2015-05-12
319
Те, кто ведет подрывную работу против Советского Союза, поднимают оглушительный шум по поводу Сахарова, документируя каждый его шаг. Они в штыки встречают объективную оценку в СССР деятельности Сахарова. Тот самый «Посев» преподнес как сенсацию: «Горьковская правда» (12.6.1980 г.) опубликовала статью Н. Яковлева «Предатели» с грубыми нападками на А. Сахарова и А. Солженицына. Автор статьи утверждает, что в СССР не хватает продуктов потому, что Сахаров призвал Запад к торговому бойкоту СССР, а также «оправдывает гонку вооружений». Орган Горьковского обкома ВЛКСМ (22.6.1980 г.) «по просьбе читателей» перепечатал из «Известий» от 15.2.1980 г. статью «Цезарь не состоялся», содержащую клевету и грубые нападки на Сахарова».
Коль скоро речь пошла обо мне, то все же нужно уточнить. Статья «Предатели» отнюдь не написана в 1980 году, а является перепечаткой части моей статьи «Продавшийся и простак», появившейся в феврале 1974 года в издании Советского комитета по культурным связям с соотечественниками за рубежом «Голос Родины». Что касается второй упомянутой статьи «Цезарь не состоялся», то это перепечатка статьи, появившейся не в «Известиях», а в «Комсомольской правде». Она принадлежит перу советских журналистов А. Ефремова и А. Петрова.
Ни в моей статье, ни в статье этих авторов, разумеется, нет и намека на «клевету», а содержится разбор взглядов Сахарова и разъясняются цели и методы его подрывной работы против СССР. Впрочем, не будем рассуждать вообще, а посмотрим на обе статьи. (С большим удовлетворением я увидел, что нет необходимости менять и запятую в моем материале, написанном почти десять лет назад.) Итак, пусть читатель рассудит. Вот выдержка из статьи «Продавшийся и простак»:
«Отбросы научно-технического прогресса.
Наша эпоха научно-технической революции ставит перед человечеством и серьезные социальные задачи. Восторг перед возможностями науки и техники Запада зачастую переходит в глубокий пессимизм, когда начинают размышлять, какие беды могут сотворить чудеса XX века в руках людей нравственно ущербных. Как организовать общество, как интегрировать величайшие научно-технические свершения в жизнь человечества, не лишив его жизни? На этой почве расцветают различные теории «технократии», когда ставится знак равенства между знанием техники и способностью управлять обществом.
Безмерные претензии сторонников «технократии» – предмет исследования футурологов и объект постоянных насмешек подлинной научной фантастики. Один из основоположников этого жанра – итальянский писатель Лино Альдони – вложил в уста героя маленького рассказа «Абсолютная технократия» поучительные рассуждения:
«Стив предался размышлениям о технократии… Во время оно человеческое общество было крайне неорганизованно, на руководящие посты назначали самых неопытных, в то время как люди высокого интеллекта всю свою жизнь могли занимать весьма жалкое положение. Так во всяком случае было написано в учебниках. В двадцатом веке вес еще процветал варварский строй. У власти стояли не техники-специалисты, а политиканы; эта порода людей, страдающих манией величия и излишней горячностью, исчезла с наступлением эры технократии… Стив даже не понимал толком, что так ценно в этой абсолютной технократии. Он знал лишь одно – абсолютная технократия считается настоящим благом для всего человечества. Он рос в религиозном почитании социальных законов, принимая их с той же непосредственностью, с какой в детстве учатся говорить» [237].
Вымышленный человек будущего, Стив думает об этом в драматически-юмористической ситуации – при сдаче экзаменов, включающих неевклидову геометрию и теорию относительности, для занятия должности подметальщика улиц второго разряда. Альдони приглашает читателей своего рассказа посмеяться над эксцессами логического завершения теорий «технократии». Действительно смешно, хотя не очень весело.
