Интеллигенция и советская власть

в чем причина патологического антисоветизма некоторых интеллигентов?

У многих людей, склонных ненавидеть советский (грой, я замечал не экономические и не идеологические, а чисто психологические (а значит, гораздо более силь­ные) причины. Это люди, вообще мрачно смотрящие на мир, хотя нередко они представляют себя бонвиванами и весельчаками, нуждаются в такой маске. Один из собе­седников в Интернете, который участвовал в обсуждении этой темы, Б., пишет о своей юности: «Мои родители не­плохо получали, семья вообще была не очень бедная... Вообще, хоть я тогда особо не видел жизни, окружающая жизнь представлялась мне кадрами из мрачного фильма антиутопии: пьянство, тотальное воровство, злые люди в серой страшной одежде. Вспомните, в чем ходили наши женщины?»

Здесь — даже не мировоззрение, а мироощущение, и спорить с ним глупо. Надо бы только Б. признать перед самим собой, что все это — вещи иррациональные, объ­ект психоанализа, а не социологии. Я могу изложить го­раздо более типичное видение советской жизни, которое было у меня и подавляющего большинства моих сверст­ников. Отец не пришел с войны, зарплата матери стандартная, побочных доходов нет. Люди в массе своей доб­рые и прекрасные. Одежда наша (перешитая из военной формы) была теплая и красивая, у меня, например, даже из офицерского сукна. Женщины ходили в замечатель­ных платьях и были очень милы. Элегантных прокладок с крылышками у них не было, тут нам крыть нечем — но и это бы пришло, только без фанфарного шума по теле­видению. Один высокопоставленный придурок из вид­ных демократов заявил, например: «Женщина, которая не умеет водить машину, для меня уже не женщина». Ведь это — тоже мироощущение, и спорить с ним бесполез­но. Он это видит так, а мы понятия «женщина» и «шофер» разделяли. Проблема в том, что, как показал опыт, суще­ствует техническая возможность резко изменить у мно­жества людей восприятие их жизни — практически без изменения ее материальных основ. То, чему они раньше радовались, начинает им казаться мерзким. Но это — из другой оперы.

Если же Б. хочет конструктивно разбираться в на­шей смуте, то следовало бы ему отметить очень важную черту советской жизни — сочетание непритязательно­сти («серая одежда») с большим компонентом роскоши, даже аристократизма. Когда в 9-м классе ввели мальчи­кам форму, я купил себе х/б, а не шерстяную — жалко было денег. Зато тогда же купил себе мотоцикл (сам день­ги заработал, без всякого конфликта с советской систе­мой). И объездил на мотоцикле Северо-Запад СССР. До этого захотелось мне ездить на автомобиле — пошел в Клуб юных автомобилистов, ездили до Крыма. Нравились лошади — пошел в кружок и ездил верхом. Сейчас го­ворят, что не надо всего этого бесплатно — получи при­быль и покупай. Это иллюзия. Те, кто так говорит, видно, не знают Запада. Многое можно купить, но аристократической роскоши нельзя, для нее нужна определенная ок­ружающая среда. Она в СССР была — для всех, кто хотел и готов был сделать усилие. Нынешняя система ее унич­тожила. Общество (речь идет, само собой, уже только о его состоятельной части) погружается в мещанство и по­шлую культурную среду. Реликты советского строя угас­нут независимо от финансов, ибо всем будет «некогда», как у среднего класса на Западе.

Вообще, в сознательном антисоветизме (а это нечто совсем иное, нежели наш обывательский, «бытовой» ан­тисоветизм людей, доверчиво слушающих Хазанова и рассказывающих байки про отравленную крысу) есть, по-моему, недоброжелательная ревность к тем, кому хоро­шо и весело было жить. И потому вот уже десять лет как победила их антисоветская революция, а ни песен хоро­ших у них не появилось, ни поэтов. Только и мелькают безумный Евтушенко и Андрей Вознесенский, похожий на гнилой гриб.

