Глава XV

Вдоль шоссе э 66 стоят придорожные бары; "Эл и Сузи","Позавтракайте у Карла", "Джо и Минни", "Закусочная Уилла". Лачуги,сколоченные из тонких досок. Две бензиновые колонки у входа, дверь,загороженная проволочной сеткой, длинная стойка с рейкой для ног,табуретки. Возле двери три автомата, показывающие сквозь стекланесметные богатства - кучку пятицентовых монет, которые можно выиграть,если выйдут три полоски. А рядом с ними патефон, играющий за пятьцентов, и наваленные горкой, как блины, пластинки, готовые в любуюминуту скользнуть на диск и заиграть фокстроты "Ти-пи-ти-пи-тин","Ты-золотой загар", песенки Бинга Кросби, джаз Бенни Гудмена. На правомконце стойки под стеклянным колпаком конфеты от кашля, кофеиновыетаблетки под названием "Долой сонливость" и "Не клюй носом", леденцы,сигареты, бритвенные лезвия, аспирин, кристаллики "Бромо", "Алка" дляшипучки. По стенам плакаты: купальщицыпышногрудые, узкобедрые блондинкис восковыми лицами, в белых купальных костюмах, в руках бутылкакока-колы, улыбаются: вот оно магическое действие кока-колы. Длиннаястойка - на ней солонки, перечницы, баночки с горчицей и бумажныесалфетки. За стойкой пивные краны, а у самой стены сверкающие,окутанные паром кофейники с застекленными окошечками, которыепоказывают уровень кофе. Торты под проволочными колпаками, апельсины -горками по четыре штуки. И коробки крекеров и корнфлекса, выложенныеузором. Плакаты с заглавными буквами из блестящей слюды: Такие ПирогиПекла Твоя Мама. Кредит Ссорит. Давайте Останемся Друзьями. ДамамКурить Не Возбраняется, Но Пусть Не Суют Окурки Куда Попало. ОбедайтеЗдесь, Не Утруждайте Жену Стряпней. У НАС ЛУЧШЕ. На левом конце стойки - жаровня с тушеным мясом, картофелем,жареное мясо, ростбиф, серая буженина. И все эти соблазны ждут, когдаих нарежут ломтиками. Минни, или Сузи, или Мэй, увядающая за стойкой, волосы завиты, напотном лице слой пудры и румян,- принимая заказы, говорит тихо, мягко;повторяет их повару скрипучим, как у павлина, голосом. Вытирает стойку,водя тряпкой кругами, начищает большие блестящие кофейники. Поваразовут Джо, или Карл, или Эл. Ему жарко в белом кителе и фартуке, потбисером выступает у него на белом лбу под белым колпаком. Он хмурый,говорит мало, взглядывает мельком на каждого нового посетителя.Вытирает противень, шлепает на него котлету. Вполголоса повторяетзаказы Мэй, скребет противень, протирает тряпкой. Хмурый и молчаливый. Мэй - живая связь с посетителями - улыбается, а внутри вся кипит иеле сдерживает раздражение. Улыбается, а глаза смотрят мимо вас, есливы это вы, а не шофер с грузовика. На шоферах все и держится. Там, гдеостанавливаются грузовики, там и клиенты. Шоферов не надуешь, они народпонимающий. Шоферы надежная клиентура. Они понимают, что к чему.Попробуй подать им спитой кофе - больше не заедут. Их надо обслуживатькак следует, тогда заглянут не один раз. Шоферам Мэй улыбаетсяпо-настоящему. Она выгибает спину, поправляет волосы на затылке,поднимая руки так, чтобы платье обрисовало грудь, кивает, всем своимвидом сулит веселую минутку, веселы" разговор, веселые шуточки. Элникогда не вступает в беседу с посетителями. Связь идет не через него.Иной раз он улыбнется, услышав какой-нибудь анекдот, но смеющимся егоникто не видел. Иной раз он взглянет на Мэй, услышав игривые нотки в ееголосе, и тут же принимается скрести противень лопаткой и перекладыватьзастывшее сало в желобок вокруг судка. Он прижимает лопаткой шипящуюкотлету, кладет разрезанные пополам булки на сковороду, подогревает,поджаривает их. Сгребает со сковороды кружочки лука, шлепает его накотлету и приминает лопаткой; потом кладет на котлету полбулки,смачивает другую половину растопленным маслом и острой приправой.