Справочник Гименея

Перевод М. Урнова

Я, Сандерсон Пратт, пишущий эти строки, полагаю, что системе

образования в Соединенных Штатах следовало бы находиться в ведении бюро

погоды. В пользу этого я могу привести веские доводы. Ну, скажите, почему бы

наших профессоров не передать метеорологическому департаменту? Их учили

читать, и они легко могли бы пробегать утренние газеты и потом

телеграфировать в главную контору, какой ожидать погоды. Но этот вопрос

интересен и с другой стороны. Сейчас я собираюсь вам рассказать, как погода

снабдила меня и Айдахо Грина светским образованием.

Мы находились и горах Биттер-Рут, за хребтом Монтана, искали золота. В

местечке Уолла-Уолла один бородатый малый, надеясь неизвестно на что, выдал

нам аванс. И вот мы торчали в горах, ковыряя их понемножку и располагая

запасом еды, которого хватило бы на прокорм целой армии на все время мирной

конференции.

В один прекрасный день приезжает из Карлоса почтальон, делает у нас

привал, съедает три банки сливовых консервов и оставляет нам свежую газету.

Эта газета печатала сводки предчувствий погоды, и карта, которую она сдала

горам Биттер-Рут с самого низа колоды, означала: "Тепло и ясно, ветер

западный, слабый".

В тот же день вечером пошел снег и подул сильный восточный ветер. Мы с

Айдахо перенесли свою стоянку повыше, в старую заброшенную хижину, думая,

что это всего-навсего налетела ноябрьская метелица. Но когда на ровных

местах снегу выпало на три фута, непогода разыгралась всерьез, и мы поняли,

что нас занесло. Груду топлива мы натаскали еще до того, как его засыпало,

кормежки у нас должно было хватить на два месяца, так что мы предоставили

стихиям бушевать и злиться, как им заблагорассудится.

Если вы хотите поощрять ремесло человекоубийства, заприте на месяц двух

человек в хижине восемнадцать на двадцать футов. Человеческая натура этого

не выдержит.

Когда упали первые снежные хлопья, мы хохотали над своими остротами да

похваливали бурду, которую извлекали из котелка и называли хлебом. К концу

третьей недели Айдахо опубликовывает такого рода эдикт.

- Я не знаю, какой звук издавало бы кислое молоко, падая с воздушного

шара на дно жестяной кастрюльки, но, мне кажется, это было бы небесной

музыкой по сравнению с бульканьем жиденькой струйки дохлых мыслишек,

истекающих из ваших разговорных органов. Полупрожеванные звуки, которые вы

ежедневно издаете, напоминают мне коровью жвачку с той только разницей, что

корова - особа воспитанная и оставляет свое при себе, а вы нет.

- Мистер Грин, - говорю я, - вы когда-то были моим приятелем, и это

мешает мне сказать вам со всей откровенностью, что если бы мне пришлось

выбирать между вашим обществом и обществом обыкновенной кудлатой, колченогой

дворняжки, то один из обитателей этой хибарки вилял бы сейчас хвостом.

В таком духе мы беседуем несколько дней, а потом и вовсе перестаем

разговаривать. Мы делим кухонные принадлежности, и Айдахо стряпает на одном

конце очага, а я - на другом. Снега навалило по самые окна, и огонь

приходилось поддерживать целый день.

Мы с Айдахо, надо вам доложить, не имели никакого образования, разве

что умели читать да вычислять на грифельной доске "Если у Джона три яблока,

а у Джеймса пять..." Мы никогда не ощущали особой необходимости в

университетском дипломе, так как, болтаясь по свету, приобрели кое-какие

истинные познание и могли ими пользоваться в критических обстоятельствах. Но

загнанные снегом в хижину на Биттер-Рут, мы впервые почувствовали, что если

бы изучали Гомера или греческий язык, дроби и высшие отрасли, знания, у нас

были бы кое-какие запасы для размышлений и дум в одиночестве. Я видел, как

молодчики из восточных колледжей работают в ковбойских лагерях по всему

Западу, и у меня создалось впечатление, что образование было для них меньшей

помехой, чем могло показаться с первого взгляда. Вот, к примеру, на

Снейк-Ривер у Андру Мак-Уильямса верховая лошадь подцепила чесотку, так он

за десять миль погнал тележку за одним из этих чудаков, который величал себя

ботаником. Но лошадь все-таки околела.

