2015-05-05
187
Это доказывает, кто тебе предан в настоящем значении этого слова, — одни меня ищут, другие избегают, — разве не так, дорогой мой?
Прочти 36-й псалом, он так прекрасен и так укрепляет и утешает!
Я так страстно, страстно тебя люблю!
Только 6 градусов, но чудное, солнечное утро — настоящий дар Божий. Спала неважно, заснула только после 3 часов, грустные мыслименя не покидали. Почему выбрали Калугу, так далеко на юг? Проедешь ли ты через Псков, по дороге сюда, чтобы повидать Рузского и, может быть, некоторые части войск?
Как противно, что Гучков, Рябушинский, Вейнштейн (наверное, настоящий жид), Лаптев и Жуковский выбраны в Гос. сов. всеми этими скотами! Вот будет действительно приятная работа с ними! Хвостов надеется, что с умом и решимостью удастся все наладить через 2–3 месяца.
Ах, если б он мог сделать это, даже если старик из страха против него! Можно быть уверенным, что он будет действовать осторожно, и раз он намерен защищать нашего Друга, Бог благословит его работу и преданность тебе, — а другие, как С. и Щ., просто нас продают — такие трусы!
Я вижу также, что кн. Туманов будет здесь вместо Фролова — это хороший выбор. Прошу тебя, постоянно следи за Поливановым.
С художником Маковским [456] случилось ужасное несчастие. Лошадь его испугалась и бросилась на трамвай. Он лежит в госпитале с сотрясением мозга и раной на голове. Сейчас я должна поскорее встать и одеться к отпеванию старика Арсеньева. Обедня начинается в 10 час., так что мы пойдем к 11 час. Я возьму с собой О. и Т.
Ну вот, я больше часу говорила с «Хвостом» и полна наилучших впечатлений. Я, по правде сказать, была немного взволнована, потому что А. иногда увлекается людьми. Мы говорили о всевозможных вопросах, и я пришла к заключению, что работа с таким человеком будет удовольствием. Такая ясная голова, так отлично понимает всю тяжесть положения и как можно справиться с этим! Это много, так как здесь критикуют, но редко предлагают что-либо взамен. Он, конечно, тоже в ужасе, что Гучков и Рябушинский попали в Государственный совет, — это такой скандал, так как все знают, что Гучков работает против нашей династии. Мне хочется, чтобы ты хорошенько с ним поговорил. Между прочим, он мне сказал, что Щ. показывает всем, кому попало, все телеграммы твои и нашего Друга, — многие в ужасе, другие в восторге. Какое он имеет право копаться в частных делах своего Государя и читать телеграммы? Как я могу быть уверенной, что он и за нашими не будет следить? После этого я не могу назвать его честным и порядочным человеком. Кривошеин хорошо знаком с Гучковым, так как женат на москвичке (тоже из купеческой семьи, а они все заодно).
У меня столько мыслей в голове, что я не знаю, с чего начать.