Придерживая булку, поддевает лопаткой плоскую котлету, переворачиваетее, накрывает ломтем, пропитавшимся маслом, и кладет сандвич намаленькую тарелку. К сандвичу полагаются пикули и две черных маслины.Эл пускает тарелку по стойке, точно метательный диск. Потом сновапринимается скрести противень лопаткой и хмуро поглядывает на жаровню стушеным мясом. Машины вихрем проносятся.по шоссе э 66. Номерные знаки. Выданы вМассачусетсе, Теннесси, Род-Ай. ленде, Нью-Йорке, Вермонте, Огайо. Идутна запад. Элегантные машины мчатся со скоростью шестьдесят миль в час. Смотри-"корд". Точно гроб на колесах. Ой, мама! Ну и ход у них! А вот "ла-салль", видишь? Я за "ла-салль". Я негордый. Меня онустраивает. Если уж ты так разошелся, то чем тебе плох "кадиллак"? Чутьбольше, чуть быстрее. А я бы взял "зефир". Цена не бог весть какая, зато шик, быстрота.Подать мне "зефир". Хотите смейтесь, хотите нет, сэр, а я стою за "бьюикпьюик". Дайбог каждому такую машину. Выдумает тоже! "Бьюик" не дешевле "зефира", а какая от негорадость? Слабенький. Ну и пусть! Глаза бы мои не глядели на фордовские машины. Не люблюя этого Генри Форда. Просто терпеть не могу. У меня брат работал на егозаводе. Послушал бы ты, что он рассказывал. Да, но "зефир" - это зверь, а не машина. Большие машины проносятся по шоссе. Томные, разомлевшие от жарыдамы - маленькие планеты, вокруг которых вращаются их неизменныеспутники: кремы, лосьоны, флакончики с красками - черной, розовой,красной, белой, зеленой, серебряной,- с их помощью меняется цвет волос,глаз, губ, ногтей, бровей, ресниц, век. Пилюли, травы, порошки,- с ихпомощью улучшается действие желудка. Полная сумка пузырьков, шприцев,пилюль, присыпок, жидкостей, мазей,- с их помощью из половых сношенийустраняется всякий риск, запах и возможность последствий. И все этопомимо чемоданов с одеждой. Вот тоска собачья! Усталые морщинки вокруг глаз, недовольные складки у рта; груди,тяжело отвисшие в бюстгальтерах, похожих на маленькие гамаки, живот ибедра, стянутые резиной. И губы полуоткрыты от жары, хмурым глазам нелюбо ни солнце, ни ветер, ни земля, в них сквозит отвращение к пище, кчувству усталости - и ненависть ко времени, которое мало кого красит, астарит всех. Рядом с ними пузатенькие мужчины в светлых костюмах и панамах;чистенькие розовые мужчины с недоуменными, неспокойными глазами - сглазами, полными тревоги. Они неспокойны потому, что формулы подводят,лгут; они жаждут ощущения покоя, но чувствуют, что оно уходит из мира.На лацканах пиджаков у них значки организаций, клубов-тех мест, кудаможно пойти и, смешавшись с толпой таких же обеспокоенных людишек,убедить себя в том, что коммерция-это благородное занятие, а неосвященное ритуалом воровство; что коммерсанты - разумные существа,вопреки бесчисленным доказательствам их глупости; что они великодушны ищедры, даже вопреки принципам здравого ведения дел; что их жизнь -полноценная жизнь, а не жалкая, утомительная рутина; и что близко товремя, когда они забудут, что такое страх. И эта супружеская чета тоже едет в Калифорнию; они будут сидеть вхолле отеля "Беверли Уилтшир", будут смотреть на людей, которыевызывают у них чувство зависти, будут смотреть на горы - не на чтодругое, а на горы!- и на высокие деревья; он - все с тем жебеспокойством во взгляде, она - думая о том, что солнце опалит ей кожу.Они будут смотреть на Тихий океан, и я готов побиться об заклад натысячу долларов против цента, что он скажет: "И это океан? Совсем нетакой большой, как я думал". А она будет завистливо поглядывать наокруглые юные тела на пляже. Они едут в Калифорнию только для того,чтобы потом вернуться домой и сказать: "Такая-то сидела в Трокадерорядом с нами, за соседним столиком. Вот страшилище! Но одевается совкусом". А он скажет: "Я разговаривал там с солидными деловыми людьми.