Бывают времена, когда вам нужно открытое небо

Ошо, я сделал все или у меня было в этом мире все, чего я когда-либо желал. Мне кажется, я исчерпал стремление добиваться чего-либо еще. Даже просветление кажется мне далекой и неосуществимой целью, за пределами сферы моего понимания.

Я люблю видеть тебя и быть с тобой и люблю плавать. В остальном кажется, что я просто пережидаю, отбываю предназначенное мне время. Мне больше нечего делать и некуда идти. Тем не менее, я испытываю печаль и ощущение, что еще не все сделано.

Пожалуйста, разъясни.

Это один из самых значимых моментов в жизни человека, когда он чувствует, что у него не осталось никаких устремлений, и просто ждет сам не зная чего.

Это тот момент, когда просветление ближе всего.

Просветление не цель. Оно не там, где-то далеко, и вы должны его достигнуть. Вы не можете стремиться к просветлению — это верный способ упустить его.

Просветление случается в этом промежутке, когда все ваши стремления исчерпаны: вы не знаете, что делать и куда идти. В этой тишине — потому что в ней отсутствуют смятение желаний и страсть стремлений — просветление случается само собой. Это побочное явление, а не цель.

Поэтому вы чувствуете грусть, неудовлетворенность; хотя со всеми стремлениями покончено... Почему человек чувствует неудовлетворенность? Должно быть, в жизни есть что-то, что не является частью амбициозного ума, без чего невозможно почувствовать удовлетворение. Вы можете удовлетворить все свои желания, все свои стремления, но все еще чувствовать неудовлетворенность.

И на деле вы будете чувствовать неудовлетворенность больше, чем те, кто все еще гонится за своими желаниями, потому что у них хотя бы есть надежда, что завтра они достигнут цели. Сегодня может ничего не быть, но иллюзия, наваждение завтрашнего дня скрывает от них сегодня. Но у вас больше нет ничего, что могло бы скрыть от вас реальность.

Вы не удовлетворены.

Но ясен один основополагающий момент: даже если удовлетворить все амбиции, человек не будет удовлетворен. Есть что-то, что не входит в круг амбиций, и пока вы не достигнете этого — но это не достижение, — пока это не случится с вами, неудовлетворенность будет печалить вас.

Такое случается с очень удачливыми людьми; в противном случае, все гонятся за желаниями, ведь в жизни возможно многое. Нет времени быть неудовлетворенным, нет времени грустить. Надежды, связанные с завтрашним днем, развеивают всю грусть.

Но теперь у тебя нет никакой надежды на завтра. С тобой только сегодня — и это хорошо, что ты ждешь сам не зная чего. Если ты ждешь чего-то сознательно, то это желание, значит, ум играет с тобой. Если ты просто ждешь, значит, ты подошел к концу пути. Некуда идти; что ты можешь делать, кроме как ждать? Но ждать чего?

Если ты можешь ответить: «Я жду того или этого», ты упустишь просветление. Значит, твое ожидание не чистое. Это не просто ожидание. Если ты уверен в том, что это чистое ожидание, которое ни на что не направлено, ни на один из объектов, то это та самая ситуация, в которой случается просветление.

Ты, не осознавая того, находишься в прекрасном состоянии, потому что чистое ожидание и грусть... человек не находит в этом ничего прекрасного. Только пробужденные способны увидеть в этом красоту. Это та ситуация, в которой в качестве побочного эффекта ты пробуждаешься. Иначе жизнь так и остается духовным сном. Все желания и притязания не что иное, как грезы во сне.

У Чжуан-цзы, одного из самых парадоксальных, но и самых сильных мистиков, есть замечательная притча. Однажды утром он проснулся очень грустным. Ученики спросили его, что случилось. Он ответил: «Кое-что произошло, но я не думаю, что кто-нибудь из вас сможет мне помочь — но все же я расскажу вам; вы можете попробовать.

Ночью мне приснился сон, что я стал бабочкой». Все рассмеялись и сказали: «Не беспокойся. Это был лишь сон».

Чжуан-цзы сказал: «Сначала дослушайте до конца, это только половина. Сейчас я проснулся и хочу знать: может, это бабочка заснула и видит сон, что она Чжуан-цзы. Проблема в том, что я не знаю, я Чжуан-цзы, которому приснилось, что он бабочка, или бабочка, которой снится, что она Чжуан-цзы».

