Национальные меньшинства

С незапамятных времен протославянские и антские племена жили в контакте с иными национальными группами. Ни разу до киевского периода славяне не колонизировали всю территорию Западной Евразии, и даже в киевский период русские не смогли заселить всю политически подчиненную им территорию. Более того, «русские» девятого и десятого веков сами представляют этнически смешанную группу, вследствие присутствия шведского элемента.

Тем не менее, новые ватаги скандинавских воинов, нанимаемые время от времени русскими князьями, постоянно увеличивали скандинавский элемент, и их поток иссяк лишь в конце одиннадцатого столетия. Некоторые из варягов оставались на Руси лишь временно и должны таким образом рассматриваться скорее как чужаки, нежели как национальные меньшинства. Другие, поселившиеся на Руси постоянно, последовали по стопам древнешведского племени русь и быстро растворились в славянском море. Итак, хотя в Киевской Руси было значительное количество людей скандинавского происхождения, никакого национального меньшинства они никогда не составляли.

Наиболее крупным национальным меньшинством в киевский период были финны. Различные финские племена занимали северные и восточные регионы России с незапамятных времен[45]. Некоторые из них были вытеснены с их мест процессом славянской колонизации, другие — совершенно русифицированы. Суздальское княжество в особенности стало плавильным тиглем, и из смешения славян и финнов сформировалось ядро так называемой «великорусской» ветви восточных славян, с тем чтобы принять лидерство над русскими в московский период. Многие национальные характеристики великоросса должны быть объяснены финским элементом в его крови[46].

В то время как некоторые финские племена исчезли в ходе славянской экспансии, многие другие оказались способными сохранить самобытность, хотя одно за другим они должны были присоединиться к русской федерации, за исключением западных финнов в Финляндии, в конце концов завоеванных шведами.

Согласно истории о «призыве варягов»,[47]последние были приглашены совместно «русскими» (русь), словенами, кривичами и тремя финскими племенами — чудью, меря и весь. В то время, в середине девятого века, существовала сильная славяно‑финская федерация в Северной Руси. Чудь и меря также упоминаются как участники византийской кампании Олега в 907 г. Это — последнее упоминание о меря, которые были полностью русифицированы в течение десятого века.

С обращением Руси в христианство финские племена, которые жили в теснейшей близости с русскими, были в конечном итоге крещены; другие, в основном малые, племена в более отдаленных районах оставались языческими длительное время, некоторые из них были необращенными даже ко времени революции 1917 г. Из‑за власти шаманов среди финских племен христианство встретилось с наиболее сильной оппозицией именно в смешенных финско‑славянских регионах Северной Руси. В результате обращения воcточных финнов в греческую православную веру, а западных финнов к римскому католицизму (позднее к лютеранству), был установлен религиозный и культурный барьер между двумя ветвями финнов, который просуществовал до настоящего времени.

Литовцы должны здесь быть упомянутыпосле финнов[48]. Уже в одиннадцатом веке литовское племя голядь (галинды) обитало в Центральной Руси, в бассейне рек Угра и Протва, обе из которых были притоками Оки. Согласно «Повести временных лет», голядь были побеждены Изяславом I в 1058 г. После этого они постепенно слились с русскими. В десятом и одиннадцатом веках русские также пришли во взаимодействие с ятвягами (ятвинги), одним из основных литовских племен, жившим между русскими и поляками. Некоторые ятвяги были завоеваны Владимиром I и Ярославом I; другие были подчинены волынским князем Романом в конце двенадцатого столетия. Кажется, однако, что даже те ятвягские роды, которые должны были признать превосходство русских князей, сумели сохранить свое национальное своеобразие.

В то время как финны и литовцы составляли важную часть этнического фона Северной, Северо‑западной и Восточной Руси, евреи, хотя и значительно менее многочисленные, играли важную роль в жизни Южной Руси. Еврейские колонии существовали в регионе Транскавказа, на Таманском полуострове и в Крыму по крайней мере с пятого века н. э., если не раньше. В восьмом и девятом веках еврейские миссионеры были активны в Хазарии, и около 865 г. хазарский каган и многие из его знати были обращены в иудаизм. Итак, значительное число евреев, поселившихся в Южной Руси в этот период, должно было быть хазарского происхождения,

Не считая Таманского полуострова, с которого русские должны были уйти в конце одиннадцатого века, и Крыма, который они покинули столетием ранее, главным центром иудаизма древней Руси был Киев. Еврейская колония существовала там[49]с хазарского периода. В двенадцатом веке одни из городских ворот Киева были известны как Еврейские ворота, что является свидетельством принадлежности евреям этой части города и значительного их количества в Киеве.