Все считают, что, пока мы не отделаемся от этого субъекта из Белогодома, надеяться не на что". Или: "Я слышал от одного человека, которыйвсе знает: у нее сифилис. Она снималась у Уорнеров. Говорят, спалабуквально со всеми, лишь бы получать роли. Ну что ж, сифилисуудивляться не приходится, она на это шла". Но встревоженные глаза всеравно не знают покоя, надутые губы все равно не знают радости. Большаямашина мчится со скоростью шестьдесят миль в час. Хочется пить. Хорошо бы чего-нибудь похолоднее. Вон там впереди что-то виднеется. Остановимся? Ты думаешь, у них чисто? Если в этом захолустье вообще можно говорить о чистоте. Хорошо. Возьмем бутылку содовой,- я думаю, не страшно. Тормоза взвизгивают, и машина останавливается. Толстяк сбеспокойными глазами помогает жене вылезти. Когда они входят, Мэй смотрит сначала на них, потом мимо них. Элтолько на секунду поднимает глаза от плиты. Мэй знает все заранее. Этивозьмут бутылку содовой за пять центов и будут ворчать, что она теплая.Женщина использует шесть бумажных салфеток и побросает их все на пол.Мужчина поперхнется и свалит вину на Мэй. Женщина начнет принюхиваться,точно здесь где-то завалялось тухлое мясо, а потом они уйдут и до концадней своих будут говорить всем, что народ на Западе угрюмый. А Мэй,оставшись наедине с Элом, подберет для них подходящее словечко. Онаобзовет их дерьмом. Шоферы - вот это люди! Вон идет большой грузовик. Хорошо бы остановился; отобьют вкусэтого дерьма. Знаешь, Эл, когда я работала в том большом отеле вАльбукерке,- как они воруют! Все, что плохо лежит. И чем шикарнеемашина, тем хуже; все тащат: полотенца, серебро, мыльницы. Просто непонимаю, зачем им это? И Эл мрачно: "А как по-твоему, откуда у них такие машины, откуда уних столько добра? Родились, что ли, они с этим? Вот ты небось никогдане разбогатеешь". Большой грузовик, на нем шофер и сменный. Может, остановимся?Выпьем по чашке кофе. Я эту хибарку знаю. А как у нас с расписанием? Время есть, про запас хватит. Ладно, подъезжай. Тут девчонка с огоньком. И кофе хороший. Г рузовик останавливается. Двое шоферов в бриджах защитного цвета,в высоких зашнурованных башмаках, в коротких куртках и фуражках сблестящими козырьками. Зарешеченная дверь-хлоп) Здравствуй, Мэй! Неужели ты, Биг Билл! Когда же тебя перевели на этот маршрут? Неделю назад. Второй шофер бросает пять центов в патефон, смотрит, как мембранаопускается на крутящийся диск. Голос Бинга Кросби - медовый: "Тызолотой загар, ты, как стрела из лука,- ты боль в висках, но ты нескука..." А Биг Билл напевает Мэй на ушко: ты боль в кишках, но ты несука... Мэй смеется. А кто это с тобой, Билл? Он первый раз по этомумаршруту? Второй шофер бросает пять центов в автомат, выигрывает четырежетона и кладет их обратно. Подходит к стойке. Ну, что вам подать? Давай по чашке кофе. А торты какие? Банановый торт, ананасный торт, шоколадный и яблочный. Давай яблочный. Постой... а вот этот пухлый с чем? Мэй поднимает торт и нюхает его. Банановый. Отрежь кусок, да побольше. Второй шофер говорит ей: два куска. Есть - два. Новые анекдоты слышал, Билл? Слышал. Сейчас расскажу. Ты поосторожнее при даме. Ничего, это безобидно. Мальчишка опоздал в школу. Учительница егоспрашивает: "Ты почему опоздал?" А тот: "Я водил телку к быку".Учительница говорит: "Неужели отец сам не мог этого сделать?" Амальчишка отвечает: "Конечно, мог, только бык все-таки лучше". Мэй заливается смехом, пронзительным, визгливым смехом. Элаккуратно режет луковицу на доске, он смотрит на них, улыбается, потомснова опускает глаза. Шоферы - вот это люди! Оставят Мэй каждый подвадцать пять центов. Пятнадцать центов за торт и кофе, а десять -чаевые. И не заигрывают с ней. Сидят рядом на табуретках, из кофейных чашек торчат ложки. Времяпроходит незаметно. А Эл скоблит противень, слушает их разговор, но невмешивается. Голос Бинга Кросби смолкает. Диск останавливается, ипластинка ложится на место. Лиловый свет тухнет. Монетка, котораяпривела в движение механизм патефона, заставила Кросби петь, а оркестраккомпанировать ему,- эта монетка падает в ящик с выручкой. Пятьцентов, в отличие от многих других монет, проделали настоящую работу,вызвали нужную реакцию у машины. Из кофейника бьет пар. Компрессор холодильника начинает тихогудеть, потом замолкает. Вентилятор в углу медленно крутится из стороныв сторону, нагоняя в комнату теплый ветерок. По шоссе э 66 вихремпролетают машины. - А у нас недавно остановилась машина из Массачусетса,- сказалаМэй. Биг Билл сидел, обхватив сверху чашку рукой, так что ложечкаторчала у него между большим и указательным пальцем. Он громко потянулгорячий кофе, стараясь остудить его. - Ты бы поездила сейчас по шестьдесят шестому. Машин полно - изовсех мест. И все идут на Запад. Никогда такого движения не видел. Инойраз попадется красавица, просто глаз не отведешь. - А мы сегодня видели аварию,- сказал его товарищ.-"Кадиллак"громадный, наверно, сделан по специальному заказу. Красавец.Низкий, кремового цвета. И налетел на грузовик. Радиатор вмяло прямо вводителя. Девяносто миль делал, не меньше. Рулевой колонкой пропоролоего насквозь, корчился, как лягушка на крючке. Красавица машина! Простозагляденье. А сейчас хоть задаром ее бери. Он один ехал, без шофера. Эл поднимает глаза от плиты. - А грузовик? - Да это, собственно, и не грузовик был. Рыдван с отпиленнымверхом. Набит посудой, матрацами, ребятишками, курами. Таких сейчасмного, все едут на Запад. "Кадиллак" промчался мимо нас - обогнул надвух колесах,- а навстречу машина. Он - в сторону, а тут этот грузовик.Врезался в него на всем ходу. Пьяный, что ли, был? Одеяла, куры,ребятишки так и взлетели на воздух. Одного мальчонку убило. Просто влепешку. Мы подъехали, а мужчина, который сидел за рулем, стоит исмотрит на мертвого мальчонку. Мы так ни слова от него и не добились.Молчит, будто немой. Сколько сейчас народу едет на Запад. Целымисемьями. Никогда такого не видал. И день ото дня все больше и больше. Иоткуда они только берутся? - Не "откуда берутся", а куда едут?- сказала Май.- Иной раз и кнам сворачивают за бензином. Но, кроме бензина, редко что покупают.Говорят, будто они воруют. Да у нас плохо ничего не лежит. Мы воровстване замечали. Биг Билл, набивший рот тортом, взглянул в загороженное сеткойокно.- Ну, привязывай все свое добро на веревочки. Вот они, едут. "Нэш" выпуска 1925 года устало свернул с шоссе. Заднее сиденье унего было завалено мешками, сковородками, кастрюлями, а на этойпоклаже, задевая головами о крышу, сидели двое мальчиков. На крышележал матрац и свернутая палатка; шесты от нее были привязаны кподножке. Машина остановилась у бензиновой колонки. Из нее медленновышел темноволосый мужчина с длинным худым лицом. Оба мальчика,соскользнув с поклажи, спрыгнули на землю. Мэй обогнула стойку и остановилась в дверях. Человек был одет всерые шерстяные брюки и синюю рубашку, потемневшую от пота на спине ипод мышками. На мальчиках одни комбинезоны, потрепанные, заплатанные.Волосы у них были светлые, подстриженные ежиком, и торчали, как щетина,лица в грязных подтеках. Они подбежали прямо к мутной луже подводопроводным краном и стали ковырять босыми пальцами грязь. Человек спросил: - Вы разрешите нам налить воды, мэм? Мэй досадливо поморщилась. - Да наливайте,-и тихо бросила через плечо: Я послежу за шлангом.