Сущность семиотического подхода к изучению языка и литературы

История возникновения и развития семиотического подхода во всех смыслах, конечно, изумительна. С одной стороны, в 20 веке все восхваляли его новизну, а с другой стороны, радостно находили истоки во временах стоиков.

1. Роман Якобсон в статье «В поисках сущности языка» нам пишет:

«…давняя концепция [семиотического подхода] вместе с терминологией была целиком перенесена из теории стоиков, существующей уже 20 столетий. В учении стоиков знак (semeîon) рассматривался как сущность, образуемая отношением означающего (semaînon) и означаемого (semainómenon). Первое определялось как «воспринимаемое», а второе – как «понимаемое» или, если выражаться линвистично, «переводимое». Кроме того, референция знака была четко отграничена от значения с помощью термина «схватываемое». Исследования стоиков в области знако-обозначения были усвоены и получили развитие в трудах Августина; при этом использовались латинизированные термины, в частности signum (знак), который включал в себя и signas, и signatum [означающее и означаемое, как вы догадалисьJ]. Между прочим, эта пара коррелятивных понятий была введена Соссюром лишь в середине его курса общей лингвистики, возможно, не без влияния «Ноологии» Х. Гомперца (1908г.). Эта доктрина красной нитью проходит через средневековую философию языка с ее глубиной и разнообразием подходов. Двойственный характер и вытекающее из него, по терминологии Оккама [ученый 14-го века], «двойное познание» любого знака были глубоко усвоены научной мыслью средневековья».

М. Ю. Лотман [sic! – это сын нашего знакомого] пишет, что древним грекам наука семиотика не была известна, а этим волшебным словом обозначил в эпоху эллинизма врач Галеон примерно то, что у нас – диагностика.

Между средневековьем и Соссюром были еще важные фигуры. Например, Томас Гоббс (1588—1679). Есть глава «О речи» в его книге «Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского». Там он рассуждает о языке и его знаковой природе, об именах, или названиях.

2. Из книги Нарского И. С. «Западно-европейская философия XVII века» - М., 1974. О воззрениях Гоббса:

Процесс познания начинается с чувственности, в чем и следует видеть первый принцип теории познания. Продукты чувственного познания Гоббс именует «идеями», «фантомами (призраками)», «фантасмами». Люди, получив восприятия — «фантасмы», обозначают их знаками. Гоббс говорит о роли знаков в познании, дает их классификацию: слова порой вводят человека в заблуждение [вспомним тут про власть языка над человеком, его коварные «сети», о чем буду рассуждать потомки], но без них мы бы не смогли общаться, думать, познавать, «лишь благодаря именам мы способны к знанию». Теоретически познавать — значит оперировать знаками. Но значения знаков жизни людей не ограничиваются их гносеологическими функциями: в определенном смысле знаки создали самого человека, и его можно определить как существо, оперирующее знаками. Язык [!]определил собой появление человеческого общества [!], ибо только благодаря разговору может состояться общественный договор, знаменующий собой переход к социальному состоянию.

Структура знака у Гоббса: материал знака

^{значение}

Классификация знаков у Гоббса [советую прочитать для справки и общего развития, потому как понять ее, чтоб изложить яснее, я так и не смогла]

6 видов знаков: сигналы, метки естественные и произвольные, собственно естественные знаки, собственно произвольные знаки, знаки в роли меток, знаки знаков.

Сигналами Гоббс называет различные звуки, издаваемые животными и призывающие их к тем или иным действиям. При этом Гоббс не обратил внимания на наличие сигнальных знаков в жизни и деятельности людей, хотя среди собственно произвольных знаков, имел в виду и такие, которые играют сигнальную роль.

Метки – это знаки, придуманные отдельным человеком для обозначения чего-либо для своих собственных целей. Из приводимых Гоббсом примеров видно, что под «метками» он понимал по сути дела знаки-индексы, позволяющие оживлять в сознании сведения о некоторых, прежде нам встречавшихся, предметах. Когда ж он ссылается на существование естественных меток (озноб, например, есть «метка» заболевания человека), то имеет в виду то, что в позднейших семиотических классификациях стали называть знаками-признаками.

