Каддафи как образец подлинности в мире тотальной лжи

Всплеск популярности Каддафи как всемирно-исторического дея­теля пришелся на 2011 год. До этого, он уже давно вел с точки зрения масс.культа эксцентрично-размеренную жизнь и по большому счету мало кого интересовал, у нас в стране, уж точно. Изредка писали про его чудачества, при шатер, про золотой пистолет, про сына-фут­болиста, про женщин-телохрани­телей - но это все не то. Этим в ис­торию войти трудно. У различных африканских лидеров, если начи­нать их перебирать можно встре­тить и не такую эксцентрику.
Такое представление как о да­леком диктаторе-эксцентрике (в меру кровавом и предсказуемым) формировалось СМИ. И большин­ство людей жило в той картине мире, где Каддафи был тем пер­сонажем с шатром, пистолетом и сыном футболистом. И не сказать, чтобы большинство эту картину принимало. Оно просто отмечало для себя такой факт - да, есть Каддафи, и про него можно ска­зать то-то, то-то и то-то. И практи­чески никто не читал ни речей Каддафи, ни его "Зеленой книги", не изучал принципы на которых построена Джамахирия, а самым известным для масс из сыновей Каддафи был не "полководец" Ха­мис, и даже не "политик" Саиф, а тот самый сынуля футболист, за­светившийся когда-то в "Ювен­тусе".

Причем надо понимать, что на са­мом деле и тогда существовал бу­дущий герой войны Хамис, и го­ворливый политик Саиф, и талант­ливый организатор Мутассим. Они были и тогда, но просто большин­ство про них ничего не знало и даже не испытывало потребности узнать.

В современной масс.культуре, популярные представления о Кад­дафи и его семье прочно находи­лись на задворках общественного сознания. Практически никто не видел в нем очевидной ныне под­линности, и тем более никто не ви­дел в нем того всемирно-историче­ского величия, которое сейчас хо­рошо заметно даже самым недале­ким гражданам.

Разумеется, законченный исто­рический образ Каддафи сформи­ровался в 2011 году и по большому счету, именно события 2011 года определили для Каддафи место в истории, несмотря на то, что и его приход власти и его труды на благо ливийцев, тоже имели серьезное значение. Но в таких вещах зачас­тую и проявляется гримаса истории - то что было до 2011 было ко­нечно же важно, но не так важно, как то, что произошло в 2011.
Вольно или невольно, но агрес­сия против Ливии, дала широким народным массам посмотреть на Каддафи вблизи, не только как на правителя, но и как на человека. И многих в этот момент приближен­ного рассмотрения охватило оза­рение. Они увидели подлинность. Публичный образ Каддафи ока­зался не упаковкой - сопротивляясь агрессии он полностью соответст­вовал тем принципам, которые провозглашал. Он не сдался агрес­сорам, он со­противлялся агрессорам, он не бе­жал от агрессоров.
Все это, конечно же, логично вы­текало из его работ и речей, но массы то этих работ не читали, а речей не слушали. Это уже после началось повальное зачтение "Зе­леной книги" и старых речей пол­ковника. И когда люди видели сов­падение выдвигаемых тезисов из­ложенных на бумаге с реальными поступками. начал рождаться тот мифический Каддафи, который не­сомненно уже вошел в историю безотносительно того, жива его физическая оболочка или мертва. Разумеется он таким был и ранее, но большинство увидело это только сейчас. Такой прижизнен­ной мифологизации в истории че­ловечества удостаивалось очень мало людей. Разумеется, самый очевидный аналог, это коллектив­ный миф о Че Геваре.

В чем особенность таких ми­фов? В первую очередь они отме­тают все то, что мифу не соответ­ствует - грязь вражеской пропа­ганды, реальные и мнимые ошибки мифологического героя - главный герой мифа приобретает все воз­можные положительные черты и теряет все отрицательные.
Тут нет деления - хорошо/плохо - это данность, с которой нам жить. Мифический образ Каддафи соз­данный в 2011 году уже прочно вошел в современную масс.культуру, причем как и в слу­чае с Че, он вошел в эту масс.культуру вопреки желаниям рулевых медийных империй, кото­рые старались на протяжение всего 2011 года не допустить скла­дывания этого мифа и его широ­кого распространения.

Каддафи как очевидно должен был войти в историю как кровавый тиран-самодур, который в конце концов струсил. Его таким хотели видеть и грубый вброс, мол он прятался в канализационной трубе, был еще одной попыткой предот­вратить неизбежное.

В итоге получилось все с точно­стью до наоборот. Каддафи вошел в историю как мудрый лидер до конца сражающийся с агрессорами без страха и упрека. Весь негатив связанный с Каддафи по мере формирования этого мифа посте­пенно отваливался, так же как ге­роическая одиссея кубинского ре­волюционера затмила собой все то что он делал или не делал.
Произошло крайне неожиданное явление для общества спектакля, где правит бал постмодерн. Люди совершенно далекие от Ливии, Каддафи и его принципов, вдруг неожиданно (и прежде всего для самих себя) поверили в Каддафи, потому что он стал символом того, что они уже долгие годы не могут для себя найти. Каддафи стал прежде всего символом подлинно­сти. Он показал, что подлинность в мире есть, просто она не всегда заметна в королевстве кривых зер­кал, где объективность отражаясь в этих кривых зеркалах экранов те­левизоров и мониторов, превраща­ется в беспредметное месиво.
Каддафи, который был гостем из прошлого, из эпохи Холодной Войны и пост-военного периода, неожиданно для всех стал обра­зом, коренным образом всту­пающим в противоречие с су­ществующими представле­ниями о реальности, где под­линности казалось бы не должно остаться.

А ведь для этого потребо­валось всего-то - ответить за свои слова - не струсить, не убежать, сражаться.

Именно в этом глобальное отличие Каддафи от Хуссейна или Милошевича, которые сдались и лишь подтвердили для масс, что все выспренные фразы того же Хуссейна не стоят ничего. И Хуссейн и Ми­лошевич сдались и тем самым самолично поставили крест на своем месте в истории. У них был шанс разыграть тот Исто­рический Сюжет, который предоста­вился Каддафи, но они им не воспользовались.
Именно поэтому конечная исто­рическая оценка у них будет со­вершенно разная.

Война в Ливии показала нам Ве­ликий Сюжет и Великого Героя. То, чего казалось бы уже не могло быть. Ни в одной из войн начиная с 1991 года, мы не видели ни Сю­жета, ни Героя. Старые смыслы и сюжеты казалось бы давно закон­чились. И есть глубокий символизм в том, что именно старый полков­ник показал всему миру, что даже в разлагающем зловонии постмо­дерна может быть Сюжет и может быть Герой.

И от этого осознания, вера лю­дей в Каддафи на протяжение года лишь крепла, они видели в нем то, чего не видели в своих лидерах. Хотя казалось бы, какое дело гра­жданам бывшей красной империи до далекого ливийского полков­ника. Зачем они пишут на стенах "Каддафи жив!"?

Некоторые просто не понимают, что в нашем обществе остро ли­шенном внятной Идеологии (ок­ромя потреблядства, конечно же), лишенном Сюжета развития и ли­шенном Героев (старые герои рас­топтаны и оплеваны, новых не создали), идут глубинные тектони­ческие процессы незаметные за многочисленными кривыми зерка­лами. Не находя в окружающей ре­альности требуемой подлинности, люди смотрят в свое прошлое или на внешний мир, пытаясь хотя бы там разглядеть что-то кроме фальшивых медийных образов.

Отсюда и феноменальная попу­лярность давно умершего Сталина. Отсюда и столь же массовая попу­лярность старого ливийского пол­ковника. Для современной России это символы идеологического ту­пика, когда Героями становятся давно умерший вождь погибшей страны и африканский лидер, сра­жающийся с неодолимой силой в ливийских песках.

Не в силах разглядеть в окру­жающей реальности настоящую подлинность, общество заполняет эту пустоту своим прошлым и час­тичкой чужого Сюжета. Эти люди знают, что никто из нынешних вож­дей не сможет ответить за свои слова так как Каддафи. Тут нет ло­гичного объяснения - это просто вера в то, что Каддафи лучше. В этом собственно и заключается суть. Подлинное рождает веру. Не подлинное - неверие.

Поэтому когда на коллективный миф о Каддафи начинают поку­шаться, называя людей поддержи­вающих Каддафи фанатиками или того хуже, это всего лишь еще один фронт войны подлинного с не подлинным. Кому нужен объекти­визм королевства кривых зеркал если он показывает только пустоту - полный идеологический вакуум и отсутствие смысла?

Подлинная историческая роль Каддафи заключается не только и не столько в том, что он сделал для Ливии. Каддафи сделал куда как более важное дело - своей борьбой он в течение этого года менял и меняет мировоззрение людей во всем мире. Он показывал - да тяжело, смертельно тяжело, но с смрадной машиной пост.модерна можно и нужно бороться. Показы­вал своим примером, своей жиз­нью, которая всю войну была в пе­рекрестье прицелов.

И поэтому совершенно ло­гично, что несмотря на вал сооб­щений о гибели Каддафи, значи­тельная часть его сторонников от­казалась с этим смириться. Более того, я уверен, что даже если Кад­дафи действительно убит (а у меня на этот счет еще есть со­мнения), все равно - будут люди, которая несмотря ни на что скажут "А все таки он жив!". И они будут правы, потому как даже мертвый Каддафи как и Ленин "Живее всех живых". Он уже давно больше чем человек. Каддафи живой он или мертвый, стал всемирно-истори­ческим коллективным мифом. А миф, в отличие от человека, унич­тожить невозможно.
Повторюсь, я пока не уверен, что Каддафи действительно убит, но даже если это действительно произошло, на сложившийся об­раз первого Героя XXI века это уже не повлияет.

На тему возможной гибели Кад­дафи, мне вспоминается стихо­творение молодого Сталина, ко­торое можно рассматривать как пророческое:

«Ходил он от дома к дому,
Стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури,
С нехитрою песней своей.

А в песне его, а в песне
Как солнечный блеск чиста,
Звучала великая правда,
Возвышенная мечта.

Сердца, превращенные в камень,
Заставить биться сумел,
У многих будил он разум,
Дремавший в глубокой тьме.

Но вместо величья славы
Люди его земли
Отверженному отраву
В чаше преподнесли.

Сказали ему: «Проклятый,
Пей, осуши до дна...
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!»

В случае с Каддафи можно быть уверенным - его Правда не затеря­ется в истории и те сердца которые он разбудил своей беспримерной борьбой будут нести с собой час­тичку той подлинности, которую дал им Каддафи