Проявлением пессимизма антисоветского мироощу­щения был страх — по своему типу чуждый русской культуре, а напоминающий западный экзистенциальный страх, страх перед неопределимой опасностью.

Речь идет не о том нормальном и разумном страхе перед реальными опасностями, который необходим и ор­ганизмам, и социальным группам, чтобы жить в меняю­щемся, полном неопределенностей мире. Нет, как раз эта осмотрительность и способность предвидеть хотя бы личный ущерб была у интеллигенции отключена в ходе перестройки. Ведь уже в 1988—89 гг. было ясно, что тот антисоветский курс, который интеллигенция с восторгом поддержала, прежде всего уничтожит сам смысл ее соб­ственного существования. Об этом предупреждали до­вольно внятно — никому из сильных мира сего в разрушенной России не будет нужна ни наука, ни культура. Нет, этого разумного страха не было, и сегодня деятели куль­туры и гордая Академия наук мычат, как некормленная скотина: «Дай поесть!»

Речь идет о страхе внушенном, бредовом, основания которого сам трясущийся интеллигент не может объяс­нить. В него запустили идею-вирус, идею-матрицу, а он уже сам вырастил какого-то монстра, который лишил его способности соображать. Вот большинство интеллиген­ции в 1996 г. проголосовало за Ельцина (особенно крас­норечива позиция научных городков). Социологи, изу­чавшие мотивы этого выбора, пришли к выводу: в нем доминировал страх— перед Зюгановым! Никаких позитивных причин поддержать Ельцина у интеллигенции уже не было. Полностью растоптан и отброшен миф де­мократии. Нет никаких надежд просочиться в «наш об­щий европейский дом». Всем уже ясно, что режим Ель­цина осуществляет демонтаж промышленности и вообще всех структур современной цивилизации, так что шансов занять высокий социальный статус (шкурные мотивы) ин­теллигенция при нем не имеет.

Если рассуждать на холодную голову, то овладев­шая умами образованных людей вера («Придет Зюганов и начнет всех вешать») не может быть подтверждена аб­солютно никакими разумными доводами, и этих доводов в разговорах получить бывает невозможно. Более того, когда удается как-то собеседника успокоить и настроить на рассудительность, на уважение к законам логики, он соглашается, что никакой видимой связи между сталин­скими репрессиями и Зюгановым не только нет, а более того, именно среди коммунистов сильнее всего иммуни­тет к репрессиям. Тем не менее предвыборная стратегия Ельцина, основанная на страхе, оказалась успешной.

Если бы этот страх лишь грыз и мучил душу интел­лигента, его можно было бы только пожалеть. Но психоз стал политической силой, потому что ради избавления от своего комплекса интеллигенция посчитала себя вправе не жалеть никого. Поддержать такие изменения в стране, которые причиняют несовместимые с жизнью страдания огромному числу сограждан. Видя воочию эти страдания, антисоветская интеллигенция, тем не менее, поддержива­ет причиняющий эти страдания режим, оправдывая это единственно своим избавлением от самой же созданно­го страшного привидения.

Одним из важных мотивов в антисоветских стенани­ях элитарной интеллигенции был, как ни странно, чисто шкурный — «при советской власти нам недоплачивали!». Странно было именно то, что эти жалобы очень сочув­ственно воспринимались массовым сознанием — такова была любовь к народным артистам и поэтам.

В среде научной интеллигенции эта тема тоже мусси­ровалась, но с гораздо меньшим успехом. В лаборатории иногда кто-нибудь заводил такие речи: «Помнишь, ста­жер у нас был из Штатов, тупой такой? Вот, получает 30 тыс. долларов в год. А ты бы сколько там получал?» Это были странные речи. Казалось бы, какая связь? То Шта­ты, а то тут. Разные страны, разные деньги, разный хлеб, все разное. Нелепо вырывать какой-то один элемент и его сравнивать. Ответишь в таком духе, собеседник сразу ме­няет тему разговора, не спорит. Но, видимо, кружки еди­номышленников на этот счет складывались уже с 60-х го­дов, и между собой часть ученых эту тему мусолила. Уди­вительно несистемное мышление. Скажи прямо: нравится мне в США, а тут не нравится!

