О благодарности

Тут надо прямо сказать, что государство, а также, гово­рят, одна из возлюбленных и один из друзей пошли ему навстречу: создали все условия, чтобы никакие иллюзии, никакие соблазны впредь не отвлекали его.

И Солженицын зря сожалеет — в недавнем тексте, — что ссылка Бродского не затянулась и не успела его пере­менить к лучшему.

Сердце-то надорвать успела. Среди прочего приходилось и поля какие-то вручную очищать от валунов: дескать, поиграй в Сизифа, до первого инфаркта еще далеко...

Бродский научился новому, волшебно пристальному зре­нию и стал мастером тишины. Вот, смотрите, стихотворение из вечных — прямо для школьной хрестоматии будущего столетия:

Снег сено запорошил

сквозь щели под потолком.

Я сено разворошил

и встретился с мотыльком.

Мотылек, мотылек,

от смерти себя сберег,

забравшись на сеновал.

Выжил, зазимовал.

Выбрался и глядит,

как «летучая мышь» чадит,

как ярко освещена

бревенчатая стена.

Приблизив его к лицу,

я вижу его пыльцу

отчетливей, чем огонь,

чем собственную ладонь.

Среди вечерней мглы

мы тут совсем одни.

И пальцы мои теплы,

как июльские дни.

Раньше главная тема была — разбегающееся простран­ство. После ссылки — замирающее время: как оно сгуща­ется в вещах и прекращает человеческую участь.

Стихотворения тянутся друг к другу и образуют несколь­ко романов со множеством лиц, с диалогами, с тщательными подробностями быта... Стихи Бродского в промежутке между ссылкой и эмиграцией — история Застоя (он же — Распад), в них изображен и предсказан конец Империи, герои этих стихов один за другим погибают от духоты...

Но странное дело: оттого ли, что автор с необыкновенным искусством достигает абсолютного взаимодействия разговор­ной речи и утонченнейших условностей стихосложения, — оттого ли, что трагическое остроумие — сильное средство от любого самообмана, — словом, не знаю почему, но впе­чатление такое, будто не то что содержание, а просто сама материя этих стихов — свобода.

Тут нужен вообще-то сноп цитат — Бродского прочли так недавно, так наспех, что почти не запомнили, — жалею тех, кто не читал совсем, но приведу только отрывок из «Разговора с небожителем» — и только чтобы показать, как верен поэт своей навязчивой идее: будто стихи — это взгляд откуда-то сверху и крик куда-то вверх, словно кто-то назначил его носителем смысла нашей жизни. Но ведь мы-то с г-жой Савельевой вроде бы точно знаем, что Пушкин, скажем, в «Пророке» просто шутил, и любые стихи (равно и всякая проза) есть продукт отдельно взятого ума. Не Муза же, в самом деле, их диктует! И у христианского Бога определенно есть занятия поважней. А вот Бродский все время кого-то благодарит неизвестно за что — за какое-то там призвание, — а стихи его читают хорошо если десять человек, — и ведь надежды никакой!

Благодарю...

Верней, ума последняя крупица

благодарит, что не дал прилепиться

к тем кущам, корпусам и словарю,

что ты не в масть

моим задаткам, комплексам и форам

зашел — и не предал их жалким формам

меня во власть...