Герои нашего рассказа – люди куда как серьезные в отличие от простака Стива, они точно знают, в чем состоят блага «технократии». Правда, математик по образованию Солженицын и физик Сахаров принимают свою неосведомленность за уровень развития гуманитарных наук. Не знают они и о другом – в свое время промышленная революция породила анархизм, а научно-техническая революция также имеет свои издержки – иные никак не могут подыскать себе подобающего, по их мнению, места в обществе. Но это их не смущает. В развязном письме на имя руководителей партии и правительства от 19 марта 1970 г. Сахаров, коснувшись сложнейших вопросов общественной жизни, пытается анализировать их, по его профессиональному выражению, «в первом приближении» или оговариваясь «важно, как говорят математики, доказать «теорему существования решения». Видимо, тоже метил заявить о себе.
Вооруженные столь точным и уместным методом, они строят модель идеального общества. Первый приступ к решению многотрудной задачи Солженицын сделал еще в «Августе Четырнадцатого», заставив своих положительных героев пуститься в рассуждения, как облагодетельствовать человечество, внеся должный порядок в его неустроенность. Удачливый делец Архангородский веско изрекает революционерам: «Вас тысячи. И никто давно не работает. И спрашивать не принято. И вы – не эксплуататоры. А национальный продукт потребляете да потребляете. Мол, в революцию все окупится» (стр. 534). Сей муж, наделенный проницательностью необыкновенной, отрицает известные формы организации общества: «Не думайте, что республика – это пирог, объедение. Соберутся сто честолюбивых адвокатов – а кто ж еще говоруны? – и будут друг друга переговаривать. Сам собою народ управлять все равно никогда не будет» (стр. 536).
Начатки солженицынской азбуки, следовательно, состоят в том, что политика, политические партии – груз для человечества излишний. Промахнулись «сто честолюбивых адвокатов» (а столько их и заседает в сенате США!), явно промахнулись. Они, расточая средства налогоплательщиков на содержание подрывных радиостанций, засоряющих эфир злобным бредом Солженицына, не усмотрели, что он уже списал почтенных сенаторов со счетов как лиц, совершенно бесполезных. Но это их забота. Пойдем дальше.
Другой мудрец, любовно выписанный в книге и наделенный титулом инженера, добавляет: «Я считаю – Союз инженеров мог бы легко стать одной из ведущих сил России. И поважней и поплодотворней любой политической партии… Деловые умные люди не властвуют, а созидают и преображают, власть – это мертвая жаба. Но если власть будет мешать развитию страны, – ну, может, пришлось бы ее и занять» (стр. 527). Не пришлось – в России свершилась Октябрьская революция, и в «Архипелаге Гулаг» Солженицын возвращается к этим же планам, но уже от своего имени.
Грубо фальсифицируя историю, он утверждает, что диктатура пролетариата якобы направлена против технической интеллигенции. И тут же демагогия – сознательно смешивается политическое понятие диктатуры пролетариата и конкретное руководство экономикой. Октябрьская революция открыла широчайший простор для взлета научно-технической мысли, по Солженицыну, дело обстояло наоборот. «Как могли инженеры воспринять диктатуру рабочих – этих своих подсобников в промышленности, малоквалифицированных, не охватывающих ни физических, ни экономических законов производства, – но вот занявших главные столы, чтобы руководить инженерами?» (стр. 392). Где это видел Солженицын, разве в декларациях «рабочей оппозиции», бескомпромиссно осужденных партией? Все эти нелепости не заслуживали бы внимания, если бы они не проясняли сверхидею Солженицына – в обществе должна господствовать «технократия».
Уровень интеллектуального свершения Солженицына, достигнутого посильной ему умственной работой, можно сопоставить разве с приведенными рассуждениями героя рассказа итальянского фантаста, включая текстуальное совпадение. Итак, откровение Солженицына: «Почему инженерам не считать более естественным такое построение общества, когда его возглавляют те, кто может разумно направить его деятельность? (И обходя лишь нравственное руководство обществом, – разве не к этому ведет сегодня вся социальная кибернетика? Разве профессиональные политики – не чирьи на шее общества, мешающие ему свободно вращать головой и двигать руками?) И почему инженерам не иметь политических взглядов? Ведь политика – это даже не род науки, это эмпирическая область, не описываемая никаким математическим аппаратом да еще подверженная человеческому эгоизму и слепым страстям» (стр. 392 – 393).
Вот и докопались до сути дела, которое, как мы видели, прекрасно уместилось в крошечном сатирическом рассказе фантаста. А тут то же вещается с напыщенным видом пророка, размазывается на полотне романа в многие сотни страниц.
