Истина в научном познании. Проблема объективности научного знания

Социально-гуманитарное познание, как и естественно-научное, имеет целью получение объективного, истинного знания. Однако сам процесс познания противоречив, он постоянно наталкивается на неистинные, знания-заблуждения. Отсюда возникает проблема истинности знания, важнейшая как для естественных, так и социально-гуманитарных наук.

Сама по себе проблема истины в познании включает в себя ряд вопросов, по которым на сегодняшний день философы не могут прийти к единой точке зрения.

Начнем с того, что уже в рамках классической философии сформировались две различные точки зрения на вопрос «что есть истина?» в науке. Первая сводится к фиксации того, что истина есть адекватное отражение объективной реальности (предметного мира). Это линия Аристотеля, Ф.Бэкона, К.А. Гельвеция, П.Гольбаха, Л.Фейербаха, В.Ленина. Другая парадигма трактовки истины сводилась к идеям о соответствии истины чувственным ощущениям субъекта (Д.Юм), «врожденным идеям» (А.Августин, Р.Декарт), априорным формам мышления (Р.Декарт, И.Кант) и др.

Из этого основного вопроса об истине в классической философии вытекает проблема критерия истины, формулировка которого соответствовала тому или иному определению истины. Критерием истинности считались либо чувственные данные, либо ясность, отчетливость и непротиворечивость знаний, их общезначимость либо полезность знаний. В философии диалектического материализма таким критерием является практика, общественно-исторический опыт человечества.

Проблема соотношения истины и заблуждения, относительного и абсолютного знания также являлась фундаментальной в классической философии. В ее рамках сформировалась идея понимания истины как процесса, протекающего от незнания к знанию, от неполного знания ко все более полному, от относительного – к абсолютному (В.Ленин). Этот процесс неизбежно наталкивается на заблуждения, следовательно, они неизбежны и представляют необходимый момент движения познания к истине. Собственно, заблуждение, в отличие от истины, – это знание, не соответствующее предметному, объективному миру. В процессе познания заблуждения либо отбрасываются, либо превращаются в истинные знания (алхимия - химия, астрология - астрономия).

Неклассическая философия лишает истину онтологического статуса, ей отказывают в объективности, объявляя то формой психического состояния (Кьеркегор), то ценностью, которая не существует, но значит (Риккерт), то спекулятивным идеальным конструктом (Н.Гартман).

Такая позиция отстаивается в контексте противопоставления естественно-научного и гуманитарного знания. Так, немецкий философ рубежа веков (ХIХ-ХХ вв.), представитель герменевтики (философии понимания) Х.Гадамер детально рассмотрел этот вопрос в работе «Истина и метод». Пафос его работы заключается в идее о том, что постижение истины возможно не только в науке с ее универсальной методологией, но и вне ее рациональности и объективности. В культуре существует опыт постижения истины, находящийся за пределами науки, но сближающийся с науками о духе. Он выделяет три таких способа:

1. Опыт философии и ее истории, в котором постигается истина путем понимания текстов. 2. Опыт искусства, которое «вопреки всякому рационализированию» постигает истину через свои произведения. 3. Опыт истории, где историческое предание, исторические события и факты, хотя и становятся предметом научного исследования, приобретают голос в своей истине. «Все это такие способы постижения, в которых возвещает о себе истина, не подлежащая верификации методологическими средствами науки».

На примере искусства, рассматриваемого им как важнейшее средство и способ познания, Гадамер говорит о том, что в нем истина не может быть выражена понятийными «словесными» средствами, там она переживается, становясь бытием. Как можно, риторически замечает Гадамер, в словах выразить содержание картин голландских художников ХVII в. или полотно Ван Гога «Подсолнухи»? Чтобы понять искусство, необходимо овладеть его языком, освоить его «буквы», научиться их «читать», а язык этот отличается от рационализированного языка науки. Истина любого произведения искусства обращена к внутреннему миру человека, в ней раскрывается нечто единичное, уникальное. Благодаря искусству человек научается понимать себя. А как же быть с объективностью истины? Гадамер, рассматривая не только искусство, но и всю совокупность гуманитарных наук, говорит о том, что в них сознание способно возвыситься над собой и тем самым достичь объективно-истинного, однако эта объективность инородна научной истине и достигается иными путями, поскольку, как говорилось выше, предметом познания в этих науках является сам познающий. Как избежать субъективности в данной сфере познания? Необходимо использовать иной метод познания – герменевтику (искусство понимания, толкования), в которой, как и в естественных науках, придается значение фактам. Но в гуманитарном, конкретно историческом, познании факты не объективны, они «…обретают жизнь лишь благодаря той точке зрения, с которой нам их показывают». Вместе с тем, переживая произведения искусства, оценивая исторические факты с позиций предпочтений познающего субъекта, субъект приобщается к общечеловеческим (объективным) ценностям или придает фактам объективное значение. В истории люди разных эпох открываются друг другу. Это и есть специфические моменты объективности.

Несмотря на явно антисциентистскую направленность идей Гадамера, можно говорить о том, что в целом его размышления по вопросу об истине носят характер не классического типа философствования, для которого характерно критическое переосмысление классических идей в философии, ценностей в науке и культуре, противопоставление рационального иррациональному.

