Хлоптун

Жил-был мужик с женою. Жили они хорошо, и век бы им вместе жить, да случился трудный год, не родилось хлеба, и пришлось расстаться.

Поехал Федор в Питер на заработки, осталась одна Марья со стариком да старухой.

Трудно было одной Марье.

Кое-как она перебилась, к осени полегче стало.

Ждет мужа, – нет вестей от Федора.

Ждать-пождать, – не едет Федор.

Да жив ли?

А тут говорят, помер.

Бабы от солдата слышали, что Федор помер.

Ну, а Марья в слезы, убивается, плачет.

– Хоть бы мертвый приехал, посмотреть бы еще разок!

Так Марья плачет, так ей скучно.

Прожила она в слезах осень, все тужит:

без мужа скучно.

А Федор вдруг на святках и приезжает.

И уж так рада Марья, от радости плачет:

вот не чаяла, вот не гадала!

– А мне говорили, что ты помер!

– Ну, вот еще помер! И чего не наскажут бабы! И стали они поживать, Федор да Марья.

* * *

Все шло по-старому, будто никогда и не расставались они друг с другом, – не уезжал Федор в Питер, не оставалась одна Марья без мужа, – век вместе жили.

Все по-прежнему шло, как было.

Все… да не все: стало Марье думаться, и чем дальше, тем больше думалось:

«А что, как он мертвый?»

Случится на деревне покойник, Марье всегда охота посмотреть, ну, она и Федора зовет с собою,

а он, чтобы идти к покойнику смотреть,

нет, никогда не пойдет.

Раз она уж так его упрашивала, приставала к нему, приставала – покойник-то очень уж богатый был, – насилу уговорила.

И пошли, вместе пошли.

Приходят они туда в дом, где покойник:

покойник в гробу лежал,

лицо покрышкой покрыто.

Собрались родственники, сняли покрышку, лицо открыли, чтобы посмотреть на покойника.

Тут и все потянулись:

всякому охота на покойника посмотреть.

С народом протиснулась и Марья.

Оглянулась Марья Федора поманить, смотрит, а он стоит у порога большой такой, выше всех на голову, усмехается.

«И чего же он усмехается?» – подумалось Марье, и чего-то страшно стало.

Начал народ расходиться. И они вышли, пошли домой.

Дорогой она его и спрашивает:

– Чего ты, Федор, смеялся?

– Так, ничего я… – не хочет отвечать.

А она пристает: скажи да скажи.

Федор молчит, все отнекивается, потом и говорит:

– Вот как покрышку с него сняли, а черти к нему так в рот и лезут.

– Что ж это такое?

– А хлопт у н из него выйдет.

– Какой хлоптун?

– А такой! Пять годов живет хлоптун хорошо, чисто, и не признаешь, а потом и начнет: сперва есть скотину, а за скотиной и за людей принимается.

И как сказал это Федор, стало Марье опять как-то страшно, еще страшнее.

– А как же его извести, хлоптуна-то? – спрашивает Марья…

– А извести его очень просто, – говорит Федор, – от жеребца взять узду- о бороть и уздой этой бить хлоптуна по рукам сзади, он и помрет.

Вернулись они домой, легли спать.

Заснул Федор.

А Марья не спит, боится.

«А что, если он хлоптун и есть?»

Боится, не спит Марья –

не заснуть ей больше,

не прогнать страх и думу.

* * *

Куда все девалось, все прежнее?

Жили в душу Федор да Марья, теперь нет ничего.

Виду не подает Марья, – затаила в себе страх, – не сварлива она, угождает мужу, но уж смотрит совсем не так, не по-старому, невесело, вся извелась, громко не скажет, не засмеется.

Четыре года прожила Марья в страхе, четыре года прошло, как вернулся Федор из Питера, пятый пошел.

«Пять годов живет хлоптун хорошо, чисто и не признаешь, а потом и начнет: сперва есть скотину, а за скотиной за людей принимается!»

И как вспомнит Марья, так и упадет сердце.

И уж она не может больше терпеть, не спит, не ест, душит страх.

– Не сын ваш Федор… хлоптун! – крикнула Марья старику и старухе.

– Как так?

– Так что хлоптун! – и рассказала старикам Марья, что от самого от Федора о хлоптуне слышала, – последний год живет, кончится год, съест он нас.

Испугались старики.

– Съест он нас!

* * *

Всем страшно, все на стороже.

И стали за Федором присматривать.