Все застыли в молчании. Логика подсказывала, что выхода нет. Первый ученик Чжуан-цзы, Ли-цзы, отсутствовал. Когда он пришел, все сидели в печали, и мастер сидел в печали. Он узнал у одного из учеников: «В чем дело? Что случилось?» Ученик рассказал ему все по порядку. Ли-цзы сказал: «Не волнуйтесь, я помогу ему».

Он подошел к Чжуан-цзы и выплеснул ему в глаза целое ведро холодной воды. И Чжуан-цзы сказал: «Совершенно верно, вот ответ. Но если бы тебя здесь не было... сегодня я потерялся. Теперь я знаю, что я Чжуан-цзы; не нужно приносить еще одно ведро, вода слишком холодная».

Ли-цзы сказал: «Когда меня нет, ты не должен ничего такого делать. Эти люди не понимают тебя. Они все растерялись, они все опечалились, потому что их мастер в печали, а все, что нужно, — это холодная вода, чтобы ты проснулся, кем бы ты ни был — бабочкой или Чжуан-цзы, неважно — очнись! От чего угодно: или от жизни бабочки, или от жизни Чжуан-цзы. Все, что нужно, — это очнуться! Кого заботит, кто ты? Нас заботит... твое бодрствование — вот что нас волнует».

Печаль, глубокая неудовлетворенность обычно не кажутся чем-то выдающимся, чем можно гордиться, но я говорю тебе, что этим можно гордиться. Оставайся в своей печали. Не пытайся сделать ее чем-то другим. Оставайся в своем ожидании — не пытайся предоставить ему объект.

Чистое ожидание притягивает предельное переживание, которое мы называем просветлением. Человек не должен идти к просветлению, как к цели.

Просветление приходит, когда ты становишься зрелым, это та зрелость, которая необходима.

На Западе это происходит со многими людьми, но они не знают этого, потому что Ли-цзы еще не добрался до Запада. Они в печали, в глубоком страдании; они ищут спасения в алкоголе, в наркотиках, в сексуальных извращениях — во всем этом они пытаются забыть о своей грусти. Они пытаются обозначить объект своего ожидания.

Возможно, они могут стать религиозными, могут начать поиски Бога; но помните: все, кто ожидает Бога, на самом деле ожидают Годо.

Я думал, что Годо должно быть немецким словом — оно звучит по-немецки. Оно бьет, как немецкое слово. Я думал, что оно должно быть немецким словом, означающим «Бог», и именно такой была основная идея пьесы «В ожидании Годо». Никто не видел Годо, никто не знает его. Двое ждут, но ждать непонятно чего — самая сложная вещь в мире.

Они все это выдумали сами... и помогали друг другу. Один говорит другому: «Я думаю, он уже на подходе».

Второй отвечает: «Я тоже так думаю. Уже поздно». И никто из них не знает, о ком они говорят, но никто не хочет спросить: «О ком ты говоришь?» — потому что оба боятся, что если поднять вопрос, то обнажится их ущербность — есть только ожидание, но ожидать некого, поэтому очень грустно.

Поэтому так лучше. И они продолжают разговаривать...

«Это неправильно, это невежливо — пообещать, а потом не прийти».

И, наконец, один из них встает и говорит: «Мне надоело это ожидание. Я пойду его искать — где он? Что мешает ему прийти?»

Другой говорит: «Куда ты идешь, оставляешь меня одного? Я иду с тобой».

Диалог начинается ни с чего, но оба увлечены им.

Поэтому я подумал, что это может быть только Бог. Я спросил моего саньясина из Германии, самого опытного саньясина из Германии, Харидаса: «Годо (Godot) — это по-немецки Бог?»

Он ответил: «Нет! По-немецки Бог — „Gott“».

Я сказал: «Еще лучше — „уже достиг“ (достигать — «get», «got»)! Вопрос ожидания не стоит. С Годо существует возможность ожидания. Бог — это далекая цель, но Gott...?» Только немцы его достигли. Ни у кого другого не хватит смелости это сказать.

Некоторые станут религиозными и начнут ожидать Gott(а). Некоторые начнут философствовать, что жизнь бессмысленна, что жизнь не что иное, как мука, что это тошнота. Прелесть в том, что Жан-Поль Сартр, который постоянно говорил: «Жизнь бессмысленна, она лишь тоска, мука, тошнота», — он и книгу написал, которая называется «Тошнота», — прожил долгую жизнь. Зачем продолжать жить, если жизнь — всего лишь тошнота, зачем писать об этом книгу? Если она бессмысленна, зачем спорить об этом? Получать за это Нобелевскую премию?

