С. Г. Кара-Мурза

“О чем думали рабочие?”

ОТ РЕДАКЦИИ: Не так давно Кузбасс потрясли высту­пления шахтеров, направлен­ные против произвола капита­листов - собственников шахт и разрезов и находящихся на их содержании чиновников.

Ирония судьбы – отвергая беспредел тех, кому они сами отдали шахты и разрезы - об­щенародную собственность! – двадцать лет назад, ни один – ни один! – их протестующих шахтеров не связал свое бедст­венное положение с тем, что он сам – впрочем, конечно, не только живущие сегодня, но - их отцы и старшие братья – со­творили в 1989-91 годах:

«Теперь уничтоженный социализм

Почаще с тоской вспоминай!

Ты же сам выбирал эту скотскую жизнь

- Капиталистический рай!».

Так почему же рабочие – а советские шахтеры относились к одному из самых организо­ванных отрядов рабочего класса СССР – поддержали пе­рестройщиков, разрушавших страну? Эта тема остается акту­альной – ибо связана с другой: что ждать от этой публики се­годня?

*******

Переломным моментом в пере­стройке стало то, что рабочие – массовая и влиятельная социаль­ная группа, перешли от отрицания поворота к капитализму, явно вы­раженного в опросах 1989 г., к при­нятию в 1991 г. основных антисо­ветских тезисов, включая принятие безработицы. Мои рассуждения о позиции именно рабочих вызвали в печати полемику - не полагаются у нас упреки рабочему классу. Тогда я предложил провести учебный практикум и разобрать такую тему:

“Рабочие (шире - трудящиеся) поддержали реформу, надеясь, что их материальное благосостояние улучшится. Этого не произошло. Каков был ход их рассуждений и в чем они ошиблись?”.

В ответ пришло множество пи­сем, и они заслуживают того, чтобы их издать отдельной книж­кой, так интересно и глубоко люди пытаются разобраться в собствен­ных мыслях и чувствах. Здесь я приведу только маленький, но важ­ный момент.

Итак, у нас в формулировке темы есть три утверждения и один вопрос. Видимо, большинство со­гласится, что все они правомерны, но стоит по ним пройтись.

Рабочие поддержали ре­форму. Так ли это? Считаю, что это так, хотя поддержка была пас­сивной. Но этого было вполне дос­таточно реформаторам. Даже на уровне обыденной болтовни не была отвергнута приватизация. Антисоветские забастовки шахте­ров осуждения не вызвали и т.д. Была эффективная ложь СМИ, но ей верили охотно, следовательно, имелась предрасположенность.

Думали ли при этом люди о благосостоянии? Считаю, что да. Большинство отвергало старый строй жизни и думало о будущем в житейских понятиях благосостоя­ния, а “духовные потребности” типа многопартийности и демокра­тии были идеологическим украше­нием, мало кого из рабочих они действительно волновали. Кое для кого из интеллигентов они были важнее “колбасы”, но о таких ро­мантиках сейчас говорить не будем. Соглашаясь на изменение строя, люди считали, что в этом смысле, в смысле материального благосос­тояния, их жизнь станет лучше. Этот тезис вытекает из презумпции разумности. Во всяком случае, ни­кто не говорил: “Я и мои дети будем голодать, но я этого хочу”. При этом рабочие вы­ступали именно как социаль­ная группа, и мало кто из них рассуждал так: рабочие как социальный класс обеднеют, но я лично всплыву наверх, и поэтому я поддерживаю ре­форму, а на товарищей мне плевать. Таких рассуждений, на мой взгляд, в 1990-1991 гг. практически не было (да их и нельзя было бы посчитать ра­зумными).

Ухудшилось ли благосос­тояние большинства рабочих? Да, это надежный факт, выра­женный в уровне потребления продуктов питания, получении жилья, пользовании транспор­том, связью, в покупке товаров длительного пользования и т.д. Миллионы безработных также “произошли” из трудя­щихся, и непонимание частью безработных тяжести их по­ложения - временное.

Поскольку смена строя произошла без насилия, при­ходится признать, что выбор сделан рабочими на основа­нии некоторых умозаключе-ний. Поскольку результат противоречит ожиданиям, следует принять, что в ходе этих умозаключений были до­пущены ошибки. Выявить их необходимо вовсе не для того, чтобы призвать “вернуться в прошлое”, а для того, чтобы научиться избегать подобных ошибок в будущем. Отсюда и вывод о правомерности по­ставленного вопроса.