Коль скоро Солженицын помянул неведомую «социальную кибернетику» и тем обнаружил свою ученость, досмотрим, как относился к проблеме осчастливить математическими методами, кибернетикой и прочим общественное устройство сам Н. Винер. При известной широте взглядов, страстной приверженности к новым гипотезам основатель кибернетики твердо знал: «Гуманитарные науки – убогое поприще для новых математических методов». «Нравится это нам или нет, но многое мы должны предоставить «ненаучному», повествовательному методу Профессионального историка» [238]. В интереснейшей книге «Акционерное общество Бог и Голем» он заклинал: «Отдайте же человеку – человеческое, а вычислительной машине – машинное» [239].
Появление кибернетики в свое время свело с ума адептов «технократии» разных мастей. Задолго до Солженицына они успели выпалить все возможные доводы в пользу великого значения точных наук для общественной жизни. Н. Винер, наблюдая потуги воскресших лапутян, сказал о «напрасных надеждах», которые возлагаются на новые методы точных наук. Такие люди «убеждены, что наша способность управлять окружающей нас материальной средой намного обогнала нашу способность управлять окружающей нас общественной средой и понимать ее. Поэтому они считают, что основная задача ближайшего будущего – распространить на области антропологии, социологии и экономики методы естественных наук, с целью достижения таких же успехов в социальных областях. От убеждения в том, что это необходимо, они переходят к убеждению в том, что это возможно. Я утверждаю, что в этом отношении они обнаруживают чрезмерный оптимизм и непонимание сущности всякого научного достижения».
А чтобы пояснить свою мысль в общетеоретическом плане, Н. Винер шутливо написал: «Мы не можем придавать слишком большого значения этому направлению мыслей, подсказанному желанием. Их мысли – это мысли мышей из басни, захотевших повесить колокол на шею кошке, чтобы знать о ее приближении. Без сомнения, было бы очень приятно для нас, мышей, если бы хищные кошки мира сего носили такие колокола; но кто возьмется это сделать? Кто гарантирует нам, что власть не попадет снова в руки тех, кто больше всего жаждет ее?» [240]. Винер прекрасно понимал, что водятся и злонамеренные ученые мыши. Что дело обстоит именно так, убеждает ознакомление не только с пасквилями Солженицына (с которого в области науки и спрашивать нечего), но и с маршрутами прогулок в страну Политика просвещенного академика Сахарова.
Если Солженицыну для выражения своих мыслей потребовались многие тысячи страниц, которые он с графоманским упрямством грозится дополнить еще новыми «узлами» и «частями», то академик похвально лаконичен. Брошюра в 38 страниц «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» вобрала без остатка все идеи Сахарова. С момента сочинения в 1968 г. академик не дополнял свое бесподобное откровение. Отправляясь в незнакомую для него страну, Сахаров, как и подобает ученому, естественно, помянул того, кто служит ему маяком, – «выдающегося писателя А. Солженицына» (стр. 22). Почерпнув «мудрость» в этом зловонном источнике, академик понес околесицу и сущий вздор, занявшись описанием идеального, на его взгляд, общества, ибо Советское государство Сахарова не устраивает.
Он даже не стоит, а лежит на антисоветской платформе. Эпитет «позор» Сахаров без конца применяет к нашей стране. Почему, собственно? Вот почему, разъясняет Сахаров, нет «демократизации» и не учитывается мнение умников (нетрудно догадаться – академика и его единомышленников). Назойливые рассуждения на эту тему играют у Сахарова ту же функциональную роль, что и разглагольствования Солженицына о нарушениях социалистической законности – это целлофановая упаковка сути его взглядов. Походя заметим – упаковка, порядком поношенная. В ней в свое время пытались всучить простакам свое кредо кадеты.
Это они именовали себя «мозгом нации» и на этом основании взывали к поддержке масс. Это они бурной осенью 1917 года оклеили города России призывами голосовать на выборах в Учредительное собрание за список № 1 (кадетов или партии Народной свободы). Стандартный текст под плакатом-обращением тех времен гласил: «Партия Народной свободы всегда требовала власти народа… Партия свободы всегда выдвигала людей государственных и житейского опыта и знаний». Известно, что в России тогда прекрасно разобрались в намерениях причисливших себя к самым умным. Воззрения Сахарова, вне всякого сомнения, – рецидив кадетских взглядов с поправкой на научно-техническую революцию. Ибо он единодушен с кадетами в главном – власть должна принадлежать капиталу.