Это напомнило мне Зенона, одного греческого философа, очень тонкого логика. Он оставил после себя загадки, которые так и не разгадали за две тысячи лет. И я не думаю, что есть какой-либо способ разгадать их. У этого человека был такой потрясающий склад ума, он смотрел на все под таким углом зрения, что находил загадки везде.

Он за две тысячи лет до Жана-Поля Сартра провозглашал, что жизнь бессмысленна, но он был более последователен. Он заявил: «Самоубийство — единственный логический финал».

Многие из его учеников совершили самоубийство, а сам он дожил до девяноста лет! И когда он умирал, кто-то спросил: «Это странно. Ты провозглашал самоубийство, и многие твои ближайшие последователи покончили с жизнью в молодости, а ты дожил до девяноста лет. — В те дни мало кто доживал до девяноста лет. — Что ты на это скажешь?»

Он сказал: «Я должен был жить, чтобы распространять свою философию, учить людей, что жизнь ничто и что единственный выход — это самоубийство. Это было тяжелой ношей, но долг следовало исполнить. Я не мог совершить самоубийство: это было бы губительно для моей философии и ее распространения».

Он говорит, что жил только для того, чтобы учить людей совершать самоубийство.

Многие разумные люди совершают самоубийство. Те, кто не может набраться мужества, чтобы совершить самоубийство, сходят с ума. Наркотики, или безумие, или суеверия, или фальшивая идея о далеком Боге, только для того, чтобы придумать для себя что-то, чего можно ожидать; иначе это как открытая рана, которую нет способа исцелить.

Джей, то, о чем я говорю, тотально отличается от того, что происходит на Западе. То, о чем я говорю, происходило на Востоке в прошлые десять тысяч лет, когда человек пришел к той точке зрения, что все стремления бесполезны: он осуществлял их и обнаруживал, что они того не стоили; он достигал цели, к которой стремился, и обнаруживал, что стремиться было не к чему, что это был всего лишь мираж, оазис, который издалека выглядел таким настоящим, но по мере приближения постепенно исчезал, и в конце концов осталась только пустыня.

Восток использовал это иначе. Ни один философ не проповедовал самоубийство. Ни один человек в таком состоянии не сошел с ума и не обратился к наркотикам. В течение столетий этот момент воспринимался как момент наивысшего жизненного напряжения. Если вы способны просто ждать, без ожидания чего-либо; просто ждать — чистое ожидание... Пусть будет грусть, пусть будет неудовлетворенность — они не смогут остановить ваше просветление.

Только одно может остановить ваше просветление — если вы обозначите объект вашего ожидания. Если это чистое ожидание, просветление случится, и с этим событием придут и удовлетворение, и великое празднование, и жизнь начнет свое цветение.

Вот почему я говорю, что это невероятно прекрасный момент. Не упустите его.

Что касается твоей любви к плаванию, то это не развлечение. На самом деле, это может стать прекрасной медитацией. Один в океане, ни толпы, ни общества. Ты можешь быть безмолвным, ты можешь быть расслабленным, тебе проще быть самим собой.

И возможно, ты удачлив, потому что все сумасшедшие политики мира могут не позволить мне и моим людям жить на земле. Тогда единственной альтернативой для нас будет океан. И ты, Джей, единственный, кто достаточно компетентен, чтобы помочь в возведении первого в мире города в океане.

Я уже попросил Хасью поехать и посмотреть некоторые океанские лайнеры. Джей найдет, где есть океанские лайнеры и какие из них нам подойдут. Я все больше склоняюсь к мысли, что это будет правильный шаг.

У нас будет собственный океанский лайнер — один, два, три больших океанских лайнера; потому что многие саньясины захотят приехать и остаться на несколько месяцев, чтобы поработать, а потом снова вернуться. Мы сможем находиться в двенадцати милях от земли, поэтому никто не создаст нам проблем. Мы сможем быть тотально собой: никто нас не побеспокоит.

Какие бы методы мы ни использовали, какие бы техники ни практиковали — это наш собственный мир.