Но все же, по моим оценкам, среди ученых большо­го распространения шкурный мотив не имел. В среде художественной интеллигенции — другое дело. И когда во время перестройки наши таланты заговорили об этом сокровенном, ушам своим трудно было поверить. Каки­ми обделенными они предстали! И самое поразительное, что они скрупулезно высчитывали, сколько им советская власть недоплатила — но чудесным образом забывали о том, что она им дала, и каков был уровень потребления у них по сравнению с работниками других профессий.

Помню, выступала по телевидению Мария Миронова. Мне она всегда казалась посредственной артисткой, ко­торая где-нибудь в Голливуде вообще бы перебивалась с хлеба на квас. Но почему-то перестроечная закулиса сделала из нее и Андрея Миронова каких-то символиче­ских гениев, и экран для ее рассуждений предоставлялся очень часто. Она и подняла эту больную тему — как со­ветская власть держала великих артистов в черном теле и безжалостно вырывала у них кусок хлеба, заработан­ный большим нервным напряжением и вдохновением.

М.Миронова говорила о себе, но выходило, будто она выражает мнение всего своего цеха (в чем я искренне со­мневаюсь). Но весь ее рассказ был удивительно проти­воречив (вот уж некогерентность в чистом виде). Перед тем как начать свою песню о «черном теле» и низких до­ходах, она со вкусом и даже со страстью рассказывала о том, что собрала одну из лучших в мире коллекций фар­фора — такое у нее было увлечение. Казалось бы, она должна была бы смекнуть, что бесплатно антикварные фарфоровые вазы нигде в мире не даются, даже таким актрисам, как она. Значит, были у нее при советской вла­сти денежки.

В 80-е годы моя семья снимала дачу в очень хорошем месте недалеко от Москвы, и мы ходили на речку мимо дачи М.Мироновой. Полгектара прекрасной земли, дом

с газом, телефоном, канализацией и т.д., к дому асфаль­тированное шоссе. Да и в Москве квартира, судя по телепередаче, незаурядная. Об этих мелочах, полученных от государства, артистка вообще забыла упомянуть. Они ею были получены как бы из воздуха, как часть приро­ды, по какому-то высшему праву. Спасибо, мол, за то, что вы есть. А на самом деле это была именно плата, и очень немаленькая.

Но с Мироновой много требовать и не приходится. А вот в июле 1999 г. в передаче «Тихий дом» (с С.Шолохо­вым) откровенничает моя любимая певица, замечатель­ный наш голос — Елена Образцова (лауреат Ленинской и Государственной премий, Герой Социалистического Тру­да). Она ударилась в философию и стала рассуждать о роли счастья и страдания в творчестве: «Один момент в жизни сделал меня счастливой — это ненависть»* Веду­щий состроил удивленное лицо: мол, как так? И певица поведала ужасную историю. Она договорилась с Аббадо участвовать в записи «Реквиема» Моцарта. Приехала в Милан и узнает, что эту партию дали другой певице. По­чему? Аббадо ей объясняет, что якобы какой-то чиновник из Министерства культуры СССР забыл прислать какую-то телеграмму, необходимую для заключения контракта. Образцова, по ее словам, «была потрясена, возмущена, почувствовала себя абсолютной рабыней» и захотела ос­таться за границей — она «возненавидела СССР».

А как же счастье? Оно пришло попозже, вечером, ко­гда она в концерте пела с Аббадо в сцене судилища, где посылала проклятья жрецам — «я проклинала Советскую власть». Проклинала не забывчивого чиновника, не сво­его друга Аббадо, который поленился позвонить ей, что­бы ликвидировать недоразумение (если только дело и вправду было в телеграмме, а не в обычных артистических интригах). Нет, она проклинала ни много, ни мало Советскую власть и ненавидела страну. А ведь она про­шла типично советский путь в искусство — в провинци­альном городе училась петь классические арии во Двор­це пионеров.

