сильно горел я страстью,

И близость она дала мне

В ночь месяца молодого.

Хулить меня если станут

Другие мужи, скажу я:

«Прекрасны той девы кудри,

А цвет их – цвет тёмной ночи.

И розы в её ланитах

Горят, как огонь, пылая.

В глазах её меч таится,

А взоры разят стрелою,

Вино в её рту таится,

А взор её – ключ студёный,

И жемчуг в устах блистает,

Как дивное ожерелье.

Прекрасной своей шеей

Газель она нам напомнит,

Бела её грудь, как мрамор,

Соски её – гор вершины.

Живот у неё – весь в складках,

И галией он пропитан.

А ниже одна вещь скрыта,

В которой предел надежды.

Жирна она и мясиста

И так толста, о владыки!

Подобна царей престолу –

К нему я с просьбой явился.

А меж столбов ты увидишь

Возвышенных ряд скамеек.

У этой вещи есть свойства,

Что ум людей изумляют:

Она две губы имеет,

Как мул, она боязлива.

Порою её глаз красен,

А губы – как у верблюда.

И если придёшь к той вещи

Готовым к делу, найдёшь ты

На ощупь её горячей

И силу ты в ней получишь.

Она храбреца прогонит,

Придёт коль на бой он слабым,

А часто на ней увидишь

Изрядную ты бородку.

Не скажет о ней красавец,

Который красив так дивно,

Подобный Красе всех качеств,

Что так во всем совершенна».

Пришёл я к ней как‑то ночью

И дивную вкусил сладость,

И ночь, что с нею провёл я,

Затмит все другие ночи.

Пришла заря, и поднялась

Красавица с лунным ликом,

И стан свой она склонила,

Подобно копью прямому,

И, расставаясь, спросила:

«Когда вернутся те ночи?»

И молвил я: «О свет глаза,

Являйся когда захочешь».

И Зейн‑аль‑Мавасиф пришла от этой касыды в великий восторг, и охватило её крайнее веселье. «О Масрур, – сказала она потом, – приблизилось утро, и остаётся только уходить, из опасения позора». – «С любовью и охотой!» – сказал Масрур и, поднявшись на ноги, пошёл с нею и привёл её к её жилищу, а потом он пошёл к себе домой и провёл ночь, думая о красоте девушки. Когда же наступило утро и засияло светом и заблистало, Масрур приготовил роскошный подарок и принёс его девушке и сел подле неё. И они провели так несколько дней, пребывая в счастливейшей жизни.

А потом, в какой‑то день пришло к Зейн‑аль‑Мавасиф от её мужа письмо, в котором говорилось, что он скоро к ней приедет, и Зейн‑аль‑Мавасиф сказала про себя: «Да не сохранит его Аллах и да не продлит его жизнь! Когда он к нам приедет, наша жизнь замутится. О, если бы я лишилась надежды его видеть».

И когда пришёл к ней Масрур и начал с ней разговаривать, как обычно, она сказала ему: «О Масрур, пришло к нам письмо от моего мужа, и говорится в нем, что он скоро вернётся из путешествия. Что же нам делать, когда ни один из нас не может жить без другого?» – «Я не знаю, что будет, – ответил Масрур, – и ты осведомленнее и лучше знаешь нрав твоего мужа, тем более что ты одна из самых умных женщин и знаешь хитрости, и ухитришься так, как не могут ухитриться мужчины». – «Это человек тяжёлый, – сказала Зейн‑аль‑Мавасиф, – и он ревнует женщин своего дома. Но когда он приедет после путешествия и ты услышишь о его приезде, приходи к нему, поздоровайся с ним, сядь с ним рядом и скажи ему: „О брат мой, я москательщик“, – и купи у него каких‑нибудь москательных товаров. Приди к нему несколько раз и затягивай с ним разговоры, и что бы он тебе ни приказал – не перечь ему, и, может быть, то, что я придумаю, будет подходящим». И Масрур отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» И потом он вышел от неё, и запылал в его сердце огонь любви.

А когда муж Зейн‑аль‑Мавасиф приехал домой, она обрадовалась его приезду и сказала ему: «Добро пожаловать!» – и приветствовала его. И её муж посмотрел ей в лицо и увидел на нем желтизну. (А Зейн‑аль‑Мавасиф вымыла лицо шафраном и проделала над ним какие‑то женские хитрости.) И он спросил её, что с ней, и Зейналь‑Мавасиф ответила, что она с невольницами больна со времени его отъезда, и сказала: «Наши сердца были заняты мыслью о тебе из‑за твоего долгого отсутствия». И она стала ему жаловаться на тяжесть разлуки и плакать проливными слезами и говорила: «Если бы с тобой был товарищ, моё сердце не несло бы всей этой заботы. Заклинаю тебя Аллахом, о господин мой, не езди больше без товарища и не прерывай о себе сведений, чтобы я была за тебя спокойна сердцем и душой…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.