Однажды утром Айдахо шарил поленом на небольшой полке, - до нее нельзя

было дотянуться рукой. На пол упали две книги. Я шагнул к ним, но встретился

взглядом с Айдахо. Он заговорил в первый раз за неделю.

- Не обожгите ваших пальчиков, - говорит он. - Вы годитесь в товарищи

только спящей черепахе, но, невзирая, на это, я поступлю с вами по-честному.

И это больше того, что сделали ваши родители, пустив вас по свету с

общительностью гремучей змеи и отзывчивостью мороженой репы. Мы сыграем с

вами до туза, и выигравший выберет себе книгу, а проигравший возьмет

оставшуюся.

Мы сыграли, и Айдахо выиграл. Он взял свою книгу, а я свою. Потом мы

разошлись по разным углам хижины и занялись чтением.

Я никогда так не радовался самородку в десять унций, как обрадовался

этой книге. И Айдахо смотрел на свою, как ребенок на леденец.

Моя книжонка была небольшая, размером пять на шесть дюймов, с

заглавием: "Херкимеров справочник необходимых познаний". Может быть, я

ошибаюсь, но, по- моему, - это величайшая из всех написанных книг. Она

сохранилась у меня до сих пор, и, пользуясь ее сведениями, я кого хочешь

могу обыграть пятьдесят раз в пять минут. Куда до нее Соломону или "Нью-Йорк

трибюн"! Херкимер обоих заткнет за пояс. Этот малый, должно быть, потратил

пятьдесят лет и пропутешествовал миллион миль, чтобы набраться такой

премудрости. Тут тебе и статистика населения всех городов, и способ, как

узнать возраст девушки, и сведения о количестве зубов у верблюда. Тут можно

узнать, какой самый длинный в мире туннель, сколько звезд на небе, через

сколько дней высыпает ветряная оспа, каких размеров должна быть женская шея,

какие права "вето" у губернаторов, даты постройки римских акведуков, сколько

фунтов риса можно купить, если не выпивать три кружки пива в день, среднюю

ежегодную температуру города Огэсты, штат Мен, сколько нужно семян моркови,

чтобы засеять один акр рядовой сеялкой, какие бывают противоядия, количество

волос на голове у блондинки, как сохранять яйца, высоту, всех гор в мире,

даты всех войн и сражений, и как приводить в чувство утопленников и

очумевших от солнечного удара, и сколько гвоздей идет на фунт, и как делать

динамит, поливать цветы и стлать постель, и что предпринять до прихода

доктора - и еще пропасть всяких сведений. Может, Херкимер и не знает

чего-нибудь, но по книжке я этого не заметил.

Я сидел и читал эту книгу четыре часа. В ней были спрессованы все

чудеса просвещения. Я забыл про снег и про наш разлад с Айдахо. Он тихо

сидел на табуретке, и какое-то нежное и загадочное выражение просвечивало

сквозь его рыже-бурую бороду.

- Айдахо, - говорю я, - тебе какая книга. Досталась?

Айдахо, очевидно, тоже забыл старые счеты, потому что ответил умеренным

тоном, без всякой брани и злости,

- Мне-то? - говорит он, - По всей видимости, это Омар Ха-Эм (1).

- Омар X. М., а дальше? - спросил я.

- Ничего дальше. Омар Ха-Эм, и все, - говорит он.

- Врешь, - говорю я, немного задетый тем, что Айдахо хочет втереть мне

очки. - Какой дурак станет подписывать книжку инициалами. Если это Омар X.

М. Спупендайк, или Омар X. М. Мак-Суини, или Омар Х. М. Джонс, так и скажи

по- человечески, а не жуй конец фразы, как теленок подол рубахи, вывешенной

на просушку.

- Я сказал тебе все как есть, Санди, - говорит Айдахо спокойно. - Это

стихотворная книга, автор - Омар Ха-Эм. Сначала я не мог понять, в чем тут,

соль, но покопался и вижу, что жила есть. Я не променял бы эту книгу на пару

красных одеял.

- Ну и читай ее себе на здоровье, - говорю я. - Лично я предпочитаю

беспристрастное изложение фактов, чтобы было над чем поработать мозгам, и,

кажется, такого сорта книжонка мне и досталась.

- Тебе, - говорит Айдахо, - досталась статистика - самая низкопробная

из всех существующих наук. Она отравит твой мозг. Нет, мне приятней система

намеков старикашки Ха-Эм. Он, похоже, что-то вроде агента по продаже вин.