Он требует поглощения социализма в рамках капитализма, ибо капиталистический строй якобы более совершенен. В самом деле, какая прекрасная страна – «наличие в США миллионеров не является слишком серьезным экономическим бременем в силу их малочисленности. Суммарное потребление «богачей» меньше 20 процентов, то есть меньше, чем суммарный прирост народного потребления за 5 лет. С этой точки зрения, революция, которая приостанавливает экономическое развитие более чем на 5 лет, не может считаться экономически выгодным для трудящихся делом» (стр. 29).
Загвоздка одна – как же распространить великолепный строй на все человечество? На помощь, конечно, придет наука, «международная политика должна быть всецело пропитана научной методологией» (стр. 8). Нужно только покончить с малым – марксизмом, встать на позиции «реализма», и вот оно, чудо из чудес, – к 2000 году на земле возникнет мировое правительство! О нем давно тоскуют все «технократы». Они пытаются записать в сторонники своей драгоценной химеры людей, ни сном ни духом не ведавших о ней. Американский физик, пресловутый «отец» заокеанской ядерной бомбы Э. Теллер с серьезнейшим видом изрек: «Я никак не могу отделаться от мысли, что президент Рузвельт мог планировать использовать атомную бомбу в качестве могучего средства в пользу мирового правительства» [241]. При жизни Рузвельта атомного оружия еще не было, а рассуждения типа Теллера, заметил американский историк проф. В. Вильямс, не поддаются проверке, ибо «обвинения, выдвинутые впоследствии, что Рузвельту следовало бы заглянуть на три месяца вперед в область ядерной физики, чистейший абсурд» [242].
Идея мирового правительства одно время овладела и великим физиком А. Эйнштейном. Когда после второй мировой войны он заговорил об этом, советские ученые сочли необходимым откровенно высказать свое мнение по поводу этого. В письме академиков Вавилова, Иоффе, Семенова, Фрумкина «О некоторых заблуждениях профессора Альберта Эйнштейна» («Новое время», 26 ноября 1947 г.) воздавалось должное деятельности Эйнштейна, который «неоднократно поднимал голос против гитлеровских варваров, а в послевоенный период против опасности новой войны, против стремления американских монополистов полностью подчинить себе американскую политику. Советские ученые, как и вся советская общественность, приветствуют эту деятельность ученого, движимую искренним гуманизмом».
Но разговоры о мировом правительстве, констатировали Вавилов, Иоффе, Семенов и Фрумкин, «представляются нам не только неверными, но и опасными для дела мира, за которое хочет бороться Эйнштейн». И далее объяснялось, что означает лозунг мирового правительства в современных условиях: «Лозунг наднационального сверхгосударства прикрывает громко звучащей вывеской мировое господство капиталистических монополий… Ирония судьбы привела Эйнштейна к фактической поддержке планов и устремлений злейших врагов мира и международного сотрудничества. Именно потому, что мы так высоко ценим Эйнштейна и как крупнейшего ученого, и как общественного деятеля, мы считаем своим долгом сказать это с полной откровенностью, без всяких дипломатических прикрас…» [243]. Физику Сахарову полезно бы перечитать сейчас это письмо своих старших коллег.
В самом деле, какие же блага принесет «мировое правительство» человечеству, помимо железной пяты монополистического капитала США? Очень многое, заверяет Сахаров. Сославшись на опасности «технократии», о которой упоминает Н. Винер и в книге «Кибернетика», и помянув его книгу, открестившись от желания превращать людей «в куриц или крыс» с вживленными в мозг электродами для контроля над их поведением (стр. 20 – 21), Сахаров открывает именно такие перспективы перед всеми людьми. Вот как сказано черным по белому: у мирового правительства будет множество возможностей, ибо с момента его создания «успехи биологических наук (в этот и последующие периоды) дадут возможность эффективно контролировать и направлять все жизненные процессы на биохимическом, клеточном, организменном, экологическом и социальном уровнях, от рождаемости и старения до психических процессов и наследственности включительно» (стр. 35).
