double arrow

В. Действие отдаленности

Таким образом, самим ритмом своего развития каждая линия жизни попеременно то сужается, то расширяется. Цепь "сгущений" и "разряжений", ряд тонких черешков и широких листьев – таков ее облик.

Но эта схема дает лишь теоретическое представление о происходящем. Увидеть ее таковой мог бы только земной наблюдатель, одновременно присутствующий на протяжении всей длительности. Но такой наблюдатель – лишь вообразимая нелепость. В действительности подъем жизни может быть нами обнаружен, лишь исходя из очень краткого отрезка, т. е. сквозь огромную толщу истекшего времени. Значит, то, что дано нам в опыте и что, следовательно, составляет "феномен", – это не эволюционное движение само по себе, а эволюционное движение с добавлением искажений, вызванных действием отдаленности. Но в чем выражаются эти искажения? Попросту в усилении (быстро возрастающем с расстоянием) веерообразности структуры, возникшей из филетического лучеиспускания жизни. Это происходит, впрочем, двумя различными способами – во-первых, путем еще большего увеличения видимого рассеивания фил и, во-вторых, путем видимого устранения их черешков.

Еще большее увеличение видимого рассеивания фил. Это первое действие перспективы, видимое всем, связано с постарением и "прореживанием" ветвей жизни в результате возраста. В настоящее время в природе сохранилось лишь весьма незначительное число организмов, последовательно выросших на стволе жизни. И как бы ни старалась палеонтология, много угасших форм останутся для нас навсегда неизвестными. В результате этого истребления в кроне растительных и животных форм все время образуются просветы. Эти просветы становятся все шире по мере того, как мы спускаемся к истокам. Обламываются сухие ветки. Опадают листья. Все это исчезающие посредующие морфологические звенья, отсутствие которых столь часто придает выжившим линиям вид голых и одиноких стеблей. Одна и та же длительность одной рукой умножает свои творения впереди, а другой рукой не менее уверенно разрежает их позади. Таким образом, она их все более разделяет, все более изолирует, на наш взгляд, тогда как с помощью другого, более тонкого приема она создает у нас иллюзию того, что они плавают, как облака, без опоры, над бездной прошедших веков.

Устранение черешков. С героических времен Ламарка и Дарвина излюбленная тактика в борьбе против трансформистов всегда состояла в напоминании им о том, что они бессильны доказать возникновение вида на материальных следах[ 9 ]. "Несомненно, – говорят им, – вы показываете последовательность различных форм в прошлом и даже, мы с этим согласны, в некоторых пределах превращение этих форм друг в друга. Но как бы примитивны они ни были, ваше первое млекопитающее – это все-таки уже млекопитающее; ваша первая лошадь (Equide) – уже лошадь (cheval), и так далее. Может быть, имеется эволюция внутри типа. Но нет появления типа путем эволюции". Так и поныне продолжают твердить все более редкие сторонники неизменности.

Как будет видно, независимо от аргументов, вытекающих из постоянно накапливающихся очевидных фактов палеонтологии, имеется более радикальный ответ на это возражение (или скорее. категорическое отклонение его) – это отрицание его предпосылки. В сущности, антитрансформисты требуют, чтобы им показали "черешок" филы. Но это столь же неразумное, сколь и бесполезное требование, ибо для его удовлетворения потребовалось бы изменить сам строй мира и условия нашего восприятия.

По природе нет ничего более деликатного и мимолетного, чем начало. До тех пор пока зоологическая группа молода, ее признаки остаются неопределенными. Ее сооружение хрупко. Ее размеры малы. Ее составляют относительно немного индивидов, и они быстро изменяются. Как в пространстве, так и в длительности черешок (или. что то же самое, почка) живой ветви обладает минимумом дифференциации, экспансии и сопротивляемости. Как же действует время на эту слабую зону?

Неизбежно уничтожая то, что от нее остается.

Эту раздражающую, но существенную непрочность исходного материала должны почувствовать все, кто занимается историей!

В любой области, когда вокруг нас начинает чуть пробиваться что-то действительно новое, мы его не замечаем по той простой причине, что нам надо было бы видеть его расцвет в будущем, чтобы заметить его в самом начале. А когда та же самая вещь выросла и мы оборачиваемся назад, чтобы найти ее зародыш и первые наброски, то тогда в свою очередь скрываются эти первые стадии, уничтоженные или забытые. Где столь близкие, однако, к нам древние греки или древние римляне? Где первые прялки, первые колесницы и первые очаги? Где (уже) первые модели автомобилей, самолетов, киноаппаратов?.. Везде – в биологии, культуре, лингвистике. – как резинка в руках художника, время стирает каждую бледную линию в рисунке жизни. Путем механизма, детали которого в каждом отдельном случае кажутся устранимыми и случайными, но универсальность которого доказывает, что он отражает фундаментальное условие нашего знания, зародыши, черешки, первоначальные фазы роста, каковы бы они ни были, исчезают с наших глаз позади. Кроме закрепившихся максимумов, кроме упрочившихся завершений, ничто (ни в виде "свидетелей", ни даже в виде следов) не остается от того, что было до нас. Иначе говоря, только конечные лучи вееров доходят до нынешнего времени или как живые представители, или в ископаемом виде.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что ретроспективно вещи кажутся нам появившимися в готовом виде. *)

*) Если бы наши аппараты (автомобили, самолеты и т. д.) путем какого-либо катаклизма оказались под землей и превратились в "ископаемые", то будущие геологи, открыв их, получили бы такое же впечатление, как мы от птеродактиля: представленные единственно своими последними марками, эти продукты нашей изобретательности показались бы им созданными без фазы пробных поисков – сразу готовыми и законченными.

Автоматически, путем избирательного поглощения веков развитие стремится исчезнуть с нашего горизонта и превратиться во всей области явлений в прерывную последовательность плоскостей и постоянств *)[ 10 ].

*) Как будет замечено далее в связи с "моногенизмом", мы не случайно не можем выйти за определенный предел точности ("разделения") в нашем восприятии очень далекого прошлого (каждый раз по случайным причинам – см. Курно...). Во всех направлениях (в направлении очень древнего и очень малого, но также в направлении очень большого и очень медленного) наша зоркость слабеет; за пределами некоторого радиуса мы более ничего не различаем.

Так, под разрушительным действием прошлого, сочетающимся с созидательным действием роста, окончательно вырисовываются и выделяются для науки разветвления древа жизни.

Попробуем рассмотреть это древо в его конкретной реальности и измерить его.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: