Жемчужина Внутреннего моря

На реке Ёдо к отплытию в устье готовился небольшой флот речных судов, и берег был заполнен шумной толпой. С наступлением лета, когда его обязанности при дворе стали не такими неотложными, Киёмори наконец-то отправлялся в Ицукусиму к усыпальнице предков. Стояли суда всех размеров и видов: пассажирские, для перевозки лошадей и оружия, груженные продовольствием.

– Токитада еще не приехал? – недовольно осведомился Киёмори.

– Скоро должен быть, – ответил Норимори, успокаивая своего нетерпеливого брата.

Норимори и двое его офицеров, а также бывший пират Митиёси сопровождали Киёмори в путешествии через Внутреннее море. В группе, насчитывавшей почти тридцать человек, были также плотники, каменотесы, строители и другие рабочие.

Киёмори повернулся к Красному Носу, который стоял позади.

– Бамбоку, Токитада так и не приехал. Может, нам отправляться?

– Ну, можем еще немного подождать. Он опаздывает, но обязательно приедет.

– Как ты думаешь, почему он задерживается?

– Как будто что-то произошло с одним из его слуг. Прошлой ночью был пожар в «веселом квартале».

– Почему это должно его задерживать?

– Я слышал, что у одного из его слуг произошла ссора со слугой какого-то господина, после чего и начался пожар.

– Еще одна стычка между воинами?

– В последнее время они, кажется, происходят все чаще и чаще. Охранники при экс-императоре и при дворе все время оскорбляют друг друга и нарываются на ссоры.

– Соперничество наверху доходит и до них? Досадно…

– Воины, по-видимому, еще не остыли после резни двух последних войн. Не хотелось бы лишний раз повторяться, но воины в наши дни становятся чересчур своевольны.

– Сейчас нам на это не стоит обращать внимания. Их так долго притесняли, а теперь они только начинают поднимать головы… Но что же случилось прошлой ночью?

– Слуга выпил немного лишнего и оклеветал вторую супругу его величества… Другой услышал его и стал спорить. Вот так все и началось.

– Это что, было причиной пожара?

– Как будто так.

– Мы можем не обращать внимания на чванство, но пожаров и личных ссор из-за политики терпеть не должны.

– Однако очень похоже, что воины постоянно превращают враждебность между их величествами в ссоры между собой.

– Меня беспокоит то, что могут сделать воины. Я хотел бы, чтобы Токитада присмотрел за ними, пока я в отъезде.

– О, вот и он, как раз вовремя!

Лицо Киёмори просветлело, когда он оглядел берег и увидел Токитаду, который слезал с лошади среди скопления повозок. Он очень торопился. Протолкнувшись через толпу, Токитада вскоре сел на корабль Киёмори.

За опущенными шторами они на некоторое время погрузились в разговор. Киёмори считал Токитаду своей правой рукой и полагался на него даже больше, чем на собственных братьев.

– Ну, очень хорошо, все оставляю на твоем попечении, – закончил Киёмори, и Токитада поспешил на берег и смешался с толчеей мужчин и женщин из Рокухары, которые пришли проводить своего хозяина.

В сезон жары река Ёдо обмелела. Даже в самых глубоких местах суда скребли дно, и это вынуждало лодочников и воинов тащить их или толкать шестами через мели. Безветрие делало жару почти невыносимой.

Уже на следующий день обмелевшая река заставила людей Киёмори оседлать лошадей и продолжать путь вдоль берега моря по раскаленным дюнам.

От Микагэ путешественники держали курс на запад. Позади них раскинулись живописные горы, а впереди лежала плоская равнина, которая извивалась по береговым контурам. Крайне редко попадались признаки обитания человека; юго-западные ветры беспрестанно бросали брызги на росшие на пляжах сосны. Время от времени путники видели китайские джонки, беспомощно дрейфовавшие на ветру и волнах. Но погода установилась прекрасная, и настроение у всех было хорошим.

Район, через который они проходили и который нарекли Фукухара – Долиной доброй удачи, – разбудил в Киёмори много воспоминаний.

«Вот здесь мы высадились в 1135 году, когда я был с отцом. Мы высадились здесь, чтобы подавить бунт на западе… Вон те рыбацкие деревушки и искривленные сосны ничуть не изменились. Изменились только времена и я».