Во всяком случае, он находит, что ты должен скорее сменить министров, в особенности Щ. и С., так как старик не может с ними сопротивляться Думе. Поговорив с ним, я теперь могу откровенно тебе посоветовать взять его без всяких колебаний. Он хорошо говорит и не скрывает этого, что большое преимущество, так как нам нужны люди, которые имеют дар слова и всегда готовы ответить вовремя и метко. Он смог бы бороться в этом поединке с Гучковым, и Бог бы его благословил на это. Конечно, у него слишком много ума и такта, чтобы намекать на себя. Он только благодарил горячо, что я ему позволила высказать все, что у него было на душе, так как он возлагает на меня свою надежду помочь правому делу для пользы тебе, Бэби и России. Все дело в Москве и Петрограде, где скверно, но правительство должно все предвидеть и готовиться к тому, что будет после войны, — и этот вопрос он находит одним из самых важных. А если он будет в Думе, то ради блага страны он должен будет сказать все это и невольно указать на слабость и непредусмотрительность правительства. После войны все эти тысячи рабочих, работающих на фабриках для нужд армии, останутся без работы и, разумеется, составят недовольный элемент, с которым придется иметь дело. Поэтому уже теперь надо все это обдумать, все места, фабрики должны быть взяты на учет, надо выяснить количество рабочих рук, и решить, какое им дать дело, чтобы они не очутились на улице. Надо много времени, чтобы все обдумать и приготовить, и он, конечно, совершенно прав, что это вопрос величайшей важности. Потом будет столько недовольных элементов! Теперь у них пока деньги есть, — когда же войска вернутся и люди разойдутся по своим деревням, многие — больные, увечные, многие, которые теперь поддерживаются патриотическим духом, окажутся недовольными и будут дурно действовать на рабочих, — поэтому нужно об них подумать. И видно, что Хвостов это устроит. Он удивительно умен. — не беда, что немного самоуверен, это не бросается в глаза, — он энергичный, преданный человек, который жаждет помочь тебе и своему отечеству. Затем предстоят приготовления заранее к выборам в Думу (позднее) — дурные готовятся, хорошие тоже должны «canvass», как говорят в Англии. Он говорит, что m-me Столыпина сильно старается за Татьяниного Нейдгардта, желая сама опять играть роль, но он находит его совсем неспособным. Ты бы наслаждался работой с этим человеком. Тебе не пришлось бы ни подгонять его, ни подталкивать, он одинаково добросовестно работал бы с тобою, и в твое отсутствие. Он хорошо справлялся в своих губерниях во время революции (в него стреляли). Оказывается, это он просил, чтобы ремонтировали раку преп. Павла Обнорского, я совсем про это забыла. Он говорит, что старик его боится, потому что стар и не может применяться к новым требованиям (как ты сам мне это говорил), — он не сознает, что невозможно не считаться с новыми веяниями, и нельзя их игнорировать. Дума существует — с этим ничего не поделаешь, а с таким хорошим работником старик отлично справится. Очень хорошо, что ты не принял Родзянко — они тотчас же повесили носы. Ты распустил Думу, а они думали, что ты не посмеешь, все это отлично. Теперь ты, слава Богу, не принял московскую депутацию — тем лучше; они намереваются опять просить, но ты не соглашайся, а то можно подумать, что ты признаешь их существование (что бы ты им ни говорил). Это великолепно, что ты поехал на войну, и он возмущен, что нашлись люди столь слепые, непатриотичные и боязливые, что восставали против этого. Он знает способ, как поступать с печатью, и не будет заигрывать с ней, как Щ.
Теперь должна кончать, дружок, уже 7 часов, — все это я написала в 1/2 часа, так что извини ужасный почерк.
Правда, дружок, он, по-моему, самый подходящий человек, и наш Друг об этом намекал А. — в своих телеграммах. Я всегда осторожна в своем выборе, но здесь у меня не было такого чувства, как когда Щ. мне представлялся. Он также понимает, что надо остерегаться Поливанова, — с тех пор, как Гучков попал в Гос. сов., — он не очень ему доверяет. Он видит и думает, как мы, — все время почти он вел разговор сам. Попробуй взять его теперь, потому что Щ. должен уйти: человек, который открыто показывает телеграммы твои и Григ., которые он и С. перехватили, — такие люди недостойны быть министрами, — они не лучше Макарова, который показывал посторонним мое письмо к нашему Другу, а Щ. тряпка и дурак. Если даже старик будет ворчать, не обращай внимания, подожди и посмотри, как он себя покажет. Хуже Щ. он не может быть, а я думаю, что в 1000 раз лучше. Дай Бог, чтобы я не ошибалась, и я искренно верю, что нет. Я помолилась прежде, чем принять его, так как немного боялась этого разговора. Он смотрит прямо в глаза.