Естественные знаки в собственном смысле слова характеризуются Гоббсом следующим образом: «Разница между метками и знаками состоит в том, что первые имеют значение для нас самих, последние же — для других». Для пояснения приводится пример: туча есть знак дождя и, наоборот, дождь есть знак тучи.

Произвольные знаки в собственном смысле слова – таковы слова национальных языков. Гоббс был сторонником точки зрения, согласно которой слова произошли не «по природе», а по произвольному «установлению».

Знаки в роли меток. В этом случае, по Гоббсу, «слова служат метками для самого исследователя (а не знаками вещей для других), в силу чего отшельник, не имеющий учителей, может стать философом». Функционирующие в межлюдском общении знаки используются затем для личного употребления, сохраняя и освежая прежние знания, укрепляя и обогащая память, помогая размышлениям и т. д. В этом случае Гоббс правильно подметил зависимость между социальным и индивидуальным.

Знаки знаков – на них обратил внимание еще Уильям Оккам в XIV в., назвав их «второй интенцией» [видать, то самое «второе познание»]. Знаки знаков, или имена имен, – это универсалии. Не существует никаких «общих сущностей», «... универсальны только имена», реально же существуют большие или меньшие сходства между единичными предметами, так что «целое и совокупность всех ого частей идентичны». Для обозначения совокупности похожих друг на друга частных и единичных предметов, чтобы легче было их все запомнить и ими оперировать, употребляют знаки знаков, но нельзя забывать, что связываемые со знаками знаков общие представления сами по себе — это лишь призраки».

Не-знаки: «...Слова, при которых мы ничего не воспринимаем, кроме звука, суть то, что мы называем абсурдом, бессмыслицей или нонсенсом...»

3. Как пишет М. Ю. Лотман, впервые термин «семиотика» по отношению к науке о знаках употребил Дж. Локк в своем трактате «Опыт о человеческом разуме» (1690). Однако основоположником, конечно, же считается Чарльз Сандерс Пирс (1839 – 1914) ч его работой «О новом списке категорий», хотя его работы по большей части были опубликованы в 30-х гг. А ведь он именно в «учении о знаках» он видел залог развития языкознания. Он выделяет, как мы помним, иконические знаки (в их основе – подобие между знаком и объектом – напр., портрет конкретного человека), индексы (в основе – реальная связь во времени или пространстве между знаком и объектом – напр., дорожный указатель, дым как знак огня) и символы (в основе – произвольная, конвенциональная связь – напр., слова языка).А в это время в Женеве Соссюр (1857 – 1913), ничего не зная о Пирсе, заговорил о знаках и знаковой природе языка, о том, о дисциплине семиологии, которая прояснит сущность знаков и законы, управляющие ими. При этом лингвистика станет частью этой общей науки, определив, как выделяется язык среди других «семиологических фактов».

В чем была разница их подходов? Ломан М. Ю пишет в статье «Семиотика культуры в тартуско-московской семиотической школе»: «Для Пирса в роли центрального понятия выступает знак, являющийся в его семиотике исходным и элементарным. Знак – это любой объект, замещающий любой другой объект. Знак не разлагается на меньшие компоненты, релевантные с семиотической точки зрения. Простые одиночные знаки могут образовывать более сложные комплексы знаков, высказывания, которые в совокупности и образуют язык…. Для Пирса знак является… более важным феноменом, чем язык: корректное описание знаков и правил их синтаксиса автоматически гарантирует и правильное описание языка… логика Соссюра – принципиально иная. В противоположность Пирсу, для него изолированный знак не существует вовсе… Для Соссюра знак формируют не его отношения с замещаемым им объектом, а с другими знаками, входящими в ту же систему знаков (то есть язык). Таким образом, предпосылкой существования знака являются другие знаки. Не знак, а язык является у Соссюра является исходной семиотической реальностью, изначальной целостностью, а отдельные знаки – производные от структуры языка [это холистический подход – идти от целого, от системы]… Для Пирса знак – это конкретный объект, реперезентирующий другой объект, для Соссюра – абстрактный объект, репрезентируемый в звучащей материи; знак Пирса элементарен, знак Соссюра – комплекс, нерасчлененное единство означаемого и означающего». Автор приводит метафорический пример: теория Пирса – у нас есть запас кирпичей, и мы думаем, что сделаем с ними, а теория Соссюра – мы рисуем чертежи постройки, когда мы закончим – пойдем искать материал (в т.ч. и кирпич).