Можно бы понять — натура художественная, впечат­лительная, был у нее в Милане момент аффекта. Но го­ворить это через много лет как о важном и дорогом для нее моменте жизни («счастье»), по Центральному телеви­дению всему народу — это какая-то невероятная бесчув­ственность. Неспособность положить на одни весы свою обиду и свое проклятье. Так же, как говорить о той оби­де, какую нанес ей Советский Союз — у нее из квартиры забрали предоставленный ей на время хороший рояль. Поминать это человеку, который на свои доходы мог бы десятки таких роялей купить.

В целом, жалобы на то, что советский строй их разо­рил, стали обычными в среде антисоветской элиты. Кста­ти, на этом свихнулась, в общем, вовсе не та небольшая часть советского общества, чьи деды или отцы действи­тельно что-то потеряли вследствие установления совет­ского строя. Утех как раз мысли о возможном богатстве имели элегический характер (как у моего товарища по парте, дедушка которого имел свечной заводик). Они не становились частью политического проекта. Расщепле­ние сознания произошло скорее у тех, кто мечтал о бо­гатстве как избавлении от комплекса неполноценности и кого советский строй как раз поднял из низов — но под­нял не настолько, чтобы утолить этот комплекс. Да ведь есть люди, у которых этот комплекс неутолим.

Эту странность замечали даже иностранные «нату­ралисты», нахлынувшие в Москву с приходом Горбаче­ва. Американская журналистка М. Фенелли, которая наблюдала перестройку в СССР, отмечает в своих записках: «Интересно, впрочем, что места, где я встречалась со сле­дами германской помощи «голодной перестройке», были квартиры вполне благополучных деятелей либерально­го истеблишмента, нуждающихся, на мой взгляд, скорее в рекомендациях Поля Брэгга (известный американский диетолог, борец с ожирением)... Все они очень любят жа­ловаться на разорившее их прошлое, однако трудно по­нять, каким образом Троцкий или Ленин помешали Гав­риилу Попову, черноморскому греку из небогатой семьи, при последних коммунистических правителях подняться к видным постам в научной элите» («Век XX и мир», 1991, № 6). Вообще, приход к власти людей мелочных и озлоб­ленных — большая трагедия для страны.

Но все же тот факт, что очень многие из элитарной художественной интеллигенции, особенно из сферы кино, театра и музыки, активно выступили как проводники ан­тисоветской идеологии, еще не нашел хорошего объяс­нения. Есть много частных причин, которые пока что не складываются в целостную систему. Шкурные мотивы — одна из таких причин. Есть и другие столь же невинные причины — лицедеи, говорят, и не должны иметь убеж­дений, иначе они не смогут перевоплощаться. Атак как этот профессиональный цех изначально возник для услу­жения платежеспособной публики, то концентрация де­нег именно в руках антисоветской части общества застав­ляет артистов приспособиться к ее запросам.

Я думаю, этот фактор можно принять во внимание как общий фон, но он вряд ли может быть решающим для артистической верхушки — людей типа М.Ульянова и Э.Рязанова, М.Захарова или Н.Михалкова. Они уже во­обще чувствуют себя на вершине, с которой сбросить не­возможно, да и с деньгами у них, думаю, вопрос решен.

Мне кажется, важная причина таится как раз в том, что вызывает удивление многих — эти артисты порождены советским строем. Людей удивляет, как же они могут его так ненавидеть, если они — его порождение, если они получили свой статус и множество благ именно от это­го строя.

Если присмотреться к творческой судьбе особенно страстных ненавистников советского строя, то можно за­метить, что у всех у них, ставших известными и люби­мыми художниками в советское время, с падением СССР вдруг как будто кто-то вынул из души творческий аппа­ратик. То, что они теперь производят на свободе и при «своей» власти, оставляет гнетущее ощущение полного творческого бессилия. Это само по себе — необычное и важное явление в культуре.