Поэтому на Джее будет большая ответственность: организовать по меньшей мере пять тысяч человек; постепенно мы оборудуем два, три и больше океанских лайнера, чтобы, когда придет время наших праздников, двадцать тысяч, двадцать пять тысяч человек могли бы находиться там, и чтобы была большая нефтедобывающая платформа, на которой двадцать пять тысяч человек могли бы сидеть, танцевать и петь — со всего мира. И это будет наше тотальное нет всем суевериям и всем глупостям, из-за которых нам нужно идти на неоправданные компромиссы, только чтобы жить на земле.

И это может стать началом. Многие другие организации начнут думать так же: «Зачем утруждать себя насчет земли? Почему бы не перебраться в океан?»

Наш город будет первым городом в океане за всю историю, и я уверен, что другие города не заставят себя ждать.

Поэтому твоя любовь к плаванью пришлась кстати. Ты пришел сюда как раз вовремя.

Ошо, большую часть своей жизни я жил за чьей-то спиной. Я метался туда и обратно, то рискуя собой, то прячась за кого-то или за что-то. Я прячусь только тогда, когда становится слишком жарко, чтобы быть в безопасности. Но это больше не срабатывает: я осознаю, что делаю, и чувствуется, что сейчас пришло время для меня решать — делать то или другое. Не мог бы ты объяснить?

Я не вижу проблемы: если слишком жарко, нужно прятаться здесь или там, за тем или за другим, а когда прохладно — выходить наружу!

Нет необходимости решать, быть всегда снаружи, даже если будет очень холодно, или всегда оставаться в укрытии независимо от того, надо прятаться или нет. Нет никаких оснований что-либо решать.

Двигайтесь и будьте гибкими. Когда жарко — вполне нормально открыть зонтик. Вы разве против зонтика? Есть разные виды зонтиков. А когда нежарко, закройте зонтик.

Жизнь надо принимать легко, но мы воспитаны таким образом, что все становится серьезной проблемой. Вот сейчас — что за проблема? Я не вижу никакой проблемы. Нужно действовать разумно. Иногда необходимо укрытие, иногда — открытое небо.

Живите сообразно моменту, не надо решать ничего заранее. На самом деле, решение, принятое заранее, создаст проблемы.

Я гостил в Калькутте, в доме одного из моих друзей. Он был джайна и не мог есть после заката, поэтому говорил мне: «Мы обсудим это позже. Солнце садится, я должен поесть». Солнце уже село — он знал, я знал, но это не имело значения... Поэтому вместо того, чтобы поесть за обеденным столом внутри, ведь уже темнело, мы должны были кушать на террасе, где еще оставался свет.

После еды я сказал ему: «Ты обманываешь своих богов».

Он ответил: «Что ты имеешь в виду?»

Я сказал: «Ешь ты внутри, за обеденным столом, или снаружи на террасе, время то же самое, солнце уже село. Да, внутри немного темнее, снаружи — немного светлее, но солнца все равно нет. Ты видел его закат, я видел его закат, но я не хотел тревожить тебя».

«Но, — сказал он, — нужно уметь приходить к компромиссу».

Я ответил: «Ты вынужден искать компромиссы, потому что ты уже принял для себя определенные жизненные установки; иначе проблем бы не существовало. Если бы ты не решил, что добродетельно питаться до захода солнца, вопрос бы не стоял. А эта установка была придумана почти пять тысяч лет назад, когда еще не было электричества. Теперь ты живешь в доме с кондиционером. Он прекрасно освещен внутри. Установка была сделана для того, чтобы ты не ел в темноте и тебе в рот не попало какое-нибудь насекомое...»

Это случается в Индии, в деревнях, где люди едят ночью: у них нет даже небольшого светильника, кромешная тьма. Вы можете проглотить насекомое или муху — и это было совершенно правильно в те времена. Но эти люди не знали электричества.

Сейчас, в доме с кондиционером, где нет ни насекомых, ни мух — ничего, и свет всегда у тебя под рукой, столько света, сколько тебе нужно, это просто глупо... сама идея при солнце или не при солнце.

Когда вы решаете заранее, возникнут проблемы, потому что жизнь идет своим путем. Она не осведомлена о ваших предубеждениях, ваших порядках — она не обязана следовать им. А вы попадете в беду, вот тогда жизнь станет гораздо сложнее, потому что вы находили компромиссы. Вы будете чувствовать вину и свою слабость. А если вы не найдете компромисса, то будете сломлены; вы можете навредить себе.

В моем понимании, жизнь бесхитростна, шутлива, беспечна. Не навредите ей своей серьезностью. Двигайтесь вместе с ней.