Идеи Соссюра наследуются французскими структуралистами и постструктуралистами, но только тартуско-московской школе (далее – ТМШ) удалось выработать целостную семиотику культуры. По их воззрениям, семиотика и культура не отделяются друг от друга, т.к. культура строится на семиотических механизмах, связанных с хранением знаков и текстов, их церкуляцией и преобразованием, а также с порождением новых знаков и информации. Другая традиция семиотики культуры – продолжение идей Пирса в работах Ч. У. Морриса, Т. А. Себеока, Дж. Дили, М. Данези. Для них семиотика культуры – раздел семиотики, исследующий знаковые образования, которые встречаются в культурах, т.е. в названии «семиотика культуры» под «семиотикой» подразумевается метод, а под «культурой» - объект исследования. В пирсовском подходе культура может изучаться разными дисциплинами, помимо семиотики. В традиции ТМШ (идущей от идей Соссюра в своем холистическом подходе) семиотика – не один из возможных подходов к исследованию культуры, а органически связанный с самой природой культуры: культурология и есть, в первую очередь, семиотика культуры.

Ну а культура включает в себя и язык, и литературуJ

4. Лингвистика и литературоведение

Исследования в этом ключе, как отмечает Ю. Степанов, составитель антологии «Семиотика», шли в следующей последовательности: «сначала исследования вращаются главным образом вокруг синтактики (синтаксиса, композиции, «морфологии текста»), затем переносятся в область семантики (отношения элементов к внешнему миру, означивания мира, его категоризации, статичной «картины мира») и, наконец, в самые последние годы переключаются в сферу прагматики (говорящего и пишущего субъекта, его различных «Я», отношений между говорящим и слушающим, отправителем и адресатом, словесного воздействия, убеждения и т.п. [– тут-то мы и придем к любимому дискурсу ]».

Литературоведение. Как отмечает этот же автор, «семиологический анализ литературного, фольклорного, сказочного, мифологического текста… в настоящее время сводится прежде всего к выявлению в нем – не всегда данных в явной форме – пропозициональных функций разной степени общности». В. Я. Пропп в книге «Морфология сказки» (1928) распознает структуру в материале сказки – он видит повторяющиеся мотивы, которые могут быть по-разному выражены – т.е. структура сказки дублируется, но читателю-слушателю кажется, что сказок много, т.к. разные герои, разные декорации и обстоятельства и пр. (например, «герой отправляется из дому на какие-нибудь поиски и прдмет его желаний находится далеко, он может полететь туда по воздуху на волшебном коне, или на спине орла, или на ковре-самолете, а также на летучем корабле, на спине черта и т.п.). У Проппа соединяются «семантический» и «синтакстический» подход, т.к. учитываются и структура, порядок мотивов, и их смыслы.

Понятие схемы, или структуры у Проппа близко понятию «прафиеномену» Гёте (кстати, и термин «морфология» он тоже заимствует у него), который искал сущность, что составляет основу разнообразнейшей морфологии различных высших (листостебельных) растений и из которой эту морфологию можно вывести. Этот «прафеномен» растения Гёте нашел! Это была не абстрактная сущность, это был… листокJ!

Однако акцент в работе Проппа все-таки на синтактическом, композиционном плане. Семантический, «Ценностный» план структуры уловил Леви-Стросс – через персонажей. «Типы персонажей», таким образом, – это «типы предикатов, функций».

Самыми яркими представителями семиотического подхода в литературоведении были ученые ТМШ. У них центральным понятием было понятие текста (что логично, при их подходе к знакам, которые должны существовать в системе, иначе это не знаки). А тексты, в свою очередь, вступают в системные отношения с другими текстами (шажок в сторону – и привет, интертекстуальность!), образуют культуру, а ей тоже нужно общение с другими культурами, она тоже хочет быть в системе, тогда культуры образуют семиосферу!..