Э.Рязанов, снимавший в советское время гармонич­ные и остроумные фильмы, с тонкими ассоциациями и многослойной мыслью, вдруг, перейдя открыто в анти­советский лагерь, стал раз за разом выдавать тупую, на­тужную и бестактную муру. Как может произойти такой моментальный распад? В Новый год (2001) по разным ка­налам телевидения одновременно передавали разные фильмы Рязанова — он же придворный режиссер. Мож­но было сравнить «Иронию судьбы» и «Загнанные кля­чи». Какой контраст! О Н.Михалкове и А.Кончаловском и говорить нечего, такое мурло из них вылезло, какого ни­кто не ожидал.

На мой взгляд, дело в следующем. В ходе культурно­го строительства в СССР была создана целая индустрия, производящая «продукты культуры», и такая же индуст­риальная система подбора и подготовки кадров. Обшир­ная категория людей обладает хорошими способностями для художественного творчества по жесткому заказу, «в рамках системы». Эта система должна задать им главные, «высокие» идеи и общий пафос (идеологическую базу), а также установить эффективный контроль (цензуру). В этих условиях Э.Рязанов снимет фильм «Берегись автомоби­ля», а А.Кончаловский фильм «Первый учитель» — шедев­ры мирового кино.

Как только эта система рушится, и эти люди остают­ся без заданных идей и без цензуры, а вынуждены выни­мать высокие идеи (сверхзадачу) из своей собственной души, сами устанавливать для себя этические и эстетиче­ские рамки и нормы, то оказывается, что на выполнение таких задач их душа не способна. И при всем их мастер­стве на уровне малых задач, они не могут создать этиче­ски приемлемое и художественно целостное произведе­ние — не могут они быть художниками без художествен­ного совета и без цензуры.

Почему же эти люди возненавидели советский строй, при котором они как раз и могли состояться как худож­ники? Потому, что их сожрал комплекс неполноценности. После первых своих успехов и премий они, по недостатку ума, приписали всю заслугу себе лично. Может быть, даже в душе посмеялись над цензурой, которую они обвели во­круг пальца — не заметили, что шли на помочах этой цен­зуры. Но с возрастом все умнеют, и они стали в душе по­нимать, что сами по большому счету бесплодны, а творче­ски продуктивны только в составе большой бригады.

Для доброго и веселого челове ка в таком открытии, которое почти каждый из нас в какой-то момент делает, нет никакой трагедии. А люди типа М.Ульянова или Э.Ря­занова, наоборот, возненавидели ту почву, которая их пи­тала. Эта ненависть лишь усугубилась оттого, что они ос­тались в дураках (в творческом плане) — новый строй, одной ногой стоящий на воровстве, в принципе не может служить для художника источником большой идеи. Что-то позитивное, какой-то ницшеанский пафос «сверх­человека» еще можно найти на Западе, у идеологов «зо­лотого миллиарда», но туда наших экс-советских мэтров не берут уже по возрасту. Загнанные клячи!

Вот они в злобе и грызут уже мертвую руку, которая их кормила — грызут и мажут своей слюной образ совет­ской страны, «где они жили, как пила на суку».

Кстати сказать, они и как глашатаи антисоветизма бы­стро теряют ценность. Один из собеседников в Интернете отметил эту парадоксальную вещь — антисоветский па­фос Ахмадулиной и Плисецкой оказывает действие толь­ко на советских людей. Новое поколение, не прошедшее советскую школу и не воспринявшее советскую культуру, к ним будет глухо, потому что оно не будет читать стихов Ахмадулиной и любить «Умирающего лебедя» Плисецкой. Кто это такие, что за чувихи? Пила на суку!

(из книги «Антисоветский проект»)

----------------------------------------------------

Андрей Игнатьев

Сквозь

Свиные

Рыла

Никогда не был поклонником Бриджит Бардо, особенно из-за ее глупых нападок на мусульман, но одно ее высказывание мне очень нравится: это то, что современное искусство это дерьмо в прямом и переносном смысле. Для того, чтобы убедиться в правоте этих слов, достаточно сходить на выставку «продвинутых» современных художников, прочесть книгу какого-нибудь модного гламурного автора или посмотреть фильм сверхпопулярного режиссера. Взять, к примеру, прошедший в мае этого года кинофестиваль в Каннах. Главных призов удостоились вполне достойные, по меркам прогрессивной общественности, ленты: филиппинский фильм про изнасилование, убийство и расчленение проститутки полицейскими, первая китайская гей-мелодрама (это где про однополые страдания) и еще фильм известного порноизвращенца-чернушника Ларса фон Триера с говорящим названием «Антихрист».

Во всех этих нечистотах очень любят рыться свиньи – свиньи современного мира. Свинства, конечно, хватало во все исторические эпохи, но никогда оно еще так не выставлялось сознательно и горделиво напоказ и считалось признаком культурности и утонченности, разве что в Древнем Риме эпохи упадка.

Этим свиньям мало, что они сами живут в хлеву, они хотят превратить весь мир в один большой свинарник. One World – One Piggery. С диким злорадством они сообщают, что на северокорейском телевидении появилась реклама пива, или что в Тегеране среди протестующих против итогов президентских выборов немало молодежи, которая не хочет жить по законам шариата, а хочет колоться и нюхать клей. На их взгляд, жрать пиво мегатоннами или колоться и нюхать клей это очень прогрессивно и демократично, а быть просто порядочным человеком, иметь духовный стержень в жизни – это полный отстой. Налицо страстное желание вымазать в грязи все, до чего удастся дотянуться рылом. И чем кощунство больше, тем лучше. Особый шик – написать или снять какую-нибудь гадость про Иисуса Христа, тогда успех гарантирован, благо, инквизиция уже давно не работает, а представители христианских церквей, зараженные светским гуманистическим пафосом, отделываются словесными протестами. А вот с мусульманами такое не проходит, и святотатцам вроде Салмана Рушди или датских карикатуристов приходится потом прятаться всю оставшуюся жизнь. Потому что мусульмане - люди серьезные и дурацких шуток евродегенератов не понимают.

А отечественным хрякам и хавроньям не дает спать советское прошлое. Это и понятно: живые карлики всегда не упускают случая пнуть мертвых титанов. Интеллектуальная обслуга хозяев жизни с Рублевки спешит обгадить все, относящиеся к той эпохе, когда этих самых хозяев и быть то не могло. Вот один бойкий историк разоблачает Павлика Морозова: дескать, он и пионером-то не был, отца сдал, потому что его науськала мать, и убили его, конечно, злые чекисты. Вот бывший советский актер Каневский, не смогший прижиться на своей исторической родине и непонятно на что обозленный (вроде бы диссидентом не был, в психушках не лечился), каждый раз в своей передаче «Следствие вели…» торжественно сообщает, что в СССР тоже были проститутки и маньяки, а как же без них. Вот один еще детективщик, только помоложе, радует телезрителей псевдохудожественными фильмами про то, что Берия отравил Сталина. И конца и края этому не видно.

Свиньи хотят, чтобы их хлев стоял вечно, отсюда дикая популярность тем вроде омолаживания и продления срока жизни, хотя современные люди и так живут слишком долго (при этом слабо размножаются). Бабку-актрису черти в аду заждались, а она все рекламирует крем против морщин или пилюли от похудания. «Найден эликсир вечной молодости» или «средство сохранить потенцию до ста лет» - такими заголовками пестрит пресса. Вечно молодая хрюшка, почти что поросенок, скрещенная при помощи биоинженерии и нанотехнологий с кроликом из «Плейбоя», вот это символ той цивилизации, в которой мы живем.

Зловония все больше, и все громче звучит хрюканье над миром.