Итак, тема нашего анализа - умозаключения рабочих, ко­торые надеялись на то, что замена советской системы хо­зяйства новой, так называе­мой “рыночной”, приведет к росту их благосостояния. Об умозаключениях интеллиген­ции мы здесь уж не говорим – об этом есть большая литера­тура (укажу и мою книгу "Ин­теллигенция на пепелище России", М.: Былина, 1997). Кроме того, хотя большинство интеллигенции понесло в ходе антисоветской реформы тя­желый ущерб, надежды на улучшение материального по­ложения в среде интеллиген­тов все же имели больше ос­нований, чем у рабочих. Доля лиц с высшим образованием среди предпринимателей пре­вышает 80%. Большинство предпринимателей (по дан­ным Фонда "Общественное мнение", 71%) являются ин­теллигентами во втором поко­лении (т.е. их отец имел выс­шее образование) и только 21% вышли из рабочих семей. Да и в духовной сфере интелли­генция получила блага, не слиш­ком важные для рабочих (напри­мер, свободу выезда). Кроме того, к антисоветскому выбору значи­тельная часть интеллигенции стала склоняться гораздо раньше рабочих, которые изменили свою позицию резко и без видимых ра­зумных оснований. Так что здесь говорим именно о рабочих.

Проведем классификацию на­шего объекта, это всегда упрощает дело. Очевидно (если, конечно, за­думаться), что в нашей стране есть два источника повышения благо­состояния для социальных групп, а не отдельных личностей. Первый - увеличение производства. При этом рабочим может доставаться больше благ, чем раньше, даже если их доля в доходах снижается (“номенклатура забирает себе все больше и больше”) - если увеличе­ние производства превышает уве­личение разрыва в доходах. Вто­рой путь - изменение в распреде-лении доходов. При этом также может расти благосостояние соци­альной группы даже при сокраще­нии производства - если увеличе­ние ее доли в доходах в абсолют­ном измерении превышает спад производства. Таким образом, ко­гда рабочие посчитали, что ре­форма повысит их благосостояние, они предварительно должны были сделать прогноз изменения двух факторов: масштабов производ­ства и распределения доходов (та­кие варианты, как захват колоний и перекачка оттуда даровых денег, мы рассматривать не будем, по­скольку никто их в начале ре­формы и не предполагал).

Энтузиасты реформы из рабо­чих могли посчитать, что оба фак­тора изменятся в благоприятную для них сторону: увеличится про­изводство и к тому же возрастет их доля в доходах. Скептики считали, что новые хозяева (“буржуи”), воз­можно, будут брать себе больше, нежели советская номенклатура, так что доля рабочих в доходах со­кратится, но уж производство воз­растет настолько, что увеличе­ние массы доходов с лихвой пере­кроет изъятие. Другая группа скеп­тиков полагала, что производство упадет, но этот спад будет с лих­вой перекрыт увеличением соци­альной справедливости - частные собственники отдадут рабочим большую долю доходов, нежели отдавало советское государство.

Считать, что и производство упадет, и доля рабочих при рас­пределении доходов уменьшится, но при этом благосостояние их увеличится, невозможно, ибо это было бы очевидно неразумно. Об этой четвертой группе мы говорить не будем, поскольку это случай клинический, о нем надо говорить отдельно, как бы велика ни была эта группа.

Что касается производ­ства, то оно в результате ре­формы сократилось более чем вдвое. Это провал таких колоссальных масштабов, что можно говорить о глубоком поражении сознания тех ра­бочих, которые его не пред­видели. Спад на один процент - уже кризис, спада на 50-60% в мирных условиях вообще не бывало нигде в истории, а ведь этот спад еще не оста­новлен (на деле ему и конца не видно, ибо уже десять лет как не делается капиталовло­жений в производство - но это уже не так очевидно, хотя ра­бочие-то должны были бы это заметить). Как могли этого не предвидеть люди, когда речь шла об их собственных рабо­чих местах? Тех, кто принад­лежит к этим двум группам, надо просить покопаться в своих мыслях и рассказать всем нам, как они рассуж­дали, предвидя рост произ­водства, когда все указывало на его неминуемый спад.

В действительности спад производства начался немед­ленно после первых ударов по советской системе хозяй­ства (“закон о предприятии” и “закон о кооперативах”), так что в 1991 г. уже было очень трудно не предвидеть тяже­лого кризиса при движении в том же направлении. К тому же был известен опыт Польши, где либерализация цен была проведена осенью 1989 г., а затем прошла и приватизация. Последствий этих шагов мог не видеть только тот, кто не хотел их видеть - кто уже был очаро­ван идеей реформы.