Прокатилась в Павловск с 5-ю девочками, — погода была дивная. Была 1 1/2 часа в церкви. Наденька держалась молодцом. Петя надеется тебя еще здесь застать, а затем уедет на юг из-за своих легких.
Благословляю и целую тебя без конца. Хвостов меня освежил, я не падала духом, но жаждала, наконец, увидать «человека», а тут я его видела и слышала. Вы оба вместе поддерживали бы друг друга.
Благословляю тебя. Да хранит тебя Господь, мой ангел, и Пречистая Дева! Осыпаю тебя нежными поцелуями.
Навсегда, муженек мой, твоя старая
Солнышко.
Никто не знает, что я его принимала.
Анастасия очень горда и счастлива, получив твое письмо.
Поклон Фредериксу и Н. П. Привет Мише и Дмитрию.
Могилев. 17 сентября 1915 г.
Мое возлюбленное Солнышко,
Курьер отправляется перед вечером в такой час, что у меня никогда не бывает времени написать спокойно. Часто со мною сидит Миша и я теряю свободное время, а поздно вечером вынужден копаться в моих бумагах. Слава Богу, дела наши идут хорошо, а наши чудесные войска наступают между Двинском и другим местом у Свенцян. Это дает мне возможность приехать домой на недельку — я надеюсь прибыть в среду утром! Это будет счастливый день!
Алексеев надеется, что теперь, пожалуй, не будет надобности переносить ставку, и это хорошо, особенно с моральной точки зрения. Вчерашнее заседание ясно показало мне, что некоторые из министров не желают работать со старым Гор., несмотря на мое строгое слово, обращенное к ним; поэтому, по моем возвращении, должны произойти перемены.
Жаль, что у меня нет времени ответить на все твои вопросы. Благослови тебя Бог, моя милая, бесценная женушка; я все не перестаю думать о нашем свидании. Крепко целую тебя и всех детей и остаюсь, неизменно твой старый
Ники.
Миша благодарит и шлет привет.
Царское Село. 17 сентября 1915 г.
Дорогой мой ангел,
Только одно слово прежде, чем лягу спать.
Я весь вечер беспокоилась, не получая от тебя телеграммы, — наконец, в то время, как меня причесывали, телеграмма пришла — в 12 ч. без 5 м. Подумай, как долго она шла: отправлена из ставки в 9 ч. 56 м., а здесь 11 ч. 30 м. А я, глупая, начала беспокоиться и нервничать. Я 4 раза тебе телеграфировала о Хвостове и надеялась, что ты ответишь хоть словечко на это. Я в письме несколько дней тому назад просила тебя принять его, так как он этого добивался, но ты не ответил. А теперь он опять просил — перед своим отъездом в деревню — поэтому я утром в 8 ч. 30 м. тебе телеграфировала, после того, как видела его. Я очень рада, что все идет хорошо. Это имеет большое значение, и дух населения поднимется. Миша из Орши по телеграфу благодарит меня за письмо, — это хорошо, что он потом опять будет с тобою. Мари сказала, что Дмитрий написал, будто он вернется сюда с тобою. Зачем это, дружок? Павел настоятельно просит отослать его в полк.
Он повторил это, когда пил у меня чай в понедельник. У Мари хороший вид, волосы у нее выросли и стали густыми. У нее неприятности со своим главным доктором, и она хочет от него отделаться. Орловы все еще в городе, по-видимому, и продолжают болтать. Фредерикс обязан это остановить, — это безобразие, — только пусть старик не называет опять моего имени.
Подумай, Стана уволила свою верную фрейлину m-lle Петерс. [457]Я предполагаю, что она вдруг нашла ее имя слишком немецким и хочет взять себе даму с Кавказа, которая могла бы ей помочь стать популярной. О, она постарается там всех обворожить!