Все земли Хэйкэ – Исэ, Бинго, Аки, Харима – граничили с морем. И его юношеские воспоминания об отце, об успехах дома Хэйкэ были неотделимы от моря, а Фукухара стала связующим звеном между богатым событиями прошлым и не менее богатыми мечтами Киёмори о будущем.

Почти три недели он провел в Фукухаре. В это время глава дома Хэйкэ часто брал с собой Бамбоку, чтобы исследовать окрестные холмы и горы. По его поручению произвели замеры глубины у мыса Овада и речного устья. Когда из-за дождей Киёмори лишился возможности исследовать прилегающие территории, он приказал сделать карты окрестной местности, а затем в задумчивости проводил над ними ночи напролет.

Военачальник, казалось, не знал усталости, но изнурил своих людей, до поздней ночи держа с ним совет, и даже тогда, когда все уже спали, вдруг приподнимался в кровати, зажигал светильник и до рассвета продолжал изучать карты.

– Я думаю, благоразумно ли с нашей стороны оставаться здесь так долго. Интересно, как к этому отнесутся люди при дворе, когда узнают об этом? – спросил однажды Бамбоку.

Киёмори покачал головой:

– Не могу сказать. По общему мнению, мы совершаем паломничество в Ицукусиму.

– В таком случае, господин, разрешите мне здесь остаться, чтобы закончить работу. Я буду следовать вашим планам по инспектированию здешних земель, изучу возможности водоснабжения и строительства дорог. А вы можете спокойно ехать дальше.

Киёмори поддержал предложение Бамбоку и, оставив с ним нескольких помощников, возобновил путешествие в Ицукусиму водным путем. День за днем он наполнял свои легкие воздухом, дувшим с бесконечного голубого океана. Во Внутреннем море мимо него проплывали бесчисленные острова, взоры Киёмори устремлялись далеко и свободно, и он распалялся: «Да, столица чересчур перенаселена! А с этой тоскливой дырой мы сотворим большие дела! Мой будущий дом будет построен с видом на это море!»

Наконец в один прекрасный день над гребнями волн возникли очертания Ицуку-симы.

Вскоре на берегу, чтобы приветствовать Киёмори, появились жрицы из синтоистского храма. Высадившись на берег, он обнаружил, что храм лежал почти в руинах – ветры с моря сделали свое черное дело; только пески и причудливо искривленные ветром сосны вдоль берега выглядели прекрасно.

Киёмори и его спутники переночевали на постоялом дворе недалеко от моря, а на следующий день он начал свое продолжавшееся неделю уединение.

В последние дни его пребывания многочисленные посетители с материка прибывали на остров, чтобы засвидетельствовать почтение Киёмори, чья слава разнеслась по всем уголкам страны. Появились старые воины, которые служили еще при его деде; приезжали и другие, которые помнили Тадамори; а воины, в прошлом служившие Киёмори, собрались, чтобы увидеть его еще раз.

– Я как будто приехал домой, – сказал он собравшимся на праздник в его честь. – Это место настолько стало родным для меня, что я не хочу возвращаться в столицу.

Пребывание Киёмори продолжалось две недели, и за это время он раскрыл свои планы главному священнослужителю Ицукусимы. Это были грандиозные планы – настолько невероятные, что его собеседник мог лишь с изумлением слушать.

И вот что сказал Киёмори:

– Мы не можем оставлять этот прекрасный остров в развалинах. Я хочу и могу рассказать вам, как быстро и хорошо все будет сделано. Мы построим тории [[6]], подобия которых еще не видели. Они раскинутся через водный путь при подходе с моря, и те, кто будет приезжать сюда молиться, станут проходить через эти великие ворота. Главная святыня и прилегающие к ней здания соединятся подвешенными над морем широкими галереями; по вечерам у моря будет зажигаться сотня светильников, и их сияние станет окрашивать волны, делая красоту острова еще более захватывающей. Главный зал для молитвы мы сделаем настолько просторным, что в нем поместятся тысячи людей. Сосновые леса на холмах будут застроены башнями и пятиэтажными пагодами. – Впечатлившись той картиной, которую нарисовал, Киёмори продолжал: – Это будет сделано и для моего собственного удовольствия, и для всех, кто будет приплывать на многих кораблях из столицы, из Китая и далеких стран. Путешественники станут говорить: «Смотрите! В Японии даже самый небольшой и отдаленный остров может похвастаться благородной архитектурой и природной красотой!» Они могут сказать, что мы скопировали их здания, но сосны, белые пески на берегу и вся природа, меняющаяся от сезона к сезону, уникальны. А когда они сойдут на берег, перед их взором предстанет сама многовековая сущность наших искусств – периодов Асука, Нара, Хэйан… И когда их корабли встанут на рейд у Овады, я буду приветствовать их в своем доме. Овада? Потребуется время, но я планирую сделать ее великим морским портом, защищенным от ветров и приливов. А когда будет готов мой дом в Фукухаре, я стану каждый месяц приезжать сюда, чтобы помолиться, на кораблях столь же величественных, как китайские…