-Она смотрела, как он медленно отвинчивал головку радиатора и, отвинтив,вставил туда резиновый шланг. Светловолосая женщина, сидевшая в машине, сказала ему: - Спроси, может, здесь дадут. Человек вынул шланг из радиатора и снова завинтил головку.Мальчики взяли шланг у отца, поставили его торчком и стали пить сжадностью. Человек снял свою темную, грязную шляпу и с какой-тостранной приниженностью остановился перед загороженной сеткой дверью. - Нельзя ли купить у вас хлеба, мэм? Мэй ответила: - Здесь не бакалейная лавочка. У нас хлеб идет на сандвичи. - Я знаю, мэм.- В его приниженности чувствовалось упорство.- Намнужен хлеб, а до магазинов, говорят, еще далеко. - Продашь, а сама ни с чем останешься.- Ответ Мэй звучалнерешительно. - Мы голодные,- сказал человек. - Так купите сандвичи. У нас хорошие сандвичи, с котлетами. - Мы бы рады купить, мэм. Да не можем. Надо обойтись десятьюцентами.- И добавил сконфуженно:- Деньги совсем на исходе. Мэй сказала: - Какого же вам хлеба за десять центов? У нас дешевле пятнадцатинет. Эл буркнул: - Да перестань, Мэй. Дай им хлеба. - Сами не обойдемся. Когда еще привезут. - Не обойдемся, и ладно,- сказал Эл и, нахмурившись, сталпомешивать ложкой картофельный салат. Мэй передернула полными плечиками и покосилась на шоферов: ну что,мол, с Ним поделаешь! Она открыла дверь, и человек вошел, внося с собой запах пота.Мальчуганы, протиснувшись следом за ним, пошли прямо к прилавку сконфетами и уставились на него во все глаза. Но во взгляде у них горелане жадность, не надежда, даже не желание отведать этих лакомств, аизумление: ведь существуют же такие чудеса на свете! Они были одногороста и на одно лицо. Один стоял, почесывая большим пальцем ногигрязную щиколотку. Другой тихо шепнул что-то ему на ухо, и оба вдругсунули руки в карманы тонких синих штанишек, оттопырив их стиснутымикулаками. Мэй выдвинула ящик и достала оттуда длинный кирпичик хлеба,завернутый в вощеную бумагу. - Вот пятнадцатицентовый. Человек сдвинул шляпу на затылок и сказал все с той жеприниженностью: - А нельзя ли... может, вы отрежете на десять центов? Эл рявкнул: - Да брось ты, Мэй! Отдай все. Человек повернулся к Элу. - Нет, мы хотим только на десять центов.Приходится все точно рассчитывать, мистер, иначе не доберемся доКалифорнии. Май покорно проговорила: - Берите весь за десять центов. - Зачем же вас грабить, мэм? - Берите. Раз Эл позволяет, значит, берите.- Она двинула по стойкезавернутый в вощеную бумагу хлеб. Человек достал из заднего карманакожаный кисет, развязал шнурки и открыл его. Кисет был набит серебряноймелочью и засаленными бумажками. - Может, вам чудно, что приходится вот так жаться,- извиняющимсятоном проговорил он.- Но у нас впереди тысяча миль, еще не знаю,доберемся ли.- Он порылся в кисете указательным пальцем, нащупалдесятицентовую монету и вытащил ее. Положив монету на стойку, онувидел, что случайно прихватил еще один цент. Хотел сунуть цент обратнов кисет, но в эту минуту глава его остановились на мальчуганах,застывших перед прилавком с конфетами. Он медленно подошел к ним.Показал на длинные полосатые леденцы.- Эти по центу штука, мэм? Мэй посмотрела сквозь стекло. - Которые? - Вот эти, полосатые. Мальчики подняли на нее глаза и перестали дышать; они стояли соткрытыми ртами, их голые спины напряженно выпрямились. - Эти?.. Нет... на цент пара. - Тогда дайте мне две штучки, мэм.- Человек бережно положил меднуюмонетку на прилавок. Мальчики чуть слышно перевели дух. Мэй достала двадлинных леденца. - Берите,- сказал человек. Мальчики робко потянулись за конфетами, взяли по одной и, не глядяна нее, опустили руки вниз. Но они взглянули друг на друга, и уголкигуб у них дрогнули в смущенной улыбке. - Благодарю вас, мэм.