Его дежурный тост: "Все трын-трава". По-видимому, он страдает избытком

желчи, но в таких дозах разбавляет ее спиртом, что самая беспардонная его

брань звучит как "приглашение раздавить бутылочку. Да, это поэзия, - говорит

Айдахо, - и я презираю твою кредитную лавочку, где мудрость меряют на футы и

дюймы. А если понадобится объяснить философическую первопричину тайн

естества, то старикашка Ха-Эм забьет твоего парня по всем статьям - вплоть

до объема груди и средней годовой нормы дождевых осадков.

Вот так и шло у нас с Айдахо. Днем и ночью мы только тем и

развлекались, что изучали наши книги. И, несомненно, снежная буря снабдила

каждого из нас уймой всяких познаний. Если бы в то время, когда снег начал

таять, вы вдруг подошли ко мне испросили: "Сандерсон Пратт, сколько стоит

покрыть квадратный фут крыши железом двадцать на двадцать восемь, ценою

девять долларов пятьдесят центов за ящик?" - я ответил бы вам с такой же

быстротой, с какой свет пробегает по ручке лопаты со скоростью в сто

девяносто две тысячи миль в секунду. Многие могут это сделать? Разбудите-ка

в полночь любого из ваших знакомых и попросите его сразу ответить, сколько

костей в человеческом скелете, не считая зубов, или какой процент голосов

требуется в парламенте штата Небраска, чтобы отменить "вето". Ответит он

вам? Попробуйте и убедитесь.

Какую пользу извлекал Айдахо из своей стихотворной книги, я точно не

знаю. Стоило ему открыть рот, и он уже прославлял своего винного агента, но

меня это мало в чем убеждало:

Этот Омар X. М., судя по тому, что просачивалось из его книжонки через

посредство Айдахо, представлялся мне чем-то вроде собаки, которая смотрит на

жизнь, как на консервную банку, привязанную к ее хвосту. Набегается до

полусмерти, усядется, высунет язык, посмотрит на банку и скажет:

"Ну, раз мы не можем от нее освободиться, пойдем в кабачок на углу и

наполним ее за мой счет".

К тому же он, кажется, был персом. А я ни разу не слышал, чтобы Персия

производила что-нибудь достойное упоминания, кроме турецких ковров и

мальтийских кошек.

В ту весну мы с Айдахо наткнулись на богатую жилу. У нас было правило

распродавать все в два счета и двигаться дальше. Мы сдали нашему подрядчику

золота на восемь тысяч долларов каждый, а потом направились в этот маленький

городок Розу, на реке Салмон, чтобы отдохнуть, поесть по-человечески и

соскоблить наши бороды.

Роза не была приисковым поселком. Она расположилась в долине и

отсутствием шума и распутства напоминала любой городок сельской местности. В

Розе была трехмильная трамвайная линия, и мы с Айдахо целую неделю катались

в одном вагончике, вылезая только на ночь у отеля "Вечерняя заря". Так как

мы и много поездили, и были теперь здорово начитаны, мы вскоре стали вхожи в

лучшее общество Розы, и нас приглашали на самые шикарные и бонтонные вечера.

Вот на одном таком благотворительном вечере-конкурсе на лучшую

мелодекламацию и на большее количество съеденных перепелов, устроенном в

здании муниципалитета в пользу пожарной команды, мы с Айдахо и встретились

впервые с миссис Д. Ормонд Сэмпсон; королевой общества Розы.

Миссис Сэмпсон была вдовой и владетельницей единственного в городе

двухэтажного дома. Он был выкрашен в желтую краску, и, откуда бы на него ни

смотреть, он был виден так же ясно, как остатки желтка в постный день в

бороде ирландца. Двадцать два человека, кроме меня и Айдахо, заявляли

претензии на этот желтый домишко.

Когда ноты и перепелиные кости были выметены из залы, начались танцы.

Двадцать три поклонника галопом подлетели к миссис Сэмпсон и пригласили ее

танцевать. Я отступился от тустепа и попросил разрешения сопровождать ее

домой. Вот здесь-то я и показал себя.

По дороге она говорит:

- Ax, какие сегодня прелестные и яркие звезды, Мистер Пратт!

- При их возможностях, - говорю я, - они выглядят довольно симпатично.