Поэтому, когда жарко, не ешьте хот-догов, выпейте чего-нибудь холодного. Когда станет холодно, сделайте что-нибудь другое; не стоит следовать одному и тому же принципу каждый день, всегда. Именно то и делает людей такими несчастными, что они не меняются. Они думают, что верность принципам делает их сильнее. Они ошибаются. Это, наоборот, поглощает всю их силу, они становятся самыми слабыми на земле.

Они как малые дети, которые выросли, но все еще носят пижаму, которую носили, когда были маленькими. Они выглядят нескладно. Им неудобно, они все время придерживают пижаму, потому что она постоянно спадает. Люди смеются. Нет, по мере того как вы растете, должна расти и ваша пижама; но из-за того, что пижамы не растут, вы должны менять их.

Я не вижу в этом проблемы, но я вижу, что это не единичный случай. Так живут миллионы людей. Они придумывают строгие правила, а потом попадают в беду. Никто не доставляет им неприятностей, только их собственные принципы. Если они отказываются от них, то чувствуют себя отвратительно, если следуют им, то страдают.

Не будьте слишком строги к себе. Будьте немного более участливы, немного более ласковы. Поэтому я не учу жить по принципам; я учу вас безусловно беспринципной жизни, жизни разумной, которая изменяется с каждым изменением вокруг. У вас нет принципа, который мешает изменяться. Будьте абсолютно беспринципными и следуйте за жизнью. И в вашей жизни не будет страданий.

Вы можете прожить всю эту жизнь в песнях и танцах, и из этих песен и танцев родится ваша благодарность. Эту благодарность я называю вашей религиозностью — благодарностью существованию.

Но вы не даете своей жизни шанса цвести. Ваши принципы — это ваши тюрьмы, и они продолжают становиться все больше и больше.

Вы удивитесь, узнав, что у буддийского монаха есть тридцать три тысячи принципов, которым необходимо следовать. Сейчас даже вспомнить их затруднительно. Следовать им значит полностью себя искалечить. На каждом шагу, каждый миг вы должны справляться в своей святой книге: что делать, что не делать.

Делайте то, что приятно — приятно вам и тем, кто вас окружает. Делайте то, что будит в вас песню и рождает ритм вокруг вас, ритм празднования.

Такую жизнь я называю религиозной жизнью: в ней нет принципов, в ней нет порядков, в ней нет законов, в ней есть один-единственный принцип — жить с пониманием.

Ошо, слушая тебя, я слышу постоянный вечный призыв быть осознанным, расслабленным, быть в моменте, в спокойствии. Из-за этого блаженства, идущего от тебя, этого подарка — ключика к свободе — я чувствую, что должна посвятить все гипнотические сеансы этим установкам. Считать от семи до одного, оставаться бдительным, полностью расслабленным, двигаться в тишину, в спокойствие, наблюдать, как ум и эмоции уходят все дальше. Это происходило последние десять дней.

Я на одной волне с твоим руководством?

Пожалуйста, скажи.

Да, Кавиша, у тебя прекрасно получается. Продолжай.

Ошо, в Пуне ты вернул в обращение сутру Тилопы. Не мог бы ты еще раз коснуться ее ввиду того, что мы продвигаемся все глубже и глубже?

Ничего не делай с телом, лишь расслабься.

Плотно сомкни уста и оставайся безмолвным.

Устрани из ума все мысли, ни о чем не думай.

Ничего не делай с телом, лишь расслабься.

Тилопа — один из моих любимых мыслителей. Его сутры очень маленькие, но в них сила атомного взрыва. Первая сутра означает: о теле помни одно, только одно слово — расслабление. Если ваше тело сможет оставаться расслабленным все дольше и дольше, мы будем подходить все ближе и ближе к дому.

Когда у вас есть время, просто наблюдайте, расслаблено ли ваше тело или где-то есть какое-то напряжение. Закройте глаза и начните со стоп, наблюдайте изнутри, следуя от них к самому верху, и вы обнаружите, что колени напряжены или спина напряжена — какая бы часть ни была напряжена, попросите ее: «Пожалуйста, расслабься».

Это краеугольный момент — понять, что тело всегда готово слушаться вас. Вы никогда не говорили с ним, вы никогда не общались с ним. Вы были в нем, вы использовали его, но вы никогда не благодарили его. Оно служит вам, и служит настолько мудро, насколько это возможно.