Евреи играли значительную роль как в коммерческой, так и в интеллектуальной жизни Киевской Руси[50].

По крайней мере один из русских епископов этого периода Лука Жидята из Новгорода был, как мы можем полагать, еврейского происхождения. Иудаизм имел сильное влияние на русских в этот период, в результате чего русские епископы, подобно Илариону Киевскому и Кириллу Туровскому, в своих проповедях уделяли значительное внимание взаимосвязи иудаизма с христианством.

В то время как присутствие евреев в Южной Руси было, по крайней мере частично, результатом хазарской экспансии, русские находились в прямой связи через Тмутаракань с народом Кавказа, в особенности с ясами (осетинами) и косогами (черкесами). Как нам известно, оба этих народа признавали сюзеренитет Святослава I и позднее Мстислава Тмутараканского (соответственно в десятом и одиннадцатом веках). Косоги составляли важный элемент в дружине Мстислава, и он поселил некоторых из них в районе Переяславля. Без сомнения некоторые из воинов‑ясов также присоединились к его свите. Именно на этом фоне мы можем интерпретировать термин изгой в «Правде Ярослава»[51]. Термин встречается во вводной части кодекса, в перечне людей, достойных нормального вергельда. Очевидно, что упомянутый здесь изгой принадлежит к верхнему слою среднего класса и не имеет ничего общего с вольноотпущенником, находящимся под защитой Церкви, хотя последний также именуется изгоем. Владимирский‑Буданов рассматривает изгоя «Русской Правды» как члена княжеской дружины, и он, конечно, прав, он лишь не объясняет источник либо этой категории княжеских вассалов, либо сам термин. Единственным ключом к значению этого термина является его место в перечне. Изгой упоминается между (киевским) русским и (новгородским) славянином. Термин в таком случае должен был иметь этническое значение, и поскольку не существовало славянского племени под этим именем, изгой должен был иметь неславянское происхождение.

До настоящего времени мы были на твердой почве; далее следует лишь моя гипотеза. По моему мнению, термин изгой можно вывести из осетинского слова изкаи, что означает «чужой», «наемник» и также «наемный работник». Если это так, то изгой должен был быть княжеским «наемником» — членом дружины — осетинского или косогского происхождения.

После смерти Мстислава в 1036 г. его владение было унаследовано Ярославом, и, предположительно, большинство вассалов Мстислава были включены в свиту Ярослава, вследствие чего им гарантировался тот же вергельд, что и членам дружины. Как раз в 1036 г., вероятно, подверглась ревизии «Правда Ярослава», и как раз в это время в нее должен был быть введен термин изгой [52].

С конца одиннадцатого века отряды тюркских воинов и целые тюркские племена нанимались русскими князьями как вспомогательные войска против половцев. Некоторые из этих тюркских групп, такие как черные клобуки, берендеи, куи и многие другие, постоянно поселились в Южной Руси. Их обычно называли «свои паганые»[53].

Среди всех их черные клобуки, поселившиеся в регионе реки Рос к югу от Киева, находились в наиболее тесном контакте с русскими. В середине двенадцатого столетия они даже играли важную политическую роль, поддерживая князя Изяслава II против его противников. Предположительно все эти тюркские племена сохраняли свою традиционнуюродовуюорганизацию.

В дополнение к «верным тюркам» малые группы независимых тюркских народов — печенеги и половцы — неоднократно приводились на Русь как военнопленные или наемники и рабы. Селения печенегов и половцев упоминаются в русских источниках и оставили топонимические следы. Именно в этой связи может быть рассмотрен термин хоп в «Правде» сыновей Ярослава[54].

Термин упоминается в перечне различных категорий людей, подчиненных юрисдикции князя, за убийство или травму которых князю должны были выплачиваться штрафы. Параграф 26 краткой версии «Русской Правды» гласит: "За смерда или хопа — пять гривен[55]. В соответствующем разделе расширенного варианта «Русской Правды» холоп («раб») читается вместо хоп, и потому написание хоп обычно рассматривается как ошибка копииста. Это объяснение вряд ли приемлемо. Эта часть «Правды» с очевидностью рассматривает стандартную социальную пару, упомянутую в византийских правовых учебниках: крестьянин (смерд)и пастух (хоп).

Хоп — имя печенегского племени — хорошо известно со слов Константина Багрянородного, так как русские обычно покупали лошадей и скот у печенегов.[56]Когда покупались большие стада, русскими должны были наниматься или покупаться печенегские пастухи, с тем чтобы ухаживать за животными при перегоне и после прибытия на место. Предположительно, большинство нанимаемых таким образом пастухов принадлежали к племени хоп, отсюда и термин хоп, который сначала означал «пастуха печенегского происхождения», а затем — пастуха вообще.