--------------------------------------------------

= истина от демократов =

КРАСНЫЕ

ВОЗВРАЩАЮТСЯ

(к итогам региональных выборов в Германии)

В воскресенье в трех федеральных землях Германии — Сааре, Тюрингии и Саксонии — прошли выборы в местные парламенты (ландтаги), ставшие репетицией общенационального голосования 27 сентября. Формальную победу во всех регионах одержал блок ХДС/ХСС, возглавляемый канцлером Ангелой Меркель, однако по сравнению с выборами четырехлетней давности позиции христианских демократов серьезно пошатнулись. На этом фоне эксперты отмечают сенсационный успех молодой Левой партии — именно эта сила в будущем может стать главным конкурентом ХДС.

Показать результат, сопоставимый с предыдущими достижениями, у христианских демократов получилось лишь в Саксонии: четыре года назад блок ХДС/ХСС получил там 41,1% голосов, а в минувшее воскресенье — 40,2%. В остальных землях потери правящего блока оказались куда более ощутимыми: минус 13% в Сааре (34,5% набранных) и минус 11,8% в Тюрингии (набрано 31,2% голосов). Теперь соратники Ангелы Меркель могут утратить контроль над ландтагами в этих регионах.

Эксперты называют такие итоги катастрофическими для ХДС, однако их главным конкурентам на сентябрьских выборах в бундестаг — Социал-демократиче­ской партии Германии (СДПГ) — хвастаться тоже нечем. В Тюрингии и Саксонии они не смогли занять даже второе место, уступив его Левой партии, которая во всех трех землях преодолела 20-процентный рубеж, а в Саксонии и вовсе получила вдвое больше голосов, чем СДПГ. Левая партия сформировалась два года назад в результате слияния отколовшейся от СДПГ фракции с Партией демократического социализма — преемницей правящей партии ГДР. Последним фактором ряд наблюдателей и объясняют вчерашний успех левых: Саксония и Тюрингия как раз восточные земли.

Однако немецкий политолог Александр Рар с таким подходом не согласен: в Сааре левые хоть и уступили СДПГ, но превзошли свой же результат в Саксонии. «Считать левых партией восточных немцев неправильно — это сила масштаба всей Германии, — говорит г-н Рар, — Их успех — это шок для старых элит и для всей страны, где двадцать лет славят падение коммунизма, и вот пост­коммунисты выходят на федеральный уровень, собирая протестные голоса».

Несмотря на близость по ряду позиций, лидер СДПГ Франк-Вальтер Штайнмайер блокироваться с левыми отказывается. Это оставляет социал-демократам возможность удержаться у власти только при сохранении нынешней «большой» коалиции с ХДС. «Тогда электорат г-на Штайнмайера окончательно переметнется к левым, — полагает Александр Рар. — СДПГ и так уже де-факто не социалисты, а консерваторы, и левые — поскольку в правительство они не входят — давят их бескомпромиссностью позиции и возможностью свободно критиковать Ангелу Меркель».

Вячеслав Леонов, 01.09.2009

www.rbc.ru

ОТ РЕДАКЦИИ: Сегодня всем очевидно, что т.н. «социал-демократы» не представляют собой никакой реальной альтернативы режиму транснациональных корпораций и финансово-промышленных группировок. СДПГ – это давно уже не социал-реформистская, и даже не левобуржуазная партия. Как и большинство европейских «социалистов» и «социал-демократов», эта партия – партия крупной буржуазии, ничем принципиальным от ХДС не отличающаяся. Стоит ли удивляться оттоку ее избирателей к коммунистам?

Как говорится, можно обманывать всех – но недолго, можно обманывать всегда –немногих, но нельзя обманывать всех всегда. Коллапс европейской «социал-демократии», давно уже превратившейся в дублера правобуржуазных партий, закономерен! Столь же закономерен и успех коммунистов…

-------------------------------------------------------

Внимание!

Все номера бюллетеня и документы «Сталинского блока Красноярья»

выложены на страничке