Веселенькую перспективу готовят «технократы»! Вот куда выводит кадетская идеология в эпоху научно-технической революции! Мир живых роботов под бдительным оком и надзором олигархии денежного мешка. Но для этого нужны стальные нервы, по крайней мере, у зачинателей бесчеловечного образа действия. Обладают ли ими «диссиденты»? Солженицын успокаивает: мы люди решительные. В «Архипелаге Гулаг» он заверил, что со своими единомышленниками готов на все. «Один и тот же человек, – учит Солженицын, – бывает в свои разные возрасты, в разных жизненных положениях совсем разным человеком. То к дьяволу близко. То и к святому. А имя – не меняется, и ему мы приписываем все…
А кликнул бы Малюта Скуратов нас – пожалуй, и мы б не оплошали» (стр. 176).
Солженицына, человека с определенно преступной психологией, легко представить себе в этой роли, но едва ли она подходит для Сахарова. При всей нелепости его суждений они все же подходят под категорию благоглупостей «технократа», и осмеять их – достаточное воздаяние. Вероятно, ему нужно посоветовать то, что является предпосылкой любого научного поиска, – критически взглянуть на себя. Хотя бы в зеркало. Тогда многое прояснится. Наряд заплечных дел мастера, пособника Малюты Скуратова, ему определенно не к лицу.
Описанное теоретическое кредо «диссидентов» лежит в основе их практики – подрывной работы против Родины. Приемы и методы ее разнообразны, но превалируют в последнее время прямые обращения к руководящим кругам Запада с почтительной просьбой усилить давление на Советскую страну по всем линиям. Страдающий политической маниловщиной, простак Сахаров просит конгресс США не допустить предоставления СССР режима наибольшего благоприятствования в торговле. Солженицын, конечно, злоумышленно настаивает, что деловые контакты с нашей страной – это «новый Мюнхен» и т. д. Коротко говоря, они стремятся сорвать разрядку международной напряженности, будучи уверены, что на путях «холодной войны» удастся нанести поражение социализму.
«Диссиденты» воюют против «коммунизма», но наносят ущерб всем нам, до последнего человека. Ибо от разрядки напряженности, расширения торговли выиграла бы каждая семья. Вот как оборачивается забота «радетелей» о народе.
Усилия «диссидентов» по достоинству оцениваются реакционными кругами Запада, ибо рекомендуемый ими образ действия совпадает с большой стратегией антикоммунизма на современном этапе. Ученый Сахаров мог бы сделать должные выводы из этих очевидных фактов.
Империализм наращивает вооруженную мощь, военный бюджет США приближается к 100 млрд. долларов. Это неизбежно отвлекает и средства Советского государства на цели обороны. Крайние сторонники этого образа действия на Западе, который можно именовать теорией «изматывания», надеются затруднить созидательное строительство в нашей стране, вызвать определенные нехватки, что окажет свое воздействие на моральный дух советского народа.
Вероятно, под этим углом зрения они рассматривают деятельность «диссидентов», смотрите, уже находятся лица, выступающие за капитуляцию перед империализмом! Здесь они усматривают обнадеживающее начало для применения изощренных методов сокрушения Советского Союза, ибо чисто военное решение вопроса не дает никаких шансов на успех.
Еще в конце пятидесятых годов в Англии вышла книга военного теоретика У. Джэксона «Семь дорог в Москву». Он дал обзор нашествий на Россию с древнейших времен, насчитал их семь и заключил:
«Вооруженные походы на нее всегда терпели неудачу, как доказали вторжения шведов, французов и немцев. Больше того, размеры катастроф прогрессивно увеличивались с каждым последующим нашествием. Единственная надежная дорога в Москву – путь викингов, давших конструктивные услуги, которые хотел и просил сам русский народ. Будем надеяться же, что никто никогда не соблазнится имитировать Карла XII, Наполеона или Гитлера, попытавшись осуществить вооруженное решение, которое, как учит история, потерпит неудачу и может повлечь за собой ядерное уничтожение человечества» [244].