Итак, те, кто ожидал роста производства, совершили тя­желую и уже очевидную ошибку. Их умозаключение настолько противоречило очевидным или легко обнару­живаемым фактам, что речь может идти только о резуль­тате эффективной манипуля­ции сознанием этих людей. Я утверждаю, что было совер­шено крупнейшее политиче­ское мошенничество, и рано или поздно это должно стать предметом юридического раз­бирательства. Мы эти группы “ поверивших в рост произ­водства ” пока что отстав­ляем в сторону, хотя все, кто может вызвать таких людей на откровенность, сделали бы благое общее дело.

Самая для нас интересная группа - те, кто разумно пред­видел спад производства (хотя, конечно, не мог пред­видеть масштабов ка­таст­рофы), но по каким-то причи­нам считал, что распределе­ние до­ходов сильно изме­нится в пользу рабочих. Здесь легко восстановить в памяти главные доводы, с помо­щью которых они убедили самих себя, что при советском строе ра­бочих “обирают” гораздо сильнее, чем при “капитализме” (назовем так условно тот тип жизни, который обещали реформа­торы; говорю “условно”, чтобы не порождать не­нужных споров).

Молодые люди могут не пом­нить, поэтому напоминаю: пропа­ганда будущих реформаторов долго внедряла в умы три аргу­мента, которые и послужили для внушения. Первый сводился к тому, что советские рабочие были объектом эксплуатации, а совет­ское государство - эксплуататором. Второй аргумент использовал со­всем уж “марксистскую” трактовку и состоял в том, что в СССР имелся класс эксплуататоров - номенкла­тура. И это класс, который изымал непропорционально большую, по сравнению с буржуазией, долю до­хода. Третий аргумент - “уравни­ловка”. Она якобы состояла в том, что около каждого рабочего (заме­чательного труженика) имелся на­парник (лодырь и неумеха), кото­рый этого “справного” рабочего объедал. Вот эти три субъекта от­тягивали у рабочего его трудовые рубли. Реформа, которая обещала устранить из нашего общества всех этих субъектов, таким обра­зом, должна была повысить благо­состояние рабочих.

О напарниках-“неумехах” рабо­чие в целом, как социальная группа, сумели забыть, их соци­альный образ как-то растворился в пространстве, что само по себе за­служивает осмысления (ведь эти “неумехи” - часть той же социаль­ной группы, так что сумма доходов рабочих не изменилась бы).

Когда рабочим внушали идею эксплуатации их государством, уже здесь был разрыв в логике. Ведь из того факта, что государство изымает у рабочих часть их приба­вочного продукта, никак не следует вывод, что в этом отношении со­ветское государство хуже того го­сударства, которое обещали уст­роить реформаторы. Ведь никакое государство не может выполнять своих задач, не изымая у граждан части продукта их труда. Рабочие должны были в своих рассужде­ниях прийти к промежуточному вы­воду, что государство Ельцина или Кучмы обойдется меньшими изъя-тиями, нежели советское. На­сколько я знаю, никто никогда та­кого утверждения не делал и даже никакой меры не предлагал. Этот пункт наши реформаторы сумели просто обойти, и никто их не спро­сил. Полезно вспомнить, как же ра­зумные люди перескочили этот во­прос.

Теперь я даю мою трактовку этого явления. Я утверждаю, что люди “проскочили” важный этап в умозаключении в результате мани­пуляции, проведенной идеологами будущей реформы. Факт манипу­ляции виден из того, что была про­изведена подмена понятий - изъя­тие прибавочного продукта для общих нужд государства было подменено понятием эксплуата­ции. Об этом говорилось выше. Подмена понятий - один из верных признаков манипуляции. То, что го­сударство изымало для общих нужд, оно в советское время тра­тило эффективно, то есть, с лихвой возвращало рабочим в натуре в виде благ. Как обстоит дело сейчас - всем видно (по смертности, по отоплению домов, по голодным солдатам). Но теперь, кроме госу­дарства, на шее рабочих сидят еще и “ собственники”.

Почему рабочие решили, что появление, кроме государства, еще и частных хозяев их заводов обер­нется прибавкой к зарплате - за­гадка века. Никакой логики в этом найти невозможно, как ни ищи. Очень хотелось бы от кого-нибудь из рабочих получить спокойное разъяснение.

Есть, впрочем довод не от ло­гики, а от странной веры, будто в советском государстве была осо­бая жадная банда, которая тянула с рабочих гораздо больше, чем этого требовали общие нужды на­ции. Это номенклатура, которая присвоила себе слишком много льгот и привилегий, для которых и отнимали деньги у рабочих.