Теперь я должна попытаться заснуть. Я перекрестила и поцеловала, по обыкновению, твою осиротелую подушку и полежала на ней. Подушка — увы! — может только получать поцелуи, но не отвечать на них. Спи спокойно, дорогой, желаю тебе увидеть жену свою во сне и почувствовать ее ласкающие руки вокруг тебя! Да хранит тебя Господь и его Св. ангелы! Спокойной ночи, мое сокровище, мой многострадальный Иов!
18-госентября.
Доброе утро, мой маленький. Пасмурно и дождливо, а вечер был такой чудесный, луна и звезды сияли, так что я даже открыла половину окна (форточка всегда открыта). Теперь же, подняв занавески, я совсем разочаровалась, всего лишь 6 градусов опять. — Чувствую себя лучше, поэтому хочу заглянуть к А. в Большой Дворец (после Знамения), по дороге к одному молодому офицеру, которого только что привезли, — ему только 20 лет, и очень опасная рана в ноге. Владимир Николаевич думает, что придется ее отнять, так как на ноге и в ране на плече начинается заражение крови. Он хорошо себя чувствует, не жалуется, это всегда плохой признак, — и так трудно решить, что делать, когда смерть так близка: дать ему умереть спокойно или рискнуть на операцию. Я бы решилась на последнее, так как всегда остается луч надежды, когда организм молод, хотя теперь он очень слаб и сильный жар. По-видимому, в течение недели рана его не перевязывалась, — бедный мальчик! Поэтому я хочу взглянуть на него. Я не заходила в ту комнату в течение 6 месяцев, — нет, я раз там была, после смерти моего бедного Грабового. Оттуда пойду в наш лазарет, так как не была там целую неделю, и скучаю по ним, а они по мне. Говорят, один из моих улан, вольноопределяющийся Людер (что-то в этом роде), привезен к нам. Он не ранен, но ушиблен где-то, мне не смогли хорошенько объяснить.
Я с удовольствием вспоминаю разговор с Хвостовым и жалею, что ты его не слышал, — это человек, а не баба, и такой, который не позволит никому нас затронуть, и сделает все, что в его силах, чтобы остановить нападки на нашего Друга — как он тогда их остановил. А теперь они намереваются снова их начать. Щ. же и С., конечно, не воспротивятся этому. Напротив, поощрят — ради популярности. Я надоедаю тебе этим, но хотелось бы тебя убедить, будучи честно и сознательно сама в этом уверенной, что этот очень толстый, опытный и молодой человек — тот, которого бы ты одобрил (а также и ту старуху, которая пишет тебе об этом). Он хорошо и близко знает русских крестьян, так как много жил среди них, — и тех типов тоже, и не боится их.
Он знает также этого толстого священника, теперь, кажется, архимандрита, друга Гр. и В., так как он 4 года тому назад, во время тяжелых лет, помогал ему, когда был губернатором; он так хорошо говорил с мужиками и убеждал их. Он находит, что влияние хорошего священника всегда должно быть использовано, и в этом он прав; они вместе устроили все для св. Павла Обнорского, и теперь он поехал в Тобольск или Тюмень. Поэтому С. и К° сказали В., что не одобряют его и постараются отделаться от него. А. говорит, что тело его огромно, но душа чистая и высокая. Я сказала Хвостову, как грустно, что злонамеренные люди всегда имеют больше мужества и поэтому скорее достигают успеха, на что он правильно ответил, что у других — дух и чувство, которыми они руководятся, и Бог им поможет и не оставит.