Вот эта, большая, находится от нас на расстоянии шестидесяти шести

миллиардов миль. Потребовалось тридцать шесть лет, чтобы ее свет достиг до

нас. В восемнадцатифутовый телескоп можно увидеть сорок три миллиона звезд,

включая и звезды тринадцатой величины, а если какая-нибудь из этих последних

сейчас закатилась бы, вы продолжали бы видеть ее две тысячи семьсот лет.

- Ой! - говорит миссис Сэмпсон. - А я ничего об этом не знала. Как

жарко... Я вся вспотела от этих танцев.

- Не удивительно, - говорю я, - если принять во внимание, что у вас два

миллиона потовых желез и все они действуют одновременно. Если бы все ваши

потопроводные трубки длиной в четверть дюйма каждая присоединить друг к

другу концами, они вытянулись бы на семь миль.

- Царица небесная! - говорит миссис Сэмпсон. - Можно подумать, что вы

описываете оросительную канаву, мистер Пратт. Откуда у вас все эти ученые

познания?

- Из наблюдений, - говорю я ей. - Странствуя по свету, я не закрываю

глаз.

- Мистер Пратт, - говорит она, - я всегда обожала культуру. Среди

тупоголовых идиотов нашего города так мало образованных людей, что истинное

наслаждение побеседовать с культурным джентльменом. Пожалуйста, заходите ко

мне в гости, когда только вздумается.

Вот каким образом я завоевал расположение хозяйки двухэтажного дома.

Каждый вторник и каждую пятницу, по вечерам, я навещал ее и рассказывал ей о

чудесах вселенной, открытых, классифицированных и воспроизведенных с натуры

Херкимером. Айдахо и другие донжуаны города пользовались каждой минутой

остальных дней недели, предоставленных в их распоряжение.

Мне было невдомек, что Айдахо пытается воздействовать на миссис Сэмпсон

приемами ухаживания старикашки X. М., пока я не узнал об этом как-то

вечером, когда шел обычным своим путем, неся ей корзиночку дикой сливы. Я

встретил миссис Сэмпсон в переулке, ведущем к ее дому. Она сверкала глазами,

а ее шляпа угрожающе накрыла одну бровь.

- Мистер Пратт, - начинает она, - этот мистер Грин, кажется, ваш

приятель?

- Вот уже девять лет, - говорю я.

- Порвите с ним, - говорит она, - он не джентльмен.

- Поймите, сударыня, - говорю я, - он обыкновенный житель гор, которому

присуще хамство и обычные недостатки расточителя и лгуна, но никогда, даже в

самых критических обстоятельствах, у меня не хватало духа отрицать его

джентльменство. Вполне возможно, что своим мануфактурным снаряжением,

наглостью и всей своей экспозицией он противен глазу, но по своему нутру,

сударыня, он так же не склонен к низкопробному преступлению, как и к

тучности. После девяти лет, проведенных в обществе Айдахо, - говорю я, - мне

было бы неприятно порицать его и слышать, как его порицают другие.

- Очень похвально, мистер Пратт, что вы вступаетесь за своего друга, -

говорит миссис Сэмпсон, - но это не меняет того обстоятельства, что он

сделал мне предложение, достаточно оскорбительное, чтобы возмутить

скромность всякой женщины.

- Да не может быть! - говорю я. - Старикашка Айдахо выкинул такую

штуку? Скорее этого можно было ожидать от меня. За ним водится лишь один

грех, и в нем повинна метель. Однажды, когда снег задержал нас в горах, мой

друг стал жертвой фальшивых и непристойных стихов, и, возможно, они

развратили его манеры.

- Вот именно, - говорит миссис Сэмпсон. - С тех пор, как я его знаю, он

не переставая декламирует мне безбожные стихи какой-то особы, которую он

называет Рубай Ате, и если судить по ее стихам, это негодница, каких свет не

видал.

- Значит, Айдахо наткнулся на новую книгу, - говорю я, - автор той, что

у него была, пишет под пот de plume (2) X. М.

- Уж лучше бы он и держался за нее, - говорит миссис Сэмпсон, - какой

бы она ни была. А сегодня он перешел все границы. Сегодня я получаю от него

букет цветов, и к ним приколота записка. Вы, мистер Пратт, вы знаете, что

такое воспитанная женщина, и вы знаете, какое и занимаю положение в обществе

Розы. Допускаете вы на минуту, чтобы я побежала в лес с мужчиной, прихватив

кувшин вина и каравай хлеба, и стала бы петь и скакать с ним под деревьями?