Для слушателей Киёмори такие планы казались небылицами, бреднями сумасшедшего, невообразимого мечтателя. Но в этом человеке была широта, которая напоминала им море, они гордились тем, что могут считать его своим.

А когда Киёмори собрался уезжать, его нагрузили подарками, бесценными сокровищами из Китая – фимиамом, благоухающим алоэ, узорчатыми скатертями, шелковыми тканями, тяжелой парчой, картинами, сосудами цвета морской волны, красителями и лекарствами. Не все было из Китая, что-то пришло из стран, расположенных на востоке Средиземного моря, из Аравии и района Персидского залива.

Вид и запах таких экзотических товаров еще более возбудили Киёмори. Надо будет ускорить строительство порта Овада, подумал он.

В Оваде Киёмори еще раз прервал свое обратное путешествие в Киото, чтобы встретиться с Бамбоку, а в сентябре, после полуторамесячного отсутствия, он прибыл в столицу.

Что-то не в порядке, понял Киёмори, когда въехал в Рокухару.

Его старший сын Сигэмори, который был среди первых, кто его приветствовал, сказал:

– Мой беспокойный дядюшка замышлял серьезные неприятности, пока вы отсутствовали, но вам лучше услышать эту историю от Ёримори.

Киёмори нахмурился, услышав, что его сын таким образом говорит о Токитаде. Несомненно, он казался серьезному Сигэмори чем-то вроде буяна, но Киёмори предпочитал черты неистовости и даже безрассудства, столь характерные для Токитады, чрезмерной рассудительности своего сына. Однако при таком заявлении сердце его замерло.

– Что такое? Он втянул Ёримори в какую-то неприятную историю?

– Это нечто большее, нежели его обычные выходки. Он вовлечен в некий заговор, который может потрясти правительство.

– Не могу поверить в то, что Токитада выступил против трона.

– Вряд ли его величество расценит это как нечто иное.

– Хорошо, подожди. Я поговорю с тобой позже.

Встретившись с домочадцами и расспросив их, как они выполняли свои обязанности в его отсутствие, Киёмори прошел в комнаты жены, где вся в слезах его встретила Токико.

– Я не могу простить себя за то, что произошло, – плакала она и в промежутках между рыданиями рассказала ему подробности.

Во время долгого отсутствия Киёмори в Рокухаре между двором и дворцом экс-императора происходили обычные трения. Прошел слух о том, что Токитада и Ёримори вступили в заговор с целью возвести на трон сына Го-Сиракавы. Этот слух дошел до императора Нидзо. После чего Токитада и Ёримори были императорским указом лишены своих званий и изгнаны из столицы.

Токико, закончив свой рассказ, увидела, как по губам Киёмори скользнула вялая улыбка.

– У тебя нет причин винить себя. Все произошло так, как замышлял экс-император в монастыре. А Токитада, возможно, проявил некоторую опрометчивость и поддался на некую уловку Го-Сиракавы. Экс-император хочет, чтобы у правящего императора появился повод подозревать меня в покушении на трон, и в таком случае я бы принял сторону Го-Сиракавы – вот в чем суть его интриги.

– Но как вы думаете, при чем тут все-таки Токитада?

– Теперь, когда я вернулся, можешь ни о чем не беспокоиться, – заверил Киёмори супругу с обычным для него самообладанием и закончил разговор.

Токико была разочарована, что он не сказал ей большего, и в ее голове продолжали роиться тревожные мысли. Возможно ли, что ее муж и брат действительно вынашивали планы сместить императора и заменить его молодым принцем, их собственным племянником? Был ли посвящен в эту тайну Го-Сиракава? Такая ужасающая возможность причиняла Токико страдания. Куда ненасытные амбиции этих людей приведут их, задавалась она вопросом.

По возвращении Киёмори сразу же представился при дворе, где получил долгую аудиенцию у молодого императора Нидзо. Хотя Киёмори был одним из тех очень немногих людей, кому Нидзо доверял, хозяин Рокухары не стал поднимать вопрос о случившихся в его отсутствие драматических событиях. Не затрагивал больную тему и император.

День спустя Киёмори отправился во дворец Го-Сиракавы. Как ему представлялось, экс-император был втайне доволен результатом своей последней интриги, которая, как Го-Сиракава полагал, поддерживалась Киёмори. Но, когда хозяин Рокухары закончил свой рассказ о поездке в Ицукусиму, он степенно поклонился и произнес:

– Должен также добавить, что, пока я на протяжении семи дней и ночей находился в уединении, я во сне получил божественное послание.

– Во сне? Божественное послание? – повторил Го-Сиракава, удивившись серьезности, с которой это произнес обычно скептически настроенный к такого рода вещам Киёмори.

– Да, я убежден в том, что получил послание от богов. Я слышал плеск волн, а из багровых облаков надо мной говорил голос. «Киёмори, – произнес он, – ты, как лояльный подданный, доведи до сведения своего царствующего господина следующее: на небесном своде есть только одно солнце, а на земле есть два императора, и каждый из них претендует на верховную власть. К каким это может привести раздорам, какие несчастья принести людям!»

– Постой, Киёмори, ты говоришь, это был сон?

– Да, сон. Я видел себя в дамском экипаже, пересекавшем море, и, можете поверить, передо мной бежала пара лис.

Вдруг Го-Сиракава засмеялся. Киёмори мог бы посмеяться и погромче, но, сдерживая себя, с серьезным видом продолжал:

– Такой был сон. Но должен признаться, Токико лучше толкует сны.

– Понимаю, что ты имеешь в виду, Киёмори. Хватит, хватит…

– Я рад, что вам ясно значение божественного послания. Но разрешите добавить еще одно слово. Пусть между отцом и сыном будет мир.

При этих словах Го-Сиракава отвел глаза.

– Да, Киёмори, я принимаю твои слова к сердцу. Тебе не надо беспокоиться. Император – мой сын, и у меня нет причин ненавидеть его.

Тем не менее вскоре после этого, в октябре, император Нидзо приказал двум высокопоставленным придворным, фаворитам своего отца Го-Сиракавы, оставить их должности при дворе, и, несмотря на всевозможные догадки и слухи, достоверные причины этого остались неизвестны. Как ни странно, Го-Сиракава, который при обычных обстоятельствах выразил бы протест, хранил полное молчание.

В марте следующего года император Нидзо отозвал из ссылки придворного Цунэмунэ, которого изгнал Ги-Сиракава после одной из прежних войн.

В 1165 году, три с половиной года спустя после поездки в Ицукусиму, Киёмори оставался поглощен стремлением превратить Оваду в большой морской порт и центр торговли с Китаем. Он очень изменился за минувшие годы – созрел и помудрел. Каждую свободную минуту Киёмори теперь проводил с Бамбоку, старательно впитывая его житейский опыт. Он постоянно совещался с торговцем, составлял и переделывал планы и наконец пришел к выводу, что Оваде пока достаточно только хорошей гавани. «Но у меня нет возможности самому осуществить такой проект», – признался он Бамбоку. Впрочем, Киёмори мог ожидать помощи со стороны Го-Сиракавы. Но, так как оба императора искали военной поддержки со стороны хозяина Рокухары, тот ухватился за этот шанс и стал ходатайствовать перед Нидзо о двух одолжениях. Первое – передача Киёмори прав на императорские владения Фукухары в Оваде – было оказано ему почти незамедлительно. Другое – о выделении средств на завершение строительства гавани в Оваде – император оставил без внимания. Нидзо и его советники с улыбкой смотрели на фантастический проект Киёмори. Чтобы воин, Хэйкэ, вел успешную торговлю с иностранцами, казалось просто абсурдным. Место для строительства дома в Фукухаре – это понятно. Но Киёмори, однако, не был обескуражен и исполнился даже еще большей решимости добиться осуществления своего плана.

Между тем и Го-Сиракава не спешил вкладывать деньги в овадский проект. Он был обеспокоен распространившимися в придворных кругах слухами, что Киёмори гавань в Оваде нужна не для торговли с Китаем, а как база для флота военных кораблей, который глава дома Хэйкэ, видимо, рассчитывает создать.

В том же самом году во время июльского зноя молодой император Нидзо, который некоторое время болел, довольно неожиданно умер. Похороны состоялись ночью 27 июля в храме Кориудзи, к северу от столицы.