В начало. § 2. Древнерусская литература как источник красоты политической речи

§ 2. Древнерусская литература как источник красоты политической речи

Стиль монументального историзма и эмоционально-экспрессивный стиль древнерусской литературы. Размах, сочетание разномасштабности и ритмическое равновесие как черты монументального стиля.

Древнерусское политическое красноречие существовало в совершенно ином политическом и языковом контексте, чем наше. Оно представляло собой торжественные и учительные «слова», обращенные к единомышленникам, широко опиралось на библейский контекст, не содержало сложных политический идей. Тем не менее, в нем можно увидеть образцы, на которые впоследствии ориентировались многие ораторы.

Древнерусская литература знала два больших стиля. Их называют еще стилями эпохи, или эпохальными стилями, поскольку они были не индивидуальной характеристикой отдельных авторов или даже школ, но принадлежали целой эпохе, определяя в ней и особенности словесности, и особенности архитектуры, и особенности живописи и даже, в известной степени, особенности образа жизни человека соответствующей эпохи. Эти стили подробно описаны в работах Д.С. Лихачева.

Первый стиль получил название стиля монументального историзма. В Западной Европе ему соответствует романский стиль. Этот стиль определял речевую культуру Киевской Руси. Слово «монументальный» подразумевает присущий этому стилю размах, обращение к огромным географическим и временным масштабам. Слово «историзм» имеет в виду опору на исторический контекст и, прежде всего на священную историю. Сутью этого стиля была демонстрация величия Бога и созданного им мира. Человек должен был чувствовать свою малость и вместе с тем сопричастность вечности.

Второй стиль получил название эмоционально-экспрессивного. В Западной Европе ему соответствует готика. Именно проявлением этого стиля был знаменитый стиль «плетения словес». Эмоционально-экспрессивным он назван из-за эмоциональной насыщенности. Авторы, исповедующие этот стиль, пытались передать экстатическое религиозное чувство, выразить невыразимое. В этом стиле повторы и амплификации достигают такой концентрации, что происходит как бы десемантизация слова. Прямое значение слова ослабляется, и слово становится знаком эмоционального напряжения.

В современной ситуации из двух названных стилей образцом может, наверное, послужить первый, да и то образцом не для обычной политической речи, а для речи сугубо торжественной.

Вот фрагмент из описания Русской земли в «Слове о погибели русской земли», выдержанный в стиле монументального историзма:

«Отсюда до угров и до ляхов, до чехов, от чехов до ятвягов, от ятвягов до литовцев, до немцев, от немцев до карелов, от ка­релов до Устюга, где обитают поганые тоймичи, и за Дышащее море, от моря до болгар, до буртусов, от буртусов до черемисов, от черемисов до мордвы – то все с помощью Божъею покорено было христианскому народу...»

Здесь характерна сама синтаксическая формула «от и до» (ср.: «от тайги до британских морей») и обилие названий всевозможных народов. Подобные перечисления (в риторике их называют энумерациями) создавали особую красоту, многоцветность описания. Уже в семнадцатом веке этим приемом пользуются авторы упомянутой нами «Повести об Азовском осадном сидении донских казаков». Они так же подробно перечисляют ополчившихся на них неприятелей. Некоторую тягу к энумерациям можно заметить в красноречии имперского периода, а также периода советского, особенно в связи с темами союзных республик и вообще этнического и природного богатства СССР.

Одной из ярких примет стиля монументального историзма было сочетание большого и малого, сведение разных по масштабу конфигураций в единый ансамбль. Это проявлялось и в городской застройке, и в способе организации текста. Например, в русском летописании под разными годами стояли неравномерные по значимости и объему тексты. Были «пустые годы», когда ставилась одна только дата, или годы, которым соответствовала краткая запись. И в то же время встречались такие тексты, как знаменитая «речь философа», т.е. рассказ об основах христианской веры. В этом разномасштабном сплетении состояла особая красота стиля монументального историзма, игра на контрастах большого и малого. На синтаксическом уровне это проявлялось в приеме «синтаксического равновесия», когда череда длинных фраз неожиданно замыкалась короткой, а короткие фразы уравновешивались длинными. Это создавало особую ритмичность ораторской прозы. Иногда такую ритмичность называют русским молитвенным стихом. В игру «великое и малое» охотно, хотя и не всегда успешно, играла и советская риторика.

Вот ритмизованный отрывок из «слова» оратора киевской школы Серапиона Владимирского:

«Если кто из вас разбойник – разбоя не бросит, если крадет – воровства не оставит, если кто обижает и грабит – не насытится, если кто ростовщик – не перестанет проценты взимать, ибо, согласно пророку «Суетятся бесцельно, накопляя, не знает, кому собирает».

Для этого отрывка, как и для стиля в целом, не характерна механически воспроизводимая симметрия текста (ср. гораздо более слабое: «Если кто разбойник – разбоя не бросит, если кто крадет – воровства не оставит, если кто обижает – продолжит обижать, если кто грабит – не оставит грабить»). Игра в симметрию – асимметрию не была свойственна советской риторике. Постепенно в нашем дискурсе возобладало именно механическое воспроизводство симметричных конструкций либо полная аморфность.

В выборе слов стиль монументального историзма был относительно аскетичен. Отсутствовали чрезмерно утяжеленные эпитеты, слишком яркие краски. Постоянно ощущался библейский контекст. Это проявилось и в открытом цитировании со ссылками на библейские книги и в цитировании скрытом.

«Прославляет похвальными словами Римская сторона Петра и Павла, которыми приведена она к вере в Иисуса Христа, сына Божия, восхваляют Азия, Эфес и Патамос Иоанна Богослова, Индия – Фому, Египет – Марка. Все страны и города, и люди чтут и славят каждого из своих учителей, которые научили их православной вере. Восславим же и мы по силе нашей своими малыми похвалами великое и дивное совершившие – нашего учителя и наставника, великого князя земли нашей – Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святославля, которые в свое время владычествуя, мужеством и храбростию прославились во многих странах, их победу и сипу вспоминают и поныне и славят».

Это отрывок из «Слова о законе и благодати» митрополита Иллариона. Он открывается знакомой нам зевгмой, сочетающейся с ритмическим равновесием. Монументальный историзм проявляется в постоянном присутствии масштаба.

Думается, что буквально подражать данному стилю не имеет смысла, но он задает некоторую стилистическую парадигму, которая окажется полезной в тех случаях, когда возможна и потребна достаточная высота стиля.

Подведем итог тому, что может быть заимствовано. Это масштабность («от и до»), энумерации, игра на контрастах большого и малого, игра на асимметрии – симметрии, ритмизация ораторской прозы.