Природа знает, что оно разумнее вас, потому что все самое важное в теле доверили не вам, доверили телу. Например, дыхание, или сердцебиение, или кровоток, или пищеварение — их не доверили вам; иначе вы бы давно все перепутали.

Если бы вам доверили дыхание, вы бы уже умерли. Никакой перспективы вашего существования: вы можете забыть об этом в любой момент. В ссоре вы можете забыть о дыхании. Ночью во сне вы можете забыть о сердцебиении. Как вы не забудете? А вы знаете, какую колоссальную работу проделывает ваша пищеварительная система? Вы продолжаете поглощать пищу и думаете, что делаете большое дело. Это может сделать кто угодно.

Это случилось во время второй мировой войны: одному человеку в горло попала пуля. Он не умер, но он не мог есть или пить через горло, весь канал нужно было перекрыть. Врачи сделали маленький проход сбоку его желудка с торчащей наружу трубкой, и он должен был класть пищу в трубку, но это не доставляло удовольствия. Даже когда он клал туда мороженое... он очень злился.

Он сказал: «Это... я не чувствую никакого вкуса».

Тогда один врач посоветовал: «Делай так. Сначала пробуй, а потом клади в трубку». И он делал так сорок лет. Сначала жевал и наслаждался, а потом клал в трубку. Трубка — вполне подходящая вещь, потому что в твоем теле та же трубка, и больше ничего, она просто скрыта под кожей. Трубка этого бедняги просто была открыта. И она была лучше вашей, потому что ее можно было почистить и все такое.

Вся пищеварительная система творит чудеса. Ученые говорят, что, если бы нам нужно было проделать то, что делает наша маленькая пищеварительная система — одного человека, — нам понадобилась бы огромная фабрика, чтобы превращать пищу в кровь, распределять все элементы, отправлять нужные элементы в определенные места. Некоторые элементы нужны мозгу — их нужно отправлять по кровеносной системе в мозг. Некоторые нужны чему-то еще, например глазам. Некоторые нужны еще чему-то: ушам, или костям, или коже, — и тело справляется с этим идеально семьдесят, восемьдесят лет — а вы не замечаете его мудрости.

Тилопа говорит: единственное, чего люди не делают с телом, — это расслабление, особенно во время медитации. Ничего больше не делайте с телом, просто расслабьтесь; вложите мудрость всего тела в расслабление. Расслабление должно стать основанием того храма, который вы возводите; и ум должен быть освобожден от всех мыслей.

Мысли начинают исчезать в состоянии осознанности. Нет нужды бороться. Вашей осознанности достаточно, чтобы их уничтожить. И когда ум пуст, храм готов. И внутри храма да будет один бог — тишина.

Вы должны помнить три слова: расслабление, бездумие, тишина. И если эти три слова станут для вас не словами, а переживанием, ваша жизнь трансформируется.

Такие люди, как Тилопа, всегда простые, прямые. Они формулы в физике или химии. Ни одно слово не может быть добавлено к этим сутрам, и ни одно слово нельзя выкинуть. Точные слова он расположил в правильном порядке и в правильной последовательности. Тело расслабленно, ум пуст, сердце безмолвно; вот тогда случается то, что мы называем осознанием, переживанием предельной действительности, вечной бесконечной жизни.

Без этого осознания мы навсегда останемся в страхе смерти; мы навсегда останемся в тисках желаний; мы навсегда останемся в напряжении, в страдании.

Осознав себя, человек освобождается от всего; он освобождается не только от всего, но и от себя тоже. Остается только свобода. Эта свобода — заветная мечта всех пробужденных.

Тилопа — человек того же плана, что и Гаутама Будда, Махакашьяп, Бодхидхарма, Чжуан-цзы.

Если кто-то стремится постичь сущность всех пробужденных, Тилопы будет достаточно. Его сутры откроют вам все возможные секреты. Вам не нужно блуждать там и тут.

Ошо, Зигмунд Фрейд сказал, что избалованному ребенку, особенно тому, кого любит мать, открыта дорога к успеху. Будда был очень сильно избалован. Иисус — с его-то еврейской матерью — тоже избалован. Тебя же по полной избаловали родители и бабушка с дедушкой. Кажется, что баловство и просветление идут рука об руку.

Годами ты нас так баловал, и теперь, кажется, мы совершенно, тотально избалованы. Мы уже готовы к просветлению или ты будешь нас баловать еще?

Еще немного!