Земский Союз также, по моему мнению, зашел слишком далеко и слишком много забрал в свои руки. Это чтоб впоследствии можно было говорить, что правительство не заботилось как следует о раненых, беженцах и наших пленных в Германии и т.д., и только земство их спасло. Кривошеин должен бы держать его в руках. Это он его создал (блестящая мысль), только надо внимательно за ним следить, так как в нем много дурных людей — на войне, в их больницах и на питательных пунктах. Он находит, что Кривошеин слишком много видается с Гучковым. Хвостов никогда не нападал на немецкие имена баронов или преданных людей, когда говорил о немецком засильи, но все внимание обратил на банки, что совершенно верно, — чего никто еще до сих пор не делал (министры увидели свои ошибки). Он говорил также о продовольственном и топливном вопросе; Гучков, член Петроградской Думы, даже это забыл, наверное намеренно, чтобы обвинять во всем правительство. И это его преступная ошибка, что он не подумал об этом несколько месяцев тому назад. А теперь могут возникнуть на этой почве большие беспорядки, что совершенно понятно. Надо проснуться и заставить людей работать. Это не твое дело входить во все подробности — Щ. с Кривошеиным и Рухловым [458] должны были это предвидеть. Но они заняты партийной работой и стараются съесть старика.
Я была счастлива получить твое дорогое письмо от вчерашнего числа и благодарю тебя за него от глубины души Я понимаю, как тебе трудно найти время мне писать, и поэтому я вдвойне счастлива, когда вижу твои дорогие строки. Миши тебе, вероятно, недостает теперь. Как мило с твоей стороны, что ты его удержал у себя некоторое время! Я уверена, что это было для него полезно во всех отношениях. Я буду довольна, если тебе не придется перенести ставку. Я была очень огорчена этим предположением, в особенности — из-за его морального значения, а так как Бог благословляет наши войска, и дела действительно как будто налаживаются, и мы твердо удерживаем свои позиции, то тебе нет надобности переезжать. Но что относительно Ал., который остается один? Следовало бы вызвать Иванова, чтобы он разделял с ним работу и ответственность. Тогда ты был бы более свободен в своих поездках в Псков, или куда захочешь.
Ну, дружок, с этими министрами ничего не поделаешь! И чем скорее ты их переменишь, тем будет лучше. На место Щ. возьми Хвостова, а вместо Самарина я рекомендую преданного старого Николая Константиновича Шведова [459], хотя, конечно, не знаю, считаешь ли ты возможным, чтобы бывший военный занимал место обер-прокурора Св. Синода?
Он хорошо изучил историю церкви и имеет известную библиотеку церковных книг и в бытность свою во главе академии востоковедения изучил нашу церковь, очень верующий и безгранично предан (называет нашего Друга отец Григорий) и хорошо о Нем отзывался, когда видел Его и имел случай поговорить о Нем в армии Иванова, где навещал своих бывших учеников. Он глубоко лоялен, но ты его лучше меня знаешь и можешь судить, основательно ли мое предложение. Мы его потому только вспомнили, что он жаждет быть мне полезным, содействовать тому, чтоб народ меня узнал, и быть противовесом «гадкой партии». Такого человека хорошо иметь на высоком месте, но, как я уже сказала, ты его лучше моего знаешь. А то возьми Хвостова (из юстиции) и еще другого на его место, которого я тебе назвала на днях и который распутывал дела в Москве. Но кого взять вместо длинноносого Сазонова, если он постоянно будет в оппозиции?
Я сегодня получила прилагаемое от Эллы, так как она прочла в газетах, что Юсупов уволен от службы, но не сказано, что — согласно его прошения, что звучало бы лучше, и потому, наверное, все думают, что он в чем-нибудь провинился. Он, я полагаю, с радостью бы вернулся, если бы ему дали военную власть, о которой он просил, но она все испортила. Конечно, это не потеря, хотя мне жаль, что приказ об его увольнении не был лучше составлен, так как он имел хорошие и честные намерения. Ты мог бы ему написать словечко, если у тебя найдется время, хотя правда, что во время войны не просят об отставке. — Я только что прочла, что старый Феликс официально уволен, когда просил отставки — это, наверное, ошибка, нельзя ли что-нибудь сделать, так как это произвело очень неприятное впечатление? Даже про уволенных людей пишут — «согласно прошения». — Я тебе об этом телеграфировала, так как не знала, что ей отвечать. Надо, по-моему, делать разницу между Джунковским и Юсуповым: один — изменник, а другой глуп, но искренно предан.
