Глава 4. Инцидент

Следующую неделю заполонили уроки, походы в библиотеку, где заправляла миссис Хьюдж – рослая женщина с топорным лицом и громовым голосом, аврор в отставке – опоздания на уроки из-за меняющих направление лестниц и стычки с гриффиндорцами: брат словно подговорил приятелей по факультету не давать Альбусу покоя. Правда, Роза и Северус вступались за него, но они же не всегда были рядом.
После того, как Доминик и Джеймс вылили с лестничного пролета на голову Альбусу два стакана окрашивающего зелья, в результате чего волосы мальчика из черных стали изумрудно-зелеными, Северус предложил пожаловаться учителям.
- Толку-то? – пожал плечами Альбус. – И вообще, это наше семейное дело.
- Но проучить Джеймса надо, - судя по выражению веснушчатого личика Розы, она уже строила в голове коварно-злодейские планы. – Краска твоя, кстати, часа два продержится, так что на уроки можешь не ходить. Слышала, противному кузену твоего дяди кто-то однажды поросячий хвостик наколдовал. Вот бы узнать, как это делается.
Однако не успела Роза найти информацию о способах выращивания хвостов на вражеских филейных частях, как отношения братьев вышли на качественно новый уровень.
Дело было в четверг. Альбус, набрав литературы по ЗОТИ (он хотел сделать доклад), тащился по коридору, когда заметил впереди, совсем близко, фигуру брата. Тот стоял к нему спиной, разглядывал девушек на галерее этажом выше, и Альбус не нашел ничего лучше, как шмыгнуть в ближайший класс.
Он не сразу понял, что ему открылось. На первой парте лежала младшая из красивых сестер-слизеринок, Паулина Мелифлуа; один из старшекурсников-гриффиндорцев держал её за вытянутые руки, а другой, староста Герберт Вэнс, навалился на бедняжку сверху и елозил руками по её телу, местами белевшему из-под расхристанной одежды, свирепо, как вампир, впивался ей в шею. Девушка отчаянно пыталась вывернуться; в момент появления Альбуса она как раз обернулась к двери, и он увидел её залитое слезами лицо. Показалось странным, что не слышно никаких звуков, но мальчик быстро сообразил: это результат заклинания.
Он не знал пока, чем можно отбросить Вэнса, и просто кинулся на него, врезался, замолотил кулаками всюду, где доставал. Герберт отпихнул его локтем, Альбус удержался на ногах и бросился бы вновь, но его перехватили поперек туловища и понесли. Парень, который до того удерживал Паулину, выволок мальчишку в коридор и швырнул прямиком в объятия старшего брата.
- Кто так на стреме стоит? Все на свете проморгал? Что ему теперь, память стирать?
- Не стоит, Дункан, - донеся из класса ровный голос Вэнса. – сйечас разбуреусь с этой шлюхой, и поговорим с малышом. Принеси-ка его сюда.
Джеймс и Дункан втащили Альбуса обратно в класс. Герберт за волосы приподнял Паулину и несколько раз с оттяжкой ударил её по лицу, затем отшвырнул прочь и бросил старшему из подручных: «Унеси эту падаль».
Дункан одной рукой взял Паулину за шиворот, другой за волосы и поволок за дверь. Альбус рванулся к ней, но Джеймс скрутил его и держал крепко. Герберт присел перед ними на корточки.
- Теперь змееныш, слушай внимательно. Насколько я знаю, твои бабка и тетка – магглорожденные. Так вот, будь воля таких, как эта сучка – они бы в лучшем случае побирались, а в худшем- гнили в Азкабане или разлагались в канаве. Её прабабка пропихивала закон, который разрешил бы охоту на магглов, как на зверей. Её отец организовал взрыв во «Флориш и Блоттс» - слыхал, сколько тогда погибло народу? Ты думаешь, мне так приятно иметь эту швабру? Да меня Плакса Миртл возбуждает больше. Но считаю долгом гриффиндорца восстановить справедливость и указать этой швали на её место. Понял меня? Хорошо понял?
«Если спорить – сотрут память, - испугался Альбус: ему доводилось слышать о заклятии Обливейт. – Значит, лучше покориться». Он кивнул, испуганно глядя на большого мальчика.