Как нам известно, в течение одиннадцатого столетия печенеги были изгнаны и их заменили половцы. Половецкие пастухи также нанимались русскими князьями. В двенадцатом веке термин хоп более не использовался, и ко времени окончательного пересмотра «Правды», в конце двенадцатого века, он был заменен в определенном роде схожим с ним — холоп («раб»). По совпадению пастухи князя обычно были его рабами; таким образом между хопом и холопом существует внутренняя связь через социальные значения двух терминов.

[1] 210. Лавр, кол. 9

[2] 211. J.P.G. Ewers. Das älteste Recht der Russen (St.‑Petersburg, 1826)

[3] 212. Соловьев, I, 46‑55, 88‑89, 210‑212; II, 1‑9.

[4] 213. К.Д. Кавелин. Собрание сочинений, I (Москва, 1889), 63‑123.

[5] 214. К.С. Аксаков. Сочинения, I (Москва, 1889), 63‑123.

[6] 215. М. Ковалевский. Первобытное право (Москва, 1876); Современные обычаи и древний закон (Москва, 1886); Закон и обычаи на Кавказе (Москва, 1887); Родовой быт, I (С.‑Петербург, 1905).

[7] 216. Ф.И. Леонтович. «О значении верви», ЖМНП, 134 (1867), 1‑19.

[8] 217. А.Е. Пресняков. Лекции но русской истории, 1, 51‑61.

[9] 218. Греков, Указ. соч., с. 51‑67; F. Engels. The Origin of the Family, Private Property and the State (London, Lawrence and Wishart, Ltd, 1941).

[10] 219. О задруге, кроме работ Леонтовича, Ковалевского и других, процитированных выше, см К. Kadlec. Rodiný nedíl čilízádruha (Prague, 1898); V. Popović. Zadruga (Sarajevo, 1921) и «Задруга: теория и литература», SZM, 33‑34 (1921‑22); Z. Vinski. Die Südslavische Grossfamilie (Zagreb, 1938); P.E. Mesely. The Peasant Family: The Zadruga, The Cultural Approach to History, C.E. Ware, ed. (New Jork, 1940), pp. 95‑108.

[11] 220. H. Jireček. Svod zákonủv slovanských (Prague, 1880), p. 448.

[12] 221. Ковалевский. Родовой быт, I, 32‑33.

[13] 222. Преображенский, II (Москва, 1916), 266‑267. О кооперативной ассоциации среди славян см. К. Кадлек «О трудовых ассоциациях у славян», СВБ, с. 125‑141.

[14] 223. Г Ильинский. «Славянские этимологии», РФВ, 69 (1913), 18‑22; см. также G. Bonfante «Sabadios — Svoboda le libêrateur», Annuaire, 7 (1944), 41‑46.

[15] 224. См. Древняя Русь; Греков. Указ. соч. с. 174.

[16] 225. Meillet. Linguistique historique et linguistique générale, c. 272‑278.

[17] 226. Преображенский, I, 493‑494.

[18] 227. H. Hirt. Indogermanische Grammatik, I (Heidelberg, 1913), 141.

[19] 228. Meillet, op. cit., p. 275.

[20] 229. E. Berneker, Slavisches etymologisches Wörterbuch, I (Heidelberg, 1913), 141.

[21] 230. О боярах и свите князя см: Владимирский‑Буданов. Обзор, с.25‑31; Ключевский. Боярская Дума древней Руси, гл. I‑II; И.А. Малиновский. «Древнейшая русская аристократия», СВБ, с. 256‑274; Сергеевич. Древности, I, 364‑373; Дьяконов. Очерки, с. 74‑80.

[22] 231. Thomsen. Origin, p. 128.

[23] 232. Вернадский. Звенья русской культуры, с. 111‑112.

[24] 233. Относительно купцов и бюргеров киевского периода см: Владимирский‑Буданов. Обзор, с.31‑33; Сергеевич. Древности, I, 335‑338; Дьяконов. Очерки, с. 89‑93.

[25] 234. Относительно смердов см: Владимирский‑Буданов. Обзор, с. 33‑35; Сергеевич. Древности I, 203‑214; Дьяконов. Очерки, с. 93‑99; Юшков. Наризи с. 73‑95; Греков. Указ. соч., с. 122‑142; G. Vernadsky. «Three Notes», SEER, 22 (1944), 85‑88.

[26] 235. Medieval Russian Laws, p. 42.

[27] 236. Idem, p. 49, Article 78.

[28] 237. Лавр., кол.

[29] 238. Cross, p.