Жена Павла была мила, но надоедала мне своей манерой говорить, как она предана и т.д. Прелестная дочь Лэдинга венчается в воскресенье. Это моя крестница, так что я ее сегодня благословила. Днем я посидела спокойно, и А. читала мне вслух. Утром я была у бедного мальчика, затем в нашем госпитале — вязала и разговаривала. Дождливый, серый день. А. имела с m-me Зизи длинный разговор о нашем Друге и Орлове, и многое ей объяснила. Она взяла с нее обещание не рассказывать в ставке про историю с О. и телеграмму Н.П. Она была в ужасе и вся позеленела, и сказала, что помнит, как все адъютанты во время войны каждый день писали свои доклады (она не поняла кому, Амама или дорогой матушке). Она хочет еще ее повидать и объяснить еще много вещей, так как эта старушка безгранично нам предана и может быть полезной, если будет видеть все в правильном освещении. Я тот раз многое ей объяснила, за что она была очень благодарна. Правда ли то, что кн. Палей говорит, — будто Барк телеграфировал, что он не может сделать заем до созыва Думы? Я боюсь, что это — ловушка. Хвостов умолял ни за что не созывать ее до 1-го ноября, как и было объявлено. Он знает, что этого добиваются, но полагает, что это было бы неправильной уступкой, так как надо иметь время обдумать все действия до того, как они соберутся, и приготовиться к отпору. Толстый Андр. сказал А. по телефону, что Хвостов остался очень доволен этим разговором, и много других любезностей, которые я не стану повторять.
Есть ли у тебя место для моих писем? Я пишу целыми томами. Бэби деликатно начал опять спрашивать, возьмешь ли ты его с собою в ставку, но в то же время ему грустно расставаться со мной. Но ты бы чувствовал себя хотя на время менее одиноким, а когда соберешься уехать к войскам, то я могла бы приехать за ним. Феодоров уже там, так что для него достаточно было бы одного m-r Жильяра. А один из твоих адъютантов мог бы по утрам сопровождать его в автомобиле. Он мог бы каждое утро брать свои французские уроки, а днем кататься с тобой. Только он не может гулять, но он мог бы на остановках играть возле автомобиля. Есть ли комната рядом с твоей или он может спать вместе с тобою? Обдумай все это спокойно. Наш Друг все время телеграфирует про Покров. Я уверена, что 1-е октября принесет какое-нибудь особое благословение и Пречистая Дева тебе поможет. Завтра уже 4 недели, как ты нас покинул, — неужели мы действительно будем иметь радость видеть тебя в среду? — Я живу этой надеждой.
Но увы! Тебе придется иметь больше неприятностей, чем приятных вещей. Какая будет радость держать тебя опять в своих объятиях, ласкать, целовать и чувствовать твою ласку, по которой я так стосковалась — ты не знаешь, ангел мой, как я по тебе скучаю!
Должна, однако, кончать и отослать письмо. Храни тебя Господь! До свидания, дорогой Ники, моя радость и свет, солнце и мир моей жизни!
Крещу тебя и целую без конца. Навсегда твоя сердечно любящая женушка
Аликс.
P.S. Как иностранцы? Симпатичный молодой ирландец все еще там? Привет старику и Н.П. — Нини теперь здесь, благоразумна, мила и в отчаянии от поведения своего мужа в прошлом месяце, — озабочена тем, как он себя теперь ведет. Она надеется, что он докладывает тебе о делах правильно и добросовестно. Не говори ему этого, дружок. Дети все тебя целуют. Бэби печет яблоки и картофель в саду. Девочки пошли в госпиталь.
Я не знаю, почему Борис опять здесь.
Фролов был в отчаянии. На него негодовали, что он позволил напечатать статьи про нашего Друга, хотя это была вина Щ. Фролов зорко следил, чтобы это не повторялось, а теперь его сменили.