Процесс дистанцирования от классической науки и философии завершается в новом состоянии современной культуры – постнеклассическом. В рамках этого этапа намечается полный отказ от ценностей науки, научного познания и классической философии как метода познания. Соответственно, философы данного периода демонстрируют иное понимание традиционных для классической гносеологии проблем, в том числе и проблемы истины.

Один из философов обозначенного периода - П.Рикер (Франция), обсуждает эту проблему в работе «История и истина».

П.Рикер, прежде всего, четко указывает на то, что познание истории есть история и сама историческая деятельность. В таком сопоставлении (а не в контексте субъект-объектного содержания познания) можно рассматривать проблему истины в истории. «История – это не только «свершившаяся история, которую историк постигает в истине, т.е., в объективности, но это также и текущая история, которую мы создаем и воздействие которой испытываем». Возникает вопрос: «каким образом мы создаем ее в истине?».

Профессиональный историк и историк философии в решении этой проблемы сталкивается с рядом трудностей: с одной стороны, история прошлого предстает во множестве ликов, с другой – современная культура и цивилизация также представляют собой множество взаимопересекающихся связей. В центре этих полюсов – познающий субъект, являющийся одновременно и объектом. Как же возможно постижение истины в таком аспекте? Рикёр дает следующий ответ на этот вопрос: историю следует каждый раз понимать как диалектику Единого и Множественного. Основанием исторической истины в этом случае становится диалог, полемический характер общения. При этом важно осознавать, что истины прошлого (философские учения в истории философии, к примеру) не могут оцениваться с позиций противопоставления истины и заблуждения, они находятся по ту сторону истинного и ложного, они иные. Но эта инаковость не означает «не истинность» - при тщательном рассмотрении в ней можно обнаружить зерна истины. Они в том, прежде всего, что великие мыслители-философы прошлого «перекраивали главнейшие вопросы по новым лекалам», умели выдвинуть свой стиль, способ философствования как умения задавать вопросы по-новому, придавая им всеобщую форму. Классическое определение истины как адекватного отражения реальности мышлением о ней приобретает в данном случае форму соответствия ответов заданным вопросам, решений – поставленным проблемам. Таким образом, истина есть совпадение собственного ответа с собственным вопрошанием.

Рикёр много раз повторяет, что в исторической науке, в истории философии большое место занимает коммуникация, продуктивный диалог («история всегда полемична»), а поэтому следует уметь быть открытым диалогу, «вносить дух братства в самые напряженные дебаты». И далее – вывод: в гуманитарных науках истина носит интерсубъективный характер, в ней исключается «любое суммирование».

Затрагивает Рикёр и вопрос о критерии истины в СГН в контексте рассмотрения проблемы «истина - власть», делая следующие выводы:

1. «На уровне конкретной жизни цивилизации дух истины – это уважение сложности порядков истины, … признание разнообразия».
2. «Самостоятельность научного поиска в обществе является одним из критериев истины. Дух истины, опираясь на научную объективность, не может служить делу дегуманизации человека».
3. «Другой критерий истины – это нетерпимость искусства и литературы по отношению к клерикальной и политической апологетике».
4. «…необходимо разоблачать как ложную идею признания политики наукой».
5. «Следует разоблачать как ложную мысль о диалектическом понимании единичного и всеобщего в социальной динамике; она превосходно действует, если ограничена другими всевозможными способами истолкования... и если не достигает высот власти»[77].

С некоторыми из этих положений можно спорить (к примеру, как может самостоятельность научного поиска быть критерием истины? Что следует под ним понимать, как его проверить? Почти все эти положения, на мой взгляд, спорны). Однако, не вдаваясь в дискуссию, напрашивается вывод: не может быть единого критерия истины в гуманитарном (историческом) познании, он (критерий) задается теми или иными его специфическими моментами.

Следует отметить, что в отечественной философии науки проблема специфики истины в гуманитарном познании также обсуждается. Можно говорить о работах М.М. Бахтина, Л.А. Микешиной, В.В. Ильина и др. В то же время почти нет работ, в которых бы рассматривалась другая составляющая процесса познания – заблуждение, а оно присуще, и, возможно, в большей степени, чем естественно-научному, социально-гуманитарному познанию. Более того, и у приводимых здесь авторов, и в других исследованиях по вопросу о заблуждениях говорится лишь то, что они не какая-то помеха в движении познания, а конструктивный элемент социальных концепций, временное явление, которое снимается, исчезает, как только возникают более точные ответы на поставленные жизнью вопросы.

Для иллюстрации приведем некоторые идеи Ф.Ницше, касающиеся проблемы истины и заблуждения. Так, он пишет, что «в жизни есть только желания и их удовлетворение, а между ними – истина или заблуждение – не имеет значения». Он отрицает объективный характер истины, называя истины «химерами», сконструированными бездушным рассудком, и противопоставляет им заблуждения. Он считает последние как то, что пронизано человеческими желаниями, заботами, как то, что способствует сохранению и возрастанию жизни.

Таким образом, специфика гуманитарного познания, его сложности и трудности отражаются и в дискуссиях по поводу его истинности. Сама же специфика, в свою очередь, обусловлена не только предметом, но и методами этих наук, о чем и пойдет речь в следующей лекции.