Я выпиваю немного красного за обедом, но не имею привычки таскать его

кувшинами в кусты и тешить там дьявола на такой манер. И уж, конечно, он

принес бы с собой эту книгу стихов, он так и написал. Нет, пусть уж он один

ходит на свои скандальные пикники. Или пусть берет с собой свою Рубай Ате.

Уж она-то не будет брыкаться, разве что ей не понравится, что ой захватит

больше хлеба, чем вина. Ну, мистер Пратт, что вы теперь скажете про вашего

приятеля-джентльмена?

- Видите ли, сударыня, - говорю я, - весьма вероятно, что приглашение

Айдахо было своего рода поэзией и не имело в виду обидеть вас. Возможно, что

оно принадлежало к разряду стихов, называемых фигуральными. Подобные стихи

оскорбляют закон и порядок, но почта их пропускает на том основании, что в

них пишут не то, что думают. Я был бы рад за Айдахо, если бы вы посмотрели

на это сквозь пальцы, - говорю я. - И пусть наши мысли взлетят с низменных

областей поэзии в высшие сферы расчета и факта Наши мысли, - говорю я, -

должны быть созвучны такому чудесному дню. Неправда ли, здесь тепло, но мы

не должны забывать, что на экваторе линия вечного холода находится на высоте

пятнадцати тысяч футов А между сороковым и сорок девятым градусом широты она

находится на высоте от четырех до девяти тысяч футов.

- Ах, мистер Пратт, - говорит миссис Сэмпсон, - какое утешение слышать

от вас чудесные факты после того, как вся изнервничаешься из-за стихов этой

негодной Рубай.

- Сядем на это бревно у дороги, - говорю я, - и забудем о

бесчеловечности и развращенности поэтов. В длинных столбцах удостоверенных

фактов и общепринятых мер и весов - вот где надо искать красоту. Вот мы

сидим на бревне, и в нем, миссис Сэмпсон, - говорю я, - заключена статистика

- более изумительная, чем любая поэма. Кольца на срезе показывают, что

дерево прожило шестьдесят лет. На глубине двух тысяч футов, через три тысячи

лет оно превратилось бы в уголь. Самая глубокая угольная шахта в мире

находится в Киллингворте близ Ньюкастля. Ящик в четыре фута длиной, три фута

шириной и два фута восемь дюймов вышиной вмещает тонну угля. Если порезана

артерия, стяните ее выше раны. В ноге человека тридцать костей. Лондонский

Тауэр сгорел в тысяча восемьсот сорок первом году.

- Продолжайте, мистер Пратт, продолжайте, - говорит миссис Сэмпсон, -

ваши идеи так оригинальны и успокоительны. По моему, нет ничего прелестнее

статистики.

Но только две недели спустя я до конца оценил Херкимера.

Однажды ночью я проснулся от криков: "Пожар!" Я вскочил, оделся и вышел

из отеля полюбоваться зрелищем. Увидев, что горит дом миссис Сэмпсон, я

испустил оглушительный вопль и через две минуты был на месте.

Весь нижний этаж был объят пламенем, и тут же столпилось все мужское,

женское и собачье население Розы и орало, и лаяло, и мешало пожарным. Айдахо

держали шестеро пожарных, а он пытался вырваться из их рук. Они говорили

ему, что весь низ пылает и кто туда войдет, обратно живым не выйдет.

- Где миссис Сэмпсон? - спрашиваю я.

- Ее никто не видел, - говорит один из пожарных. - Она спит наверху. Мы

пытались туда пробраться, но не могли, а лестниц у нашей команды еще нет.

Я выбегаю на место, освещенное пламенем пожара, и вытаскиваю из

внутреннего кармана справочник. Я засмеялся, почувствовав его в своих руках,

- мне кажется, что я немного обалдел от возбуждения.

- Херки, друг, - говорю я ему, перелистывая страницы, - ты никогда не

лгал мне и никогда не оставлял меня в беде. Выручай, дружище, выручай! -

говорю я.

Я сунулся на страницу 117: "Что делать при несчастном случае", -

пробежал пальцем вниз по листу и попал в точку Молодчина Херкимер, он ничего

не забыл!

На странице 117 было написано:

"Удушение от вдыхания дыма или газа. - Нет ничего лучше льняного семени

Вложите несколько семян в наружный угол глаза".

Я сунул справочник обратно в карман я схватил пробегавшего мимо

мальчишку.