- Человек взял хлеб со стойки и вышел задверь, и мальчики напряженной походкой шагали за ним следом, каждыйкрепко прижимая к ноге кулак с полосатым леденцом. Они, как белки,прыгнули с переднего сиденья на высокую поклажу и, как белки,спрятались среди узлов. Человек сел в машину, дал газ; дряхлый "нэш", пофыркивая ивыпуская клубы голубого маслянистого дыма, выбрался на шоссе и сновапошел на Запад. Шоферы, Мэй и Эл смотрели ему вслед. И вдруг Биг Билл круто повернулся. - Такие леденцы стоят не цент,- сказал он. - А тебе какое дело? - огрызнулась Мэй. - Им цена каждому пять центов,- продолжал Билл. - Ну, поехали дальше,- сказал второй шофер.- Запаздываем.- Обасунули руки в карман. Билл бросил на стойку монету; второй, увидев ее,снова полез в карман и положил свою монету рядом. Они повернулись накаблуках и зашагали к двери. - Ну, всего,- сказал Билл. Мэй остановила их: - Подождите. А сдачу? - Иди ты к черту!-крикнул Билл, и дверь за ними захлопнулась. Мэй смотрела, как они садятся в большую грузовую машину, как онатяжело трогается с места на малом газе, потом, взвыв, переходит наобычную рейсовую скорость. - Эл...- тихо проговорила она. Эл поднял глаза от котлеты, которую он пришлепывал лопаткой,прежде чем завернуть в вощеную бумагу. - Что тебе? - Посмотри,- она показала на деньги, лежащие рядом с чашками,- двемонеты по полдоллара.- Эл подошел к стойке, посмотрел на них и вернулсяобратно. - Шоферы,- благоговейно проговорила Мэй,- это вам не то дерьмо! Мухи натыкались на проволочную сетку и с жужжанием улетали прочь.Компрессор снова загудел и умолк. По шоссе э 66 одна за другойпроходили машины - грузовики, и обтекаемые красавицы легковые, ипримусы на колесах; они злобно взвизгивали, проносясь мимо придорожногобара. Мэй собрала тарелки и счистила с них в ведро оставшиеся от тортакрошки. Потом взяла мокрую тряпку и стала водить ею кругами по стойке.А глаза ее были прикованы к шоссе, по которому вихрем мчалась жизнь. Эл вытер руки о передник. Посмотрел на бумажку, приколотую к стененад плитой. Там были какие-то отметки в три столбика. Эл подсчиталсамый длинный. Потом, обогнув стойку, подошел к кассе, нажал регистр"0-0" и взял из ящика пригоршню монет. - Ты что там делаешь? -спросила Мэй. - Третий должен скоро выплатить,- ответил Эл. Он подошел ктретьему автомату и опустил в него одну за другой несколькопятицентовых монет. После пятого раза в окошечке появились три полоски,и в чашку высыпался главный выигрыш. Эл забрал монеты горстью, вернулсяк стойке, положил их в кассу и захлопнул ящик. Потом ушел на кухню изачеркнул на бумажке самый длинный столбик.- К третьему чаще всегоподходят,- сказал Эл. Может, поменять их местами?- Он поднял крышку накастрюле и стал мешать поставленное на медленный огонь тушеное мясо. - И что они будут делать в Калифорнии?- сказала Май. - Кто? - Да вот эти, что только что заезжали. - Это одному богу известно,- ответил Эл. - Может, найдут там работу? - А я почем знаю? Мэй посмотрела на шоссе. - Грузовик с прицепом. Остановится или нет? Хорошо быостановился.- И когда громадный грузовик тяжело свернул с шоссе иподъехал к бару, Мэй схватилась за свою тряпку и протерла всю стойку.Она не забыла почистить и блестящий кофейник и прибавила газу вгорелке. Эл положил перед собой несколько маленьких репок и сталчистить их. В бар вошли двое шоферов, одетых в одинаковую форму, и Мэйсразу повеселела. - А, сестричка! - У меня братцев нет,- ответила Мэй. Они засмеялись, и Мэй тожезасмеялась.- Что вам подать, молодые люди? - Давай кофе. А торты какие? - Ананасный торт, банановый торт, шоколадный и яблочный. - Давай яблочный. Или нет, подожди. А вот этот, пухлый? Мэй взяла торт и понюхала его. - Ананасный. - Ладно, отрежь кусок. Машины, злобно взвизгивая, вихрем проносились по шоссе э 66.