Хвостов имеет тоже свои взгляды на печать. Ты, наверное, подумаешь, что у меня вырос «хвост». Гадон очень вредит нашему Другу, распространяя про него клеветы, где только можно.
Спасибо большое за хорошо написанную вырезку из газет об общем положении. Сегодня утром газеты с известиями из ставки мне понравились, — не сухо изложено, и хорошо разъясняется читателям общее положение.
Могилев. 18 сентября 1915 г.
Бесценное возлюбленное Солнышко,
Твои милые письма так глубоко меня трогают, что я просто в отчаянии, что не могу отвечать в том же роде; я даю тебе, может быть, лишь десятую долю того, что ты мне даешь твоими любящими строчками.
Я нахожу, что чем дольше длится разлука, тем глубже и крепче делаются узы, связывающие нас. Месяц это много. Странно, как точно наш Друг предвидел срок, который я буду отсутствовать: «месяц проведешь там. а потом вернешься». Теперь, когда я уеду, наши казаки (Конвой), конечно, останутся здесь; в Царском стоит другая половина, так что Граббе просил меня предложить тебе располагать казармами — новыми — для твоих раненых до конца войны. Он явился и просил меня написать тебе об этом, зная, что это доставит тебе удовольствие.
Только что получил твое последнее милое письмо от 17-го, в котором ты говоришь о хорошем впечатлении, произведенном на тебя молодым Хвостовым. Я уверен был в этом, зная его по прошлому, когда он был губернатором в Вологде, а позднее в Нижнем. И чтобы не терять времени, я немедленно повидаю его в тот день, как приеду, в 6 часов. Может быть, старший Хвостов пригодится на место С. [460]
На другой день после нашего заседания он попросил позволения увидеть меня и вошел весь дрожащий от негодования на остальных. Он хотел знать, желаю ли я удерживать его. Я, разумеется, сказал, что желаю, — но теперь он будет на другом посту, — этого я ему не сказал, так как тогда еще не знал сам.
19 сентября. Это правда, что старик назвал Крыжанов., но я отверг его. Крашенинников превосходный, энергичный человек и будет хорош как министр юстиции. Это главные вопросы, на которые я спешу ответить. А теперь я должен кончить. Благослови тебя Бог, моя бесценная любимая птичка! Страстно и нежно целую тебя и детей. Поблагодари А. за ее письмо.
Всегда твойстарый муженек
Ники.
Царское Село. 19 сентября 1915 г.
Мой любимый душка,
Сегодня месяц, как ты уехал, — это было в субботу вечером, 22-го августа. Слава Богу, мы надеемся тебя скоро увидеть среди нас — о, какая это будет радость!
Пасмурно и дождливо опять.
Благодарю, что сразу ответил мне про Юсупова. Я немедленно телеграфировала об этом Элле, это ее успокоит. — Я рада. что проводы Воронцова были так удачны. Как-то там все теперь устроится — это гнездо снова собирается! — Стана взяла жену своего Крупенского [461]к себе. — Ее муж был самым вредным болтуном в старой ставке — он нехороший человек. — Надо постоянно следить за их действиями — это очень опасный враг теперь. Недаром наш Друг заканчивает свою телеграмму словами: «На Кавказе солнца мало». — Это больно, что он [462] так переменился, но эти женщины держат своих мужей под башмаком.
Я вижу, что Даки была в Минске и посетила лазареты и беженцев!
Борис придет к чаю. — Я поставила свечки у Знаменья и горячо молилась за тебя. — Затем пошла в лазарет и вязала, сидя в разных палатах, — я беру с собой работу, чтобы не ходить в перевязочную, куда меня постоянно тянет; перевязала только одного офицера. — Утром кончила чтение бумаг Ростовцева, которыенемогла раньше прочесть, хотя и читала их до 2-х часов ночи в постели. — Видела др. Пантюхина [463] из Ливадии. Мы говорили с ним о госпиталях и санаториях, которые, как он надеется, смогут начать работать в январе. Это будет большое облегчение, когда они откроются.
Мы ездили в Павловск. Погода была мягкая, временами накрапывал дождь.
Борис рассказал мне про свое новое назначение, которое, кажется, сильно его обрадовало, так как будет много дела. Затем пришла Иза с бумагами. — В 7 часов пойду с Бэби в церковь. — Граббе написал своей жене, что заседание министров было очень бурным, и они не хотели тебя слушаться, но что ты был очень энергичен — настоящий царь. Я была так горда, когда А. мне это сказала. Ах, дорогой, чувствуешь ли ты свою силу и мудрость теперь, когда ты во главе всего, и будешь ли ты продолжать быть энергичным, решительным и не поддаваться влиянию других?
Мне понравилось, как Борис отзывался о тебе и перемене в ставке, как там получаются теперь сведения со всех сторон, и какой ты сам веселый.
Слава Богу, наш Друг оказался прав. — Мне Веселовский телеграфировал, что он болен и должен покинуть полк, чтобы заняться своим здоровьем. — Может быть, ты будешь в церкви в одно время с нами, это будет приятно. Мой поезд склад № 1 теперь в Ровно и оттуда разъезжает с отрядом автомобилей, который сформировал и дал мне кн. Абамелек из Одессы, — он находится при нем. Они раз возят белье и т.п. вдоль всего фронта, и делали это даже под сильным огнем. Я так рада, что Мекк телеграфировал из Винницы, где находится мой большой склад. Варнава уехал в Тобольск, наш Друг просил его туда отправить. Старик сказал, что ему больше не следует появляться в Синоде. Говорят о том, что С. вернулся из ставки и сразу начал дело против Варнавы и хочет его уволить. — Прошу тебя, запрети это, если дойдет до тебя и если это правда.
Я должна кончать и одеваться для церкви. — Каждый вечер от 9 до 9 1/2 часов Мария, Бэби, я и m-r Ж. или Владимир Николаевич играем в «тише едешь, дальше будешь». Очень уютно обедаем посредине игральной комнаты. — Спокойной ночи, мой дорогой, да хранит и защитит тебя Бог! Целую тебя. — Навсегда, дорогой Ники, твоя любящая
Женушка.
Я приму французов в понедельник в 4 1/2 часа, так как они завтракают на Елагине.
Такой позор — ни здесь, ни в городе нельзя достать муки! Перед магазинами на улицах стоят длинные очереди. — Отвратительно все организовано. Надо предвидеть вещи, а не ждать, пока они случатся. — Оболенский — идиот!
Царское Село. 20 сентября 1915 г.
Дорогой мой душка,
Я сегодня с большим интересом читала газеты. Обещанное разъяснение нашего положения на театре войны ясно изложено, а также работа за месяц, которую ты сделал для удержания неприятеля.
Серое дождливое утро, но не холодно.
Сегодня утром у нас был молебен в Красном Кресте, и потом я раздавала дипломы дамам, окончившим курсы сестер милосердия и получившим красный крест. — У нас большой недостаток в сестрах. Многие утомлены, или больны, или желают быть отправленными на передовые позиции, чтобы получить медали. Работа здесь однообразная и беспрерывная, а на фронте больше возбуждения, постоянные перемены, даже опасность, неизвестность, и не всегда много дела. Конечно, это гораздо привлекательнее. — Одна из дочерей Трепова работала около года в нашем госпитале для инвалидов, но после смерти своей матери никак не могла успокоиться, поэтому уехала на фронт и уже получила медаль на георгиевской ленте. — Посылаю тебе письмо от Булатовича, которое он послал для тебя через А., и краткое изложение ее разговора с Белецким [464]. Это, кажется, действительно человек, который мог бы быть весьма полезным министру внутренних дел, так как он все знает. — Джунковский его съел именно тогда, когда необходимо иметь все нити в руках.