Да, номенклатура была и льготы были. Вопрос-то в том, по­чему рабочие решили, что номенк­латура при Гайдаре и Чубайсе на свои льготы будет тянуть меньше денег. Откуда было бы взяться та­кой совестливой номенклатуре? Откуда было видно, что Лужков с Гусинским будут скромнее какого-нибудь Промыслова в Моссовете? А может, при демократии вообще нет директоров и чиновников? Про­следить за логикой этих рассужде­ний нашего рабочего трудно. Ведь даже из любого голливудского фильма видно, что и в Америке есть директора и чиновники. Кто и когда сказал, что они оттягивают себе меньше денег, чем совет­ские? Не только не было разумных доводов в пользу такого предпо­ложения, но даже ни один самый наглый врун такого не осмелился сказать.

Наконец, об уравниловке. Та­ким злобным словечком был обо­значен уравнительный принцип распределения части жизненных благ при советском строе. Уравни­тельный - значит, не по труду, а по едокам. Вообще-то ни в одном об­ществе нельзя обойтись без урав­ниловки - даже животные без этого не могут обойтись. так что речь идет о пропорции, о величине уравнительства. Допустим, тут был в СССР некоторый перебор. Но неужели он был таким нестерпи­мым, что об уравниловке до сих пор говорят с ужасом даже комму­нисты? Неужели и вправду наши “социальные иждивенцы” объе­дали справных работников? Это - ложь, специально внедренная в общественное со знание. На урав­нительной основе давались мини­мальные условия для существова­ния и развития человека - а дальше все зависело от него са­мого. Он получал жилье, скромную пищу (через низкие цены), меди­цину, образование, транспорт и книги. Если был готов напрячься, мог заработать на жизнь “повы­шенной комфортности”, купить машину или хлестать коньяк вме­сто водки. Но уровень потребления людей с низкими доходами был действительно минимальным - на грани допустимого. Никакой урав­ниловки в потреблении не было, все держалось на пределе.

Теперь произошло резкое рас­слоение людей по доходам, от ко­торого рабочие в целом проиграли. Даже захлебнувшийся “демократи­ческой” пропагандой кандидат наук не может не понять: если при ката­строфическом спаде производства существенная прослойка гребет миллионы, это может происходить только за счет перераспределения доходов в сторону отхода от урав­ниловки. Этого просили рабочие - это они и получили, только уда­рило это не по номенклатуре, а по ним самим и их близким.

А если кто-то думал, что соци­альный сдвиг такого типа мог вы­брать напарника-лодыря и шарах­нуть по нему точечным ударом, да еще передать вырванный у него незаслуженный кусок хлеба его старательному товарищу, то это, простите, такая наивность, которая позволительна только дебилу. Та­кого рода артиллерия, как привати­зация, бьет по площадям. Да это и вообще не артиллерия, а ядерное оружие. Так что те, кто вызывал огонь на своего напарника, на са­мом деле вызывал его на себя. Не подумал как следует? Так хоть се­годня надо подумать и восстано­вить тот ход мысли, что привел к таким фатальным ошибкам. Именно в самых главных вещах произошел сбой мышления. Надо их выявить и обсудить - без само­любия и обвинений, а ради извле­чения урока.

После такой постановки темы “практикума” сразу пришел ответ, который стоит привести, а потом о нем поговорить. Вот он, почти без правки:

“Здравствуйте. Хочу присоеди­ниться к практикуму. Я напишу просто от души, что думаю. Может, где-то и нарушу случайно условие какое, но это только от желания понятнее изложить.

По-моему, тут вообще дело в совсем другом... Простой человек далек от всяких заумных рассуж­дений. Он думает так: “Вот моя ра­бота, тут я вкалываю, выкладыва­юсь полностью на всю катушку, но только здесь. А когда я ухожу с ра­боты, я хочу расслабиться и не ду­мать обо всем этом. Хочу, чтобы все было легко и без напряжений. Пусть будет все дороже, но пусть будет легко. На работе я ишачу, а после нее я хозяин жизни”. В об­щем, мухи отдельно, котлеты от­дельно.

Советское государство посто­янно держало человека в напряже­нии. То очередь за водкой, то за колбасой, то в семь утра надо встать, чтобы получить талончик к зубному врачу, то телевизионного мастера целый день жди, то дефи­цит какой-то достать надо. И так постоянно. И при всем при этом каждый продавец чувствует себя богом, и к нему надо вежливо, а он к тебе как настроение будет. И ты ужом вертишься перед ним, понра­виться хочешь, а то не даст.

Если есть одна мелочь, которая занимает полпроцента времени, то это ничего. А если их двести, то ни на что другое времени уже не ос­тается. Особенно это все хорошо чувствуется, когда у человека есть деньги. И он думает: “Какого черта? Я хочу иметь эту вещь и го­тов платить. Так почему я должен за ней еще и бегать, давиться в очередях, доставать где-то, заис­кивающе смотреть на кого-то? Я хочу заплатить и получить. Вот и все”. И Ельцин эту про­блему ре­шил. По нему было видно, кстати, что он “свой му­жик”, не какой-то “упертый коммуняка”, который то с вод­кой будет бороться, то еще ка­кой бред выдумает. Народ чувст­вовал, что он решит эту проблему.

Вывод такой, что Советское го­сударство просто зае...ло своих граждан мелочами, и они были от­даться кому угодно, лишь бы их постоянно не напрягали. Так что Ельцин многим души успокоил в этом плане. И у многих коммунизм ассоциируется именно с этим по­стоянным, совершенно ду­рацким и ненужным напряже­нием. И сниже­ние в восемь раз количества бес­платного жилья, или еще чего там, этого не пе­ревешивает. В общем-то вы и сами это видите.

Сейчас многие на то время смотрят иначе. Что-то забы­лось, что-то стало спокойнее перено­ситься. Но в то время это просто наболело, поэтому и было так важно людям. А то, что была или не была манипу­ляция сознанием, это не важно. Это тот случай, когда “девочка сама хотела”, и со­блаз­нить ее мог бы и немой.

Может, я в чем-то и не прав, ко­нечно. Буду рад, если вы мне ука­жете на ошибки. С уважением. Александр”.

Итак, наша цель была - восста­новить ход мысли рабо­чего как со­циального типа, найти в нем проти­воречия, ошибки или идеалы, кото­рые толкнули к выбору и пассивной поддержке нынешнего типа жизни вместо советского.

Александр надел маску этого условного рабочего, с этой маской я и веду разговор. Назовем ее А., и пусть Алек­сандр за нее не оби­жается. Для нас здесь не важно, как думает сам Алек­сандр, глав­ное, чтобы он верно изложил ход мысли “маски”. Думаю, он это сделал прекрасно. Итак, его “простой человек” легко променял бес­платную квар­тиру и врача, ради которых надо было “на­прягаться”, на возможность получить все это без “напря­жения”. Какой це­ной? Ясно, ка­кой - теперь все это достается немногим.

Конечно, вопрос не только в изложении, а и в объясне­нии, а его у А. нет. Вспомним, как он изложил проблему: че­ловеку надоело, что при со­ветском строе он должен рано встать, чтобы получить талон­чик к зубному врачу. Поэтому он поддержал Ельцина, кото­рый обещал эту проблему ре­шить и этот строй поменять. Как поменять? Сделать врачей платными и очень дорогими. Тогда большинство вообще к врачу не пойдет и будет рвать себе зубы плоскогубцами, а за “людьми с деньгами” врачи сами будут бегать. Других спо­собов изменить положение не было, и Ельцин ничего другого и не обещал.

Кстати сказать, и при со­ветском строе были платные (и очень недорогие) зубные врачи, и никакой очереди к ним не было. Так что “человек” хо­тел бы попасть без очереди именно к бесплатному врачу, но А. это не только не объяс­нил, но даже умолчал об этом. А это очень важный пункт, тут есть большая неувязка. Точно так же были рынки, на которых без всякой очереди можно было купить зимой виноград и помидоры. И продавцы там за­зывали покупателей и были очень милы. Выходит, “чело­век” думал, что без СССР метро так и будет стоить 5 ко­пеек, но в нем станет мало на­роду. Зашел - и без всякого напряжения сел на удоб­ное место.

Снова уточним вопрос. “Про­стой человек” у А. - рабо­тяга (“на работе я ишачу”). Поддержав пе­реворот Ель­цина, он мог рассуж­дать только двумя способами или не рассуждать вовсе. Эти два спо­соба таковы: 1) При капи­тализме у всех будет много денег, число вра­чей резко воз­растет, и к ним можно будет в любой момент придти без та­лончика. 2) При капита­лизме у меня будет много де­нег, а остальные пусть рвут себе зубы плоскогубцами, мне на них плевать.

Учтем, что только идиот мог предположить, будто врач ему будет вообще не нужен, поскольку, мол, вы­рвать зуб плоскогубцами го­раздо прият­нее и легче, чем идти за та­лончиком. Так что мы этот ва­риант не рассмат­риваем. Точно так же можно сказать и о квартире (“хрен с ней, с квар­тирой, еще напря­гаться из-за нее в месткоме или райиспол­коме - проще жить на улице и не иметь де­тей”). Будем гово­рить о лю­дях, которые любят жить под крышей и, следова­тельно, полагали, что и при Ельцине они квартиры будут как-то получать (тут те же два пути рассуждений, что и о враче).

Каким из двух способов мыслил “простой чело­век”? А. на это не ответил, но оба эти способа, на мой взгляд, ущербны. Первый во­обще глуп, ибо всем из­вестно, что в СССР врачей на душу было больше, чем на самом бога­том Западе. Так что уве­личить их число ни Ельцин, ни Кучма, ни На­зар­баев никак не могли бы - как и число построен­ных квартир или ва­гонов метро. Менее известно было то, что на За­паде профессор уни­верси­тета ходит в поликлинику соцстраха, и на простой рент­ген там надо от­стоять месяц в очереди (а в СССР очере­дей на рентген не было). Если по­думать, то при все­общей доступ­ности такое благо, как врач, всегда будет дефицит­ным.

Кстати, одна из первых вещей, которая меня пора­зила на Западе (в Испании и в бед­ных кварталах в США), это огромное число беззубых людей. При том, что на каж­дом углу зубной врач без та­лончика! Когда я начал выс­прашивать о причине этого странного явления, на меня посмотрели, как на ду­рачка. Масса людей там ни­когда не ходит к врачу, зубы у них просто “выбаливают” и выпа­дают - стоматология соцстра­хом не покрывается. И при этом мои друзья на меня даже озлобились, стали ты­кать себе в рот пальцем и орать: “Ты знаешь, сколько мне стоила вот эта пломба? Вы там, сволочи, зажрались в СССР! Ничего, скоро уз­наете”, - дело уже было в пе­рестройку.

Но даже если этого не знать, можно было понять, что многократно увеличить количество благ никакой Ельцин бы не смог, так что все равно “человек” хотя бы тайком принимал идею от­странить от этих благ массу его соседей, чтобы ему эти блага достались “без на­пряга”.

Но ведь, с другой сто­роны, считать работяге, что при капитализме у него (в ка­честве общей нормы) будет много денег, не то что у дру­гих - тоже неразумно. Нера­зумна даже сама формула, которую дал А.: “Вот моя ра­бота, тут я вкалываю!” Как это “ моя ”? При капитализме работа принадлежит капита­листу, собственнику средств производства. Он тебе ра­боту “ продает ” на рынке - может продать, а может и не продать. Ведь чтобы сказать “моя работа”, надо иметь право на труд, а именно от этого права рабо­чие и отказались. Ведь сама “работа” как благо обеспечи­валась именно со­ветским го­сударством, а Ельцин ее не обещал и обещать не мог. По­чему же работяга решил, что он всегда сможет “иша­чить” да еще получать за это деньги? Откуда у него такая фантазия? А. этого не объ­ясняет, а ведь это тоже важ­ный вопрос.

Я предполагаю, что ника­ких связных рассуждений в голове нашего работяги не было. Были короткие об­рывки мыслей, а главное - недовольство и мечты. Это я и называю отключением здравого смысла, и достиг­нуть этого можно было только манипуляцией соз­нанием. Потому что, согла­шаясь на явно опасное для него самого, его семьи и де­тей изменение, человек обя­зан рассуждать и подсчиты­вать возможный ущерб.

Ведь все те “напряжения”, о которых пишет А., вполне можно было значительно об­легчить, просто увеличив долю “коммерческих” услуг в нашей советской жизни, не ломая самого строя. “Пусть будет все дороже, но пусть будет легко!” Что ж, для лю­бителей дороговизны это можно было устроить в два счета, пусть бы наслажда­лись в дюжине магазинов-му­зеев. Но ведь боролись не за это, люди соблазнились именно образом полной сво­боды (“после работы я хозяин жизни”). А это невозможно. “Мухи и котлеты” как раз не могут быть разделены, как не удается разделить котельную за­вода и отопление жилья. Так что речь шла именно о полном раз­рыве, о фаталь­ном выборе: одним котлеты, другим мухи.

Формула “после работы я хо­зяин жизни”, скажем прямо, озна­чает полный отказ от гражданст­венности и ответственности. Можно даже больше сказать, уже в ней скрыт и следующий шаг: а за­чем я вообще буду “ишачить”? По­чему бы мне не быть “хозяином жизни” все 24 часа в сутки? Ведь именно этим “Ельцин многим души успокоил”. Отсюда - миллионы челноков и массовый приток моло­дежи в преступность. А как “иша­чат” сегодня те, кто не пристроился в банду? Мой друг купил “Жигули”. Поехал - и тут же разрушился дифференциал. В картере заднего моста не было ни капли масла. Как объяснили, один рабочий, на ВАЗе, не налил масла, потому что его крадут. На 20 рублей украли - уг­робили агрегат стоимостью в 2 ты­сячи. Другой рабочий, в магазине, обязанный прове­рить наличие ма­сел, плевал на свою работу, он уже ишачить не хочет, только деньги полу­чать.

Да, советское государство было патерналистским (от слова патер - отец). Это зна­чит, что и после ра­боты чело­век не был “хозяином жизни”, а выполнял обязанности “члена семьи”, обязан был “напря­гаться”, тем более что и “отец” бы­вает не сахар, иногда гоняет зря.

Судя по письму А., главный “напряг” состоял в том, чтобы бе­гать по очередям - то за та­лончи­ком, то за водкой. Я за­острю во­прос до крайности и скажу, что очереди (“совер­шенно дурацкое и не нужное напряжение”) - необхо­димое условие и даже признак со­ли­дарного общества. Многие блага всегда дефицитны, и если за ними нет очереди, то значит, каким-то образом доступ к этим благам большинству людей перекрыт.

По мелочам можно ворчать, не переставая, но по большому счету дело в СССР шло справедливо и разумно - сначала расшивались уз­кие места в доступе людей к са­мым главным благам. Уже не было очередей за хлебом и молоком, со­кратилась в среднем до 6 лет оче­редь на квартиру (отдушиной стали и жилищные кооперативы, вполне доступные тем, кто не мог ждать). 100% жилья имело электричество - в это надо вдуматься! 2,1 тыс. го­родов, 3,4 тыс. поселков и 177 тыс. деревень были к 1987 г. газифици­рованы. Какие “напряги” были этим сняты с сотен миллионов человек! Вспомните, что значит купить и на­пилить дров на зиму, топить печку и готовить на керосинке. А. пишет, что в глазах рабочего “все это не перевешивает”... отмены талон­чика к врачу. Вот это и страшно. Это признак безвыходного кризиса. Ведь это, говоря попросту, есть помрачение ума. И не только ума, но и воображения. У жителей Кам­чатки, которые сидят по 15 часов в сутки без электричества и готовят пищу на костре, думаю, уже другое мнение о “напрягах”. То же самое - у жителей Грозного после бом­бежки. Выходит, “простой человек” этого вообразить не может, пока не испытает на своей шкуре? Но то­гда, значит, он утратил свойство, совершенно необходимое для вы­живания человека - способность предвидения исходя из опыта дру­гих. Если это состояние продлится, мы просто вымрем как народ.

А. пишет, что мелочи-напря­жения задавили советского чело­века - “ни на что другое времени уже не остается”. Если он это ис­кренне, то, значит, у него отключи­лась память. У нас именно была проблема досуга, возникшая из-за устранения борьбы за существо­ва­ние и тех “напряжений”, что она создает. Я жил в коммуналках в рабочем квартале, видел быт ра­бочих разных типов. У них был именно досуг и свобода, какие ра­бочему на Западе и не снятся. Во-первых, хорошо и часто посидеть с приятелями - и время было, и водка, и настроение. Рыбалка и грибы - святое дело, завод даже обязан был дать автобус. Один мой сосед регулярно ходил в оперу, во Дворец съездов, совсем, видно, со скуки спятил. Другой по субботам бил красавицу-жену, а за это в воскресенье обязан был вести ее и сына в театр, при гал­стуке. Вот это я понимаю, напряг, но советская власть тут не при чем. А летом, отдай не греши, все они ехали в Крым или Сочи. Месяц отпуска плюс отгулы, над изобре­тением которых поработала рус­ская смекалка (кстати, в США число дней отпуска пропорцио­нально стажу работы на предпри­ятии, но не превышает двух-трех недель). Нет, не в нехватке вре­мени дело. “Нехватку времени” люди себе вообразили, ибо у них была потребность чувствовать себя об­деленными.

Как известно, жизнь в семье и на свободном рынке - разные вещи, в каждой свои плюсы и ми­нусы. Допустим, рабочие не захо­тели жить “как в семье”, насильно не заставишь. Вопрос в другом: по­чему они решили, что “на рынке” не надо напрягаться после работы? Вот что хотелось бы услышать от А. Из его письма следует, что рабочий уверовал, будто без СССР он будет после гудка “хозяином жизни”. Почему? Над этим мы и бьемся. Ведь ника­ких для этого не было оснований из того, что все мы знаем о За­паде, даже из самых красочных филь­мов.

Я думаю, что если бы наш ра­ботяга представил себе, как он пойдет, “как в США”, к врачу без талончика, тот ему выпишет боль­ничный лист, а потом окажется, что по этому листу платить ему никто не собирается, то это бы стало бы для его ума настоящим “напряже­нием” (право на оп­лаченный боль­ничный лист в США имеют 25% рабочих и служащих). Но он об этом по­чему-то не подумал. Он счи­тал, что оплаченный больнич­ный лист - это что-то вроде воз­духа, это есть везде. И ведь мы го­ворим о Западе, где половина до­ходов рабочих вообще доплачива­ется им как пенсия из денег, вы­рванных у рабочих Бразилии, Ма­лайзии и т.д. Об этих вообще по­молчим, мы же хотели “как на За­паде”. Кстати, почему именно как на Западе? А. этого не объяснил, а ведь тут тоже большая неувязка.

Все это вещи очевидные. Так что рабочие, соблазняясь песнями ельциных, как-то должны были “обработать” их в своем мозгу. В крайнем случае, усилием воли “за­быть” о них. Вот что было бы инте­ресно узнать у А. Но он об этом молчит.

Он пишет, что люди “готовы были отдаться кому угодно, лишь бы их постоянно не напрягали”. Это - признак тяжелого умствен­ного расстройства людей, неспо­собность верно оценить утраты и выгоды. И речь тут не только о ра­зумном расчете, а об отключении даже биологических инстинктов. Да, есть сегодня люди, потерявшие работу и квартиру - и довольные. У них отключен инстинкт самосохра­нения. Да, женщины почти пере­стали рожать, и не от нехватки де­нег (в Дагестане денег меньше, чем у москвичек, а рожают). Они не хотят “напря­гаться”, они теперь “хозяева жизни”. Число авто­моби­лей утроилось, а число новорож­денных втрое меньше. От­ключен ин­стинкт продолжения рода.

А. верно пишет: “девочка сама хотела”, и соблазнить ее мог бы и немой”. Нет, уважае­мый А., “от­даться кому угодно” - это не не­мому. “Де­вочка” отдалась шпане, кото­рая ее изуродовала, ограбила, лишила возможности и даже по­требности иметь детей. У А. полу­чается, что это надо принять и оп­равдать. Но ведь это болезнь, при­чем социаль­ная, массовая. Нельзя же оп­равдывать болезнь. Потом те же люди спросят: что же вы нам не помогли, не привели в чувство? Разве не обязан лю­бой трезвый человек попы­таться вразумить “девочку”, а потом помочь ей?

На мой взгляд, А., сам того не ожидая, сформулиро­вал проблему первой, высшей важности. Мы о ней даже боя­лись прямо говорить. Суть ее в том, что за последние 20 лет советского строя в нем вырос и стал господствовать избалован­ный человек “массо­вой куль­туры”. Его жизненное кредо А. выразил так: “Я хочу рас­слабиться и не думать обо всем этом. Хочу, чтобы все было легко и без напря­жений”. В этом - основа нашей катаст­рофы, и эта основа вовсе не устранена, так что ката­строфа воспроизводится. И пе­ред нами перспектива хуже войны: нашим “избалованным массам” бу­дут да­вать жвачку и наркотики, пока они не вымрут в самом про­стом и обы­денном смысле слова. С блажен­ной улыбкой. Но пока что это до­гадки, надежного диагноза мы не имеем, - без диагноза не мо­жем мы ни лечения предложить, ни толком объясниться друг с другом.

Иногда мне пишут читатели, недовольные тем, что я агитирую за советский строй. Они ошиба­ются, не об этом речь. У нас беда похуже. Разве люди рассудили: давайте, мол, откажемся от совет­ского строя и будем строить капи­тализм? Нет! Они ни о чем не рассудили и ничего строить не собираются. Они даже не отри­цают, что страну захватили воры, которые ее сжирают, но довольны тем, что эти воры кидают и им крохи. Они непритязательны! А ин­теллигенция, которая во всем этом сыграла неблаговидную роль, должна была бы сегодня оставить мелкую грызню и помочь восстано­вить в массовом сознании способ­ность к умозаключению, расчету и предвидению.

из книги «Советская цивилизация»

--------------------------------------------------

= наша почта =