2015-05-18
613
Есть у писателя и поэта А. К. Толстого роман из времен царя Ивана IV – «Князь Серебряный». Среди прочих сцен имеется там одна, которая разыгрывается во время пира в царской трапезной. Важные гости сидят за столами, а стольники и гридничьи отроки разносят им ви´на и сне´ди и, кланяясь в пояс, вежливо говорят каждому:
«Никита‑ста! Царь‑государь жалует тебя чашей со своего стола!»
Или:
«Василий‑су! Отведай сего царского брашнa!»
Словом, что‑то в этом роде.
Любопытно узнать, каково значение незнакомых нам выражений: «Никита‑ста» и «Василий‑су»?
В те далекие времена приставки «су» и «ста» на самом деле придавали обращению вежливость и почтительность. Людей уважаемых, властных полагалось бы, собственно, «чествовать», добавляя к имени каждого либо словечко «старый», либо «сударь» (то есть «государь»). Такой обычай существовал в древности.
Но именно потому, что подобные обращения повторяли изо дня в день, постоянно, не заботясь о смысле, а только стараясь, чтобы приветствие было вежливым по форме, окончания почтительных слов, на которые не падает ударение, мало‑помалу стали произноситься всё менее и менее ясно, сделались невнятными и, наконец, совсем отпали. Так засыхает и отламывается кончик ветки, к которому почему‑либо перестал притекать животворящий сок.
Удивляться этому нет причин. В нашем современном языке мы имеем множество близких примеров.
Скажите, что чаще приходится вам слышать:
«Анна‑Ванна» или «Анна Ивановна»?
«Благодарю вас» или «блдарюсс»?
Мы сами доныне все еще, как царедворцы времен царя Ивана, говорим своим собеседникам: «Скушайте, пожалуйста!» А ведь это значит не что иное, как «Скушай, пожалуй, старый» (то есть: «пожалуй, награди меня такой милостью твоей»).
Сорок‑пятьдесят лет назад можно было повсеместно услышать своеобразное обращение: «милсдарь».
«Пслушть, милсдарь!» – заносчиво цедил сквозь зубы какой‑нибудь важный чиновник 1910 года, обращаясь к лицу незнакомому и не слишком, по всей видимости, значительному.
«Генерал медленно повернул ко мне свое лицо… и выговорил:
– Вы… тово?.. Вы осмеливаетесь, мальчишка, молокосос? Осмеливаетесь шутить… милостисдарь?» – Так в 1883 году передает разговор между начальником и подчиненным А. П. Чехов.
Еще примерно за пятьдесят лет до этого И. С. Тургенев записал то же обращение в несколько более полной его форме:
«Я, наконец, вынужденным нахожусь, милостивый сдарь мой, вам поставить на вид!» – говорил генерал Хвалынский, – обращаясь к лицам низшим, которых… презирает.
То, что в дни Тургенева звучало как «милостивый сдарь», то, что ко времени Чехова превратилось в «милостисдарь», то еще ранее существовало как полное обращение: «милостивый государь». Это наглядно показывает, как слово за долгую жизнь может потерять значительную часть составляющих его звуков.