В статье «Культура и текст как генераторы смысла» Лотман Ю. М. пишет, что текст является генератором смысла. Культура – тоже генератор смысла (она состоит из множества текстов). Художественный текст и тексты искусства наиболее ярко проявляют это свойство текстов. Однако соль в том, что и тексты, и культура, и даже естественный язык – гетерогенные явления, в них могут уживаться несколько семиотических структур, порой несовместимых и противоположных. Даже естественный язык содержит дискретные (неразложимые) единицы (например, интонации) и дискретные (например, система фонем, которые наше сознание различает по ряду признаков) одновременно. «Если учесть, например, для устной речи паралингвистику, для письменной – неизбежность зрительных впечатлений от шрифта, цвета бумаги, то не покажется преувеличением утверждение, что всякий текст на естественном языке представляет собой текст на нескольких языках, вернее, на амальгаме языков со сложной системой отношений между ними».

Соответственно, то же – в художественных текстах. «На каком уровне ни взяли бы мы художественный текст – от такого элементарного звена, как метафора, и до сложнейших построений целостных художественных произведений, - мы сталкиваемся с соединением несоединимых структур.

Тропы обычно рассматриваются как определенные замещения или соположения знаков, в результате чего между замещенным и замещающим возникают отношения смыслового сдвига (определенное число сем совпадает при несовпадении остальных, что приводит к активизации семантических полей) <…> если отказаться от представления о естественном языке как об однородной семиотической системе и признать его неустранимую гетерогенность, то возможно будет представление о тропе как об элементарном тексте на двух языках, взаимная проводимость между которыми возможна лишь условно и с известным напряжением».

В лингвистике все закрутилось с Соссюра и Пирса, конечно. Начнем с Соссюра. В изданном учениками «Курсе общей лингвистике» так излагаются идеи:

«Языковый знак связывает не вещь и имя, но понятие и акустический образ» (наряду с представлением звуков слова есть еще представление его артикуляции, мускульный образ акта говорения, но он занимает у Соссюра подчиненное положение по отношению к акустическому образу – прим. изд.). Акустические образы имеют психологический характер: не произнося ни звука, мы можем говорить сами с собой. «Языковый знак есть таким образом двустороння психическая сущность». Далее Соссюр заменяет термины на привычные нам «означаемое» и «означающее».

Основные принципы: произвольность знака (связь, соединяющая означающее с означаемым – произвольна)

Линейный характер означающего (знаки выстраиваются в цепочку – ср. построение предложений из слов, функционируют в системе).

Свойства знака: неизменчивость (неизменность) и изменчивость (изменяемость).

Неизменность проявляется в том, что знак – наследие предшествующей эпохи. Но сама произвольность знака предполагает возможность его перемены.Однако общество не любит изменений в языке, т.к. язык – знаковая система, которой владеют все.

Изменяемость. Однако поскольку знак «не прерывается» во времени, то он неизбежно подвергается изменению (в языке – изменение значения, появление новых значений, фонетические изменения), т.к. находится в постоянном обращении говорящих.

Что касается Пирса, то орсновную классификацию знаков мы указали, а идеи его явно нравятся сильно Р. Якобсону (и явно недолюбливает он идеи СоссюраJ). У Якобсона, кстати, понимание семиотики лингвоцентрично. Итак, как пирсова классификация играет в статье Якобсона «В поисках сущности языка»? Вот, например, иконичность языка проявляется на разных уровнях. Например, в порядке слов. В предлоежении «На собрании присутствовали президент и государственный секретарь» такой порядок однородных членов имеет прямое отношение к действительности: президент выше по официальному положению. Или, например, частичная или полная редупликация корня в плюральных формах различных африканских языков. Или палатализация, повышающая тональность согласных передает идею уменьшения в бакских диалектах. А знаки, носящие символический характер, - «это единственные знаки, которые, благодаря тому, что обладают общим значением, способны образовывать суждения», а вот иконические знаки и индексы, по Пирсу, «ничего не утверждают».

Ну и в заключение можно рассказать про этнолингвистику, чьи принципы строятся на семиотическом подходе, вырастающего из лингвистики. Главным теоретиком московской этнолингвистической школы был Н. И. Толстой. Как пишет С. М. Толстая, он «придавал вполне определенный смысл каждой из составлящих слова этнолингвистика. Первая его часть (этно -) означает, что традиционная народная кулоьтура изучается в ее этнических, региональных и «диалектных» формах… Вторая часть (лингвистика) имеет троякое значение: во-первых, она означает, что главным источником для изучения традиционной культуры является язык; во-вторых, