Естественные границы стандартизации

И так, стандарты являются наиболее эффективным оружием человека в борьбе с осаждающей его рутиной. Но отсюда вытекает и обратное свойство: они же оказываются злейшим врагом всякого творчества. А поскольку все дела человеческие в той или иной пропорции содержат оба эти компонента, попытки стандартизации могут принести как пользу, так и существенный вред.

Рутинные дела сами в себе мертвы и исполняются людьми принудительно, будь то внешняя плетка надсмотрщика или внутреннее насилие личности над собой. Не получая от трудового процесса никакого удовольствия, человек озабочен лишь конечным результатом, и чем он скорее и легче будет достигнут, тем лучше. Поэтому всякая уловка, позволяющая спрямить путь, встречается с неподдельным энтузиазмом. Положим, работнику автобазы велено подписать номера грузовиков на их бортах. Прежде чем браться за краску, ему волей-неволей придется карандашом или мелом разметить расположение цифр и их очертания. И если товарищ принесет ему готовый шаблон, по которому осталось только мазать кистью, он почувствует себя на седьмом небе от счастья.

Однако его товарищ, придумавший спасительный шаблон, сам при этом поступил нешаблонно. Он дерзостно вышел за рамки устоявшихся правил (стандартов), и тогда, по мере их отвержения, у него началось творчество. Но вскоре директор, признав удобство его изобретения, официальным приказом утвердил эти шаблоны для всех сотрудников. Таким образом, свободное творчество взломало устаревший стандарт, чтобы на его месте создать новый, более совершенный. Если б стандартов на автобазе вовсе не было, все номера оказались бы подписаны вразнобой. Если бы директор ввел непререкаемо жесткий стандарт, как это сплошь и рядом случается в армии, никому не позволено было бы его улучшать изобретением всяких шаблонов.

В том-то и заключается одна из важнейших проблем управления: оба эти начала - и живое, и косное - равным образом необходимы, но каждое должно быть на своем месте, как огонь на плите и вода в кране, и не вторгаться в чуждую область. Для мертвых дел необходим жесткий, определенный стандарт, тогда как живое творчество задыхается без свободы. Уничтожь стандарт - и наступит анархия; задуши свободу - остановится развитие.

Руководители интуитивно чувствуют это правило и вводят среди своих подчиненных порядок тем более жесткий, чем одноообразнее и тупее выполняемая ими работа - и чем менее они склонны добровольно ею заниматься. Последнее обстоятельство особенно важно потому, что люди, работающие с охотой, хотя бы единственно ради получения денег, самостоятельно отыскивают оптимальные способы, тогда как безучастный ко всему поденщик нуждается во внешней регламентации. Поэтому наиболее жесткие системы правил встречаем в рабовладельческом хозяйстве, в армейских частях и на современных конвейерах. На другом полюсе расположены коллективы писателей, художников, ученых. Даже малейшее (и притом вполне обоснованное) ограничение свободы их творчества государством или каким-нибудь спонсором автоматически вызывает у них истерику и провоцирует бегство над другой конец планеты.

Но у стандартов, кроме свободы творчества, существует и другой враг, даже еще злейший: многовариантность тех трудовых процессов, которые они стремятся регламентировать.

Когда я работал заведующим сектором в проектном отделе, мне то и дело приходилось проектировать небольшие сооружения - склады, гаражи, бытовые корпуса предприятий. Все они должны были иметь металлические пожарные лестницы, выводящие на крышу. Эти лестницы, несмотря на свою кажущуюся примитивность, требовали множества мелочных узлов и разрезов, так что получалась аж половинка листа, или полтора-два дня работы одного из рядовых "инженеров". Вечно понукаемые, они с горя приладились перерисовывать фрагменты с ранее сделанных чертежей, но времени все равно уходило много. Наконец, выйдя из терпения, я поручил одной аккуратной работнице нарисовать чертеж-заготовку на все случаи жизни: общий вид (без указания размеров), узлы, детали и таблицы. Ее распечатали на РЭМе в большом количестве экземпляров и при появлении очередного сарая наскоро дорисовывали и дописывали конкретные подробности. На это уходило не более часа, и все мы почувствовали явное облегчение.

Не желая останавливаться на достигнутом, я взял несколько заготовок и попросил ту же работницу дорисовать их подробнее для часто встречавшихся случаев. Ибо лестницы бывали с разным количеством маршей и площадок, с опорными стойками и с креплением к стене здания. Здания, в свою очередь, попадались бетонные и кирпичные, с наклонной кровлей или с парапетом по краю. Лестница могла располагаться у боковой и у торцевой стены, иметь выход только на крышу или еще дополнительно на второй этаж. В результате целого дня напряженной работы было заготовлено полтора десятка вариантов. Когда их распечатали, на моем столе выросла толстая кипа бумаги. Ее кое-как разобрали по вариантам, каждый вариант скололи скрепкой и снабдили этикеткой, загромоздив целый ящик большого стеллажа, а на стене возле него была приклеена детальная опись.

Однако вскоре выяснилось, что на самом деле вариантов существовало гораздо больше, чем можно было предвидеть заранее. Каждый новый проект, словно в насмешку, приносил какую-нибудь особенную закавыку, из-за которой приходилось, игнорируя все мои варианты, возвращаться к исходной, самой простой заготовке. Я сгоряча пытался продолжить усовершенствования, но тут мои сотрудники, наскучив лазить по ящикам и перебирать этикетки, едва не устроили забастовку. В конце концов все "улучшенные" заготовки были аккуратно порезаны на черновики (чтобы писать на обороте), а их родоначальница служила верой и правдой до самого моего ухода.