- Отлично. Отпусти его, Джимми. Да не забудь вымыть руки, на них могла остаться слизь.

Альбус понуро шел по коридору. Горько было, стыдно, противно и страшно. Он частенько злился на брата, но ненависть почувствовал впервые. Он ненавидел Джеймса за то, что он участвовал в таком деле (инстинкт подсказывал, что он застал большее и худшее, чем обычные издевательства), за таких его друзей, за распухшее от слез лицо Паулины и за собственное унижение.
«Где-то она теперь? Плачет где-нибудь… Вряд ли пойдет в гостиную, там Суомп прицепится. Мама говорила, что девчонки часто ревут в туалете Плаксы Миртл».
…Паулина стояла над раковиной и умывалась. Движения будничные, словно просто испачкала лицо. Только по временам от горького вздоха поднимались худенькие плечи. Она услышала, как кто-то вошел, и отпрянула, сжав на груди разорванную блузку. Поняв, что это всего лишь первогодка, успокоилась немного, но все-таки зло бросила:
- Если ты не заметил, это женский туалет.
- Я знаю, что он не работает.
Она инстинктивно попятилась – так пятится недобитый гном у бабушки в саду. Приподняла палочку.
- Что тебе нужно?
- Не бойся меня. Я просто хочу помочь.
Разбитые губы болезненно покривились:
- Твой отец уже помог всем нам… - её лицо исказилось, из глаз вновь побежали слезы. –Это все из-за него! Все!
- Неправда, - Альбус раскраснелся. – Он не допустил бы такого, если бы знал. Хочешь, я напишу ему, и он разберется с этим Вэнсом?
Плечи девушки поникли. Она очень горько улыбнулась.
- Лучше спустись в нашу гостиную, позови Джорджиану, старшую мою сестру, знаешь? Только потихоньку, чтобы Суомп не заметила.
Вечером того дня после недолгих колебаний Альбус написал отцу письмо с подробным описанием произошедшего.

Гарри Джеймс Поттер проснулся немного раньше, чем обычно. У него был выходной, но в постели валяться не хотелось. Осторожно выскользнув из кровати, чтобы не разбудить жену, спустился в столовую, собираясь принять утренний душ, но его внимание привлек белый прямоугольник на столе - конверт с письмом из Хогвартса. Видно, Кикимер принес, да не решился будить хозяев. Кольнуло неприятное предчувствие. Быстро распечатав конверт, Гарри развернул письмо. Писал младший сын, Альбус Северус.
«Отец!
Я сознаю неэтичность моего поступка, и, не будь замешана в деле честь и безопасность женщины, я бы безусловно промолчал. Вынужден сообщить - вчера, возвращаясь вечером из библиотеки, я зашел в пустой кабинет, около которого стоял Джеймс. Он не заметил меня, и то, что я увидел, вызвало во мне бурю негодования - на одной из парт один старшекурсник-гриффиндорец держал девушку со Слизерина, Паулину Мелифлуа, а другой, староста Вэнс, наклонился над ней, трогал, делал ей больно, судя по тому, что она сильно плакала. Джеймс, видимо, охранял вход, чтобы им не помешали. Я попытался остановить их, но меня быстро скрутили, а Вэнс, избив Паулину, вытолкал ее прочь. Они сказали мне, что она заслужила это, потому что ее прабабка и отец вредили маглорожденным. Извини, что прибегаю к доносу, но мне страшно, что будет с девушкой.
Альбус Северус."
"Бред. Это невозможно". Гарри тряхнул головой. Да как же, невозможно. Побольше бы сына распускал – и не такое бы возможно стало.
Постепенно вместо растерянности пришла злость - хотелось ударить по столу кулаком так, чтобы тот треснул напополам. Горечь, чувство вины и негодования мешали думать. Наконец, не справившись с гневом, Гарри изо всех сил ударил кулаком в стену, дал себе пощечину и приказал успокоиться. Боль в щеке и на костяшках пальцев немного ослабила напряжение.
«Итак. Умываюсь. Иду в Хогвартс. Вызываю в кабинет директора Невилла (куда этот осел смотрел?!), потом этих...», - тут Гарри употребил пару выражений из специфического запаса, весьма обогатившегося за годы аврорской службы; из цензурных соображений мы их здесь не приводим.
Гнев омывал сердце жаркими волнами. Гарри торопился. Едва вдев пиджак в один рукав, бросил в камин пригоршню летучего пороха, отрывисто приказав: "Хогвартс, кабинет директора!", и шагнул в зеленое пламя.
Профессор Спраут едва вернулась с завтрака. Заулыбавшись, попробовала было напоить Гарри чаем – как будто замглавы аврората каждое утро вваливается к ней в камин - но когда он тихо и зло потребовал вызвать в кабинет Невилла Лонгботтома, посерьезнела, подобралась и без вопросов выполнила.
Невилл, что Гарри вне себя, понял сразу.
- Что случилось? На Джеймса нажаловались?
- Вообще-то это я тебя должен расспрашивать, если что, - Поттер сунул приятелю письмо Альбуса. – Читай-читай.
С первых строк лицо Невилла вытянулось,к концу же оно приобрело выражение, какое было у Лонгботтома в детстве, на зельеварении, когда он замечал приближавшегося к нему Снейпа – выражение покорности злой судьбе и осознания собственной полной никчемности. Прерывисто вздохнув, он отдал письмо Гарри.
- Где они?
- На уроки разбрелись.
- Всех сюда. Да, и Альбуса тоже приведи.
Прфессор Спраут мышкой проскользнула в директорские комнаты. Гари отыскал глазами портрет Дамблдора и почувствовал облегчение, увидев, что старый директор спит.
Наконец Невилл протиснулся в дверь (как же он располнел… Ханна старается).
- Привел. Кого пригласить первым?
- Вэнса.
Смазливого наглоглазого молокососа, представшего перед ним, Гарри рскусил сразу. Никакой выдержки и избыток трусости. Такие смелы разве перед первокурсниками, а швырни в него Экспеллиармусом – в ногах станет ползать.
- Хорошо вчера развлекся с Паулиной Мелифлуа?
Побледнел. Озирается. Думает,как бы сбежать. Да сейчас уже отпустят, о чем с ним толковать.
Гарри сгреб паршивца за воротник и двинул по скуле. И еще, и еще – по зубам, по носу, опять по скуле, пока не выступила кровь. Парнишка подвывал сквозь зубы, всхлипывал. Наконец Гарри перехватил его за грудки и встряхнул.
- Вот что, мразь. Еще раз ты подойдешь к этой девке или к кому другому - пеняй на себя. Никто не посмотрит, что у тебя в родне кто-то там посмертно награжден. Загремишь в Азкабан, как миленький, а перед этим посидишь в аврорате, в изоляторе, и уж я тебе обеспечу подходящих соседей, понял?
Тряся челюстью, парень кивнул. Гарри за воротник дотащил его до дверей и вышвырнул.
Имя второго старшекурсника в письме указано не было, но Невилл сообразил, видно, кто это может быть. В комнату несмело вошел дюжий парень с низким лбом.
- Имя?- коротко спросил Гарри.
- Дункан Маклагген.
Две затрещины парень принял очень спокойно, только потер ушибленные места.
- Понял, за что?
- Понял, - и ушел. За ним Невилл втолкнул Джеймса.
Сын вскинул голову, губы сжаты. Подбоченился. Значит, не уверен в себе, хорохорится, но понимает, что нашкодил, и боится наказания. Глаза отцовы… Или Джинни… Нет, отцовы – отчаянные, ненасытные, глядящие только вперед. Отец и Сириус в гробу перевернулись бы (если бы еще Сириусу гроб), узнав, что их тезка вытворяет.
- Пап, что не так? Ал снова настучал?
- Называй как хочешь, но то, что ты сделал вчера, переходит все границы.
Задергался.
- Да чего? Чего я сделал-то? Ты Алу всегда веришь…
- В данном случае верю. Ты стоял на карауле, покуда девушку насиловали. Отвратительный поступок. Знаешь, я не для того тебя назвал святыми для меня именами, чтобы ты их позорил.
- Я ничего не сделал! – выкрикнул Джеймс с безнадежностью.
- Сделал, и ты это знаешь. Подойди ближе.
Хлопнула затрещина. Джеймс не вскрикнул, только втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
- Отлично. Теперь позови Альбуса.
Гарри понимал: младший сын, никогда прежде не бывавший в кабинете директора, совершенно растеряется, когда войдет. Ему нестерпимо хотелось подойти к появившемуся в дверях Альбусу, взять за руку, провести перед портретами – он помнил, что сегодня не должен выглядеть перед ним любящим отцом.
- Пап, ты звал меня?
- Да, - Гарри мерил шагами кабинет, а сын стоял у дверей, легкий, как пушинка, растерянный. – Я наказал Джеймса по твоей жалобе, но тебе стоит понять, насколько я не одобряю то, что ты сделал.
- Пап, я знаю. Я бы никогда…
- Тебе было с ними не справится. Это не значит, что надо привыкать доносить. Это значит, что нужно учиться защищать себя и других. Ты понял меня?
- Да, папа, - голос сына немного окреп. – А как бы ты поступил? Как бы ты защитил её? Ведь не прошел бы ты мимо?
- Я дрался бы до последнего. Ступай на уроки.

Спустился осенний вечер. Отужинав, ученики и учителя разбрелись по комнатам. И Чарльз Саммерби отправился к себе.
В комнатке его вечно гулял ветер, как ни просили Невилл и Тана, чтобы он заставил завхоза законопатить окно. На самом деле со сквозящими щелями даже лучше. Духота давит на виски. Пуховое одеяло Майкрофт недавно унес в комнатку своей любовницы, школьной медсестры Бесси Прин. Ничего, Чарльзу достаточно пледа. Еще есть стеллаж с книгами, стул и стол. Сегодня весь хлам убран еще с утра – ради этого стоит пропустить завтрак – стол чисто вымыт и накрыт отрезом черного крепа. Невилл разрешил срезать несколько гиацинтов в теплицах. И свечи хорошие, Тана покупала, а она умеет их выбирать.
Вазу одолжил у Дезэссара. Свечу поставил так, чтобы она не опаляла цветов,но достаточно освещала фотографию Берилл. Дверь запер накрепко. Никто не потревожит сегодня.
Чарльзу хватало колеблющегося пламени свечи, чтобы согреться и сомлеть. Представилось ему, что не было этих пяти лет. Сидит он, проверяет работы учеников, и Берилл рядом, шустрит что-то по дому: маленькая, ладная, румяная, в каштановых кудряшках.
Что же она делала в тот день во «Флориш и Блоттс»? Вроде ему понадобился какой-то трактат, он хотел пойти сам, но простудился, и она не пустила. Он записал ей на бумажке автора, название, и она ушла. Через два часа он по радио услышал о взрыве и пожаре в Косом переулке. Спустя сутки стоял над куском обгорелого мяса, который опознал по родинкам на сохранившихся участках кожи.
Кажется, он не плакал, хотя Тана уговаривала проплакаться. Он не стал алкоголиком, хотя Невилл накачивал его огневиски. Ему не было стыдно, хотя он понимал, что на работе его, месяц пролежавшего в Мунго с каким-то нечитаемым диагнозом, оставили из жалости. Вообще все чувства затупились, мир стал фрагментарен, и лишь иногда удавалось несколько осколков собрать воедино.
Одни яркие, другие уже замутились. Вот ему в год, когда директорствовал профессор Снейп, за что-то назначили розги. За что - из памяти испарилось, зато засело накрепко ощущение нежных рук Берилл, когда она смазывает ему спину настойкой бадьяра. Битва – вроде они с братом остались. Берилл находит его среди раненых. Из дальнейшей жизни не сохранилось почти ничего, кроме тлеющего ощущения счастья. Вроде бы накануне гибели жена призналась, что ждет ребенка.
Невилл и Майкрофт притащили его на суд над Филиппом Мелифлуа и его сообщниками. Зачем – загадка. Чарльза не допрашивали как свидетеля, а на убийцу Берилл он не горел желанием смотреть. Приговорили к смертной казни – что ж, слава Мерлину.
Эти пять лет ему вовсе не больно. Просто очень неудобно жить в мире, рассыпавшемся на соколки. И одиноко без Берилл. Прямо выть хочется.