[30] 239. Idem, p. 272.

[31] 240. ПСРЛ, II, 163.

[32] 241. Относительно закупов см: M.H. Ясинский. «Закупы Русской Правды и памятники западно‑русского права», СВБ, с. 430‑465; Сергеевич. Древности, I, 215‑225; Дьяконов. Очерки с. 101‑103; Юшков. Нариси, с..53‑61; Греков. Там же, с. 113‑121.

[33] 242. Medieval Russian Laws, p. 46.

[34] 243. О вдачах см: Греков. Указ, соч., с. 121‑122; Vernadsky. «Three Notes», pp. 83‑85.

[35] 244. О рабстве в древней Руси см: Владимирский‑Буданов. Обзор, с. 391‑408; Сергеевич. Древности, I, 105‑159; Дьяконов. Очерки, с. 104‑113; Юшков. Нариси, с. 48‑53; Греков. Указ, соч., с. 104‑110; Vernadsky. «Three Notes», pp. 81‑83.

[36] 245. Berneker, op. cit., I, 394; Г. Ильинский, "Звук "ч" в славянских языках", АНОРИ, 20, Ч. 4 (1916), с. 141.

[37] 246. Medieval Russian Laws, p. 52.

[38] 247. О духовенстве и церковных людях в древней Руси см: Голубинский. История, I, Ч. 1 (2‑е изд. Москва, 1901), с. 444‑502; 557‑588; I, Ч. 2 (Москва, 1904), с. 603‑689.

[39] 248. Об изгоях см: Владимирский‑Будано·. Обзор, с. 390‑391; Сергеевич. Древности, I, 298‑302; Дьяконов. Очерки, с. 113‑116; M. Szeftel. «La Condition juridique des déclassés dans la Russie ancienne.»Archives d'histeirc du droit Oriental, 2 (Brussels and Paris, 1938), 431‑440; Юшков. Нариси, с. 103‑106; Греков. Указ, соч., с. 142‑147; Vernadsky. «Three Notes», pp. 88‑92.

[40] 249. Хрестоматия, I, 209.

[41] 250. Там же, I, 222‑223.

[42] 251. О русском брачном законодательстве и юридическом положении женщины в древней Руси см: Владимирский‑Будаиов. Обзор, с. 411‑468.

[43] 252. Cross, p. 196.

[44] 253. О бродниках см: П. Голубинский. «Печенеги, торки и половцы», КУ, 1883 (ноябрь), 586‑604; 1883 (декабрь), 707‑708.

[45] 254. См. Древняя Русь.

[46] 255. См. знаменитый анализ Ключевского о истоках «великороссов» в его «Курсе русской истории», I, 361‑391.

[47] 256. См. Древняя Русь.

[48] 257. See Idem, pp. 229‑233; A. Brückner. Dzieje Kultury Polskiej (Krakow, 1930), I, 405‑413.

[49] 258. См. Древняя Русь.

[50] 259. О иудаизме и евреях в древней Руси см.: S.M. Dubnow. History of the Jews in Russia and Poland, I. Friedlaender, tr., I (Philadelphia, The Jewish Publication Society, 1916), 13‑18; И. Берлин. Исторические судьбы еврейского народа на территории Русского государства (Петроград, 1919); Г.М. Барац. О составителях «Повести временных лет» и ее источниках, преимущественно еврейских (Berlin, 1924), reviewed by A. Brückner, ASP, 40 (1926), 141‑148; I. Brutskus (J. Brutzkus). Pershi zvistki pro Evreev n Polshchi ta na Rusi, "Nankovyi Zbirnyk, 24 (1927), 3‑11.

[51] 260. Vernadsky. «Three Notes», pp. 88‑92.

[52] 261. M.H. Тихомиров. Исследование о «Русской правде», с. 28‑29, 49,51, 54, 55, 61.

[53] 262. См.: Д.А. Расовский «О роли черных клобуков в истории древней Руси», SK, I (1927), 93‑109; Его же. «Печенеги, торки и берендеи на Руси и в Угрии», SK, 6 (1933), 1‑66; Его же. «Русь и кочевники в эпоху Владимира Святого», Владимирский Сборник, с. 149‑154; Его же. «Русь. Черные клобуки и половцы в XII веке», БИД, 16/18 (1940), 369‑378.

[54] 263. G. Vernadsky. «Three Notes», pp. 85‑88.

[55] 264. См. Medieval Russian Laws, p. 32

[56] 265. Χοп в греческой транскрипции Χοπόν, De Adm., chap. XXXVII, col. 13. См. Κ. Η. Menges. «Etymological Notes on Some Päčänäg Names», Byzantion, 17 (1945), 263‑264.