К этому, в сущности, зовут «диссиденты» – приходите, владейте нами, мы по крайней мере поможем. Параноидный характер этих замыслов, как и самой концепции о «викингах», у нас, советских людей, сомнений не вызывает. Но работа «диссидентов» очень ободряет определенные круги на Западе; в великой стране якобы существуют внутренние разногласия, СССР-де – колосс на глиняных ногах. Значит, наконец достигнуто то, на что веками надеялись враги нашей страны: подорвано единство народа. Разве не учил К. Клаузевиц на примере похода Наполеона на Россию:
«Россия не такая страна, которую можно действительно завоевать, т. е. оккупировать; по крайней мере этого нельзя сделать ни силами современных европейских государств, ни теми 500 000 человек, которых для этого привел Бонапарт. Такая страна может быть побеждена лишь собственной слабостью и действием внутренних раздоров. Достигнуть же этих слабых мест политического бытия можно лишь путем потрясения, которое проникло бы до самого сердца страны… Поход 1812 г. не удался потому, что неприятельское правительство оказалось твердым, а народ остался верным и стойким, т. е. потому, что он не мог удаться» [245].
Стратеги Пентагона в обучении американского офицерского корпуса на опыте второй мировой войны постоянно цитируют это место из трудов Клаузевица, не уставая повторять: «Поймите, как дорого заплатили немцы за игнорирование этого ключевого совета Клаузевица» [246].
Деятельность «диссидентов» в современных условиях – явная попытка исправить промахи врагов нашей страны, приглашение проводить самый жесткий курс претив Советского Союза. Солженицын и иные – грязные провокаторы, готовые способствовать даже развязыванию войны ради достижения своих бредовых антикоммунистических целей. Конечно, эти люди замахнулись на недостижимое, однако своим подстрекательством, клеветой на Советское государство они осложняют международную обстановку, подрывают упрочение мира во всем мире, ибо дают повод для проведения все новых антисоветских кампаний. Другими словами, они дают фиговый листок для прикрытия замыслов самых агрессивных кругов международной реакции».
* * *
Написал я это, повторяю, около десяти лет тому назад. Еще раз повторяю – в этой статье не убавлено, не прибавлено ни одного слова или знака препинания – она выдержала проверку временем, дальнейшие события полностью подтвердили ее правоту. Взять хотя бы фантастическое наращивание военных расходов Соединенными Штатами и их союзниками по НАТО. То, о чем я писал тогда, – курс на «изматывание» Советского Союза рационализировался в самых общих терминах. Откуда я мог знать, как именно в год опубликования этой статьи – 1974-й – формулировалась эта политика за стенами Белого дома. На совещании Никсона с лидерами конгресса он, дав обзор отношений с СССР, подчеркнул:
«– Мы вполне в состоянии пустить русских по миру с голым задом.
– Куда пустить? – осведомился тугой на ухо сенатор Стеннис.
– С голым задом! С голым задом! – заорал президент. Смешки.
– Поэтому, Джон, валяй, ты должен ассигновать все больше денег на вооружение в своем комитете» [247].
В таких выражениях в Белом доме раскрывалось намерение США разорить нас на путях гонки вооружений. Времена изменились за это время разве в том, что политика «наматывания» теперь – кредо Белого дома. Об этом в США ныне твердят на каждом шагу как об альфе и омеге американской политики в отношении Советского Союза. Конечно, без словесных излишеств Никсона…
Теперь что написали мои коллеги А. Ефремов и А. Петров в «Комсомольской правде» 15 февраля 1980 года:
«Цезарь не состоялся.
Я в последние годы, к сожалению, не был удовлетворен своей производительностью в области научной работы… Для физика-теоретика я очень стар. 1974 г.
Я полностью осознаю свою некомпетентность в сложных вопросах общественной жизни. 1975 г.
Я давным-давно не был в кино. Я читаю очень мало. У меня нет ни времени, ни сил для этого. Изредка на сон грядущий я читаю детективные романы на английском языке. 1977 г.
Я с величайшим трудом несу бремя всемирной славы. 1977 г.
Этот эпиграф, в сущности, эпитафия, произнесенная в последние годы Сахаровым по академику А. Д. Сахарову. Все в прошлом. Настоящая жизнь ушла со всеми ее реальными заботами и свершениями. И, как могильная плита, лежит на нем «бремя всемирной славы» – известность на Западе за содеянное после того, как оборвался путь ученого.