- Вот, - говорю я, давая ему деньги, - беги в аптеку и принеси на

доллар льняного семени. Живо, и получишь доллар за работу. - Теперь, - кричу

я, - мы добудем миссис Сэмпсон! - И сбрасываю пиджак и шляпу.

Четверо пожарных и граждан хватают меня,

- Идти в дом - идти на верную смерть, - говорят они. - Пол уже начал

проваливаться.

- Да как же, черт побери! - кричу я и все еще смеюсь, хотя мне не до

смеха. - Как же я вложу льняное семя в глаз, не имея глаза?

Я двинул локтями пожарников по лицу, лягнул одного гражданина и свалил

боковым ударом другого. А затем я ворвался в дом. Если я умру раньше вас, я

напишу вам письмо и сообщу, на много ли хуже в чертовом, пекле, чем было в

стенах этого дома; но пока не делайте выводов. Я прожарился куда больше тех

цыплят, что подают в ресторане по срочным заказам. От дыма и огня я дважды

кидался на пол и чуть-чуть не посрамил Херкимера, но пожарные помогли мне,

пустив небольшую струйку воды, и я добрался до комнаты миссис Сэмпсон. Она

от дыма лишилась чувств, так что я завернул ее в одеяло и взвалил на плечо.

Ну ясно, пол не был так уж поврежден, как мне говорили, а то разве бы он

выдержал? И думать нечего!

Я оттащил ее на пятьдесят ярдов от дома и уложил на траву. Тогда,

конечно, все остальные двадцать два претендента на руку миссис Сэмпсон

столпились вокруг с ковшиками воды, готовые спасать ее. Тут прибежал и

мальчишка с льняным семенем.

Я раскутал голову миссис Сэмпсон. Она открыла глаза и говорит:

- Это вы, мистер Пратт?

- Т-с-с, - говорю я. - Не говорите, пока не примете лекарство.

Я обвиваю ее шею рукой и тихонько поднимаю ей голову, а другой рукой

разрываю пакет с льняным семенем; потом со всей возможной осторожностью я

склоняюсь над ней и пускаю несколько семян в наружный уголок ее глаза.

В этот момент галопом прилетает деревенский доктор, фыркает во все

стороны, хватает миссис Сэмпсон за пульс и интересуется, что собственно

значат мои идиотские выходки.

- Видите ли, клистирная трубка, - говорю я, - я не занимаюсь постоянной

врачебной практикой, но тем не менее могу сослаться на авторитет.

Принесли мой пиджак, и я вытащил справочник.

- Посмотрите страницу сто семнадцать, - говорю я. - Удушение от

вдыхания дыма или газа. Льняное семя в наружный угол глаза, не так ли? Я не

сумею сказать, действует ли оно как поглотитель дыма, или побуждает к

действию сложный гастрогиппопотамический нерв, но Херкимер его рекомендует,

а он был первым приглашен к пациентке. Если хотите устроить консилиум, я

ничего не имею против.

Старый доктор берет книгу и рассматривает ее с помощью очков и

пожарного фонаря.

- Послушайте, мистер Пратт, - говорит он, - вы, очевидно, попали не на

ту строчку, когда ставили свой диагноз. Рецепт от удушья гласит: "Вынесите

больного как можно скорее на свежий воздух и положите его на спину,

приподняв голову", а льняное семя - это средство против "пыли и золы,

попавших в глаз", строчкой выше. Но в конце концов...

- Послушайте, - перебивает миссис Сэмпсон, - мне кажется, я могу

высказать свое мнение на этом консилиуме. Так знайте, это льняное семя

принесло мне больше пользы, чем все лекарства в моей жизни.

А потом она поднимает голову, снова опускает ее мне на плечо и говорит:

"Положите мне немножко и в другой глаз, Санди, дорогой".

Так вот, если вам придется завтра или когда-нибудь в другой раз

остановиться в Розе, то вы увидите замечательный новенький ярко-желтый дом,

который украшает собою миссис Пратт, бывшая миссис Сэмпсон. И если вам

придется ступить за его порог, вы увидите на мраморном столе посреди

гостиной "Херкимеров справочник необходимых познаний", заново переплетенный

в красный сафьян и готовый дать совет по любому вопросу, касающемуся

человеческого счастья и мудрости".

----------------------------------------------------------

1) - Речь идет о стихотворениях старинного персидского поэта XI в.

Омара Хайама.

2) - Псевдоним (франц.).