К сожалению, конец логичен. Путь, приведший к общественному и интеллектуальному краху, начался в пресловутой башне из слоновой кости, башне, в которой он замкнулся от большой жизни своей страны. Детство и юность Сахарова – благополучного сына почтенного профессора математики – пали на двадцатые и тридцатые годы. Родителей, конечно, не выбирают, но семьи выбирают свой путь – в те бурные десятилетия семья профессора плотно закапсулировалась. От старого мира Сахарову-подростку достались немка-гувернантка и вздохи об утраченном буржуазном достатке.
Ему представлялось, что выбранная профессия – физика и математика – надежно оградит от немилой действительности. Поначалу расчет вроде бы оправдался, буря Великой Отечественной стороной обошла Сахарова, которому исполнилось 20 лет в 1941 году, том году, в котором оборвались бесчисленные жизни его сверстников. Как бы то ни было, он внес личный вклад в те годы – завершил образование в МГУ и приступил к научной работе.
Она протекала успешно в коллективе талантливых советских физиков, среди которых Сахаров занял немаловажное место. Вместе с коллегами он был отмечен советскими правительственными наградами, его достижения были щедро признаны. Много лет спустя на Западе была создана легенда о Сахарове-сверхученом. Легенда вызвала немалое удивление среди работавших с ним. С их мнением, по причинам, о которых мы расскажем далее, он не мог не считаться, а посему выдавил из себя: «В западной печати меня часто называют «отцом водородной бомбы». Эта характеристика в высшей степени неверно отражает истинные (и сложные) обстоятельства коллективного изобретения, но об этом я подробно говорить не буду».
Гигантская мощь термоядерного оружия общеизвестна, она глубоко поразила Сахарова, создав у него определенный синдром (навязчивую идею). В известной мере синдром Сахарова схож с «синдромом инженера Гарина» (вспомним роман А. Н. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина»). Он как-то не мог провести грань между своим участием в изобретении и желанием единоличного обладания ядерной бомбой. Вероятно, здесь и заложена первопричина процесса, погубившего физика-теоретика и породившего того Сахарова, каким он теперь известен. Впрочем, скажем его словами: «Были созданы средства тотального разрушения, способные потенциально уничтожить человеческую цивилизацию. Но я заметил, что рычаги контроля находились в руках других». Сам Сахаров, по всей видимости, считал, что в награду за разработку ядерного оружия государство должно вручить ему те самые «рычаги контроля». В каких целях? Об этом он поведал в брошюре в 1968 году.
Далеко не скромным предприятием была эта брошюра под внешне невинным названием «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Это была заявка на лидерство, манифест воинствующей «технократии». Ей Сахаров предлагал вручить всю власть над человечеством, обещая к 2000 году создать «мировое правительство». Не так уж трудно сделать вывод, что за собой автор блистательной идеи резервировал надлежащее место, быть может, даже вселенского Цезаря. Напрочь забросив научные занятия, последующие пять лет Сахаров посвятил все свое время без остатка попытке сколотить могучую коалицию в свою поддержку. Поначалу он предполагал, что коллеги, следуя его примеру, оставят науку и выстроятся за ним. Отсюда отмеченная выше сдержанность в оценке своего вклада в фундаментальные исследования при необъятных претензиях на власть. Уже по тактическим соображениям ловцу душ надлежало быть скромным…
Получился конфуз. Ученые, а некоторым за эти пять лет он порядком досаждал, не выразили желания покинуть свои лаборатории. Они подивились призыву академика и не соблазнились открытыми им перспективами: если будет создано «мировое правительство», то, внушал Сахаров, «успехи в биологических науках (в этот и последующие периоды) дадут возможность эффективно контролировать и направлять все жизненные процессы на биохимическом, клеточном, организменном, экологическом и социальном уровнях, от рождаемости и старения до психических процессов и наследственности включительно… Такая революция возможна и безопасна лишь при очень «интеллигентном», в широком смысле, общемировом правительстве». От идеи попахивало авторитаризмом и фашизмом: мрачный мир людей-роботов с Сахаровыми во главе. «Технократические?» бредни были сочтены тем, чем они и были, – сумасбродством, а за Сахаровым прочно закрепилась репутация чудака. Тем бы и дело кончилось, если бы у Сахарова не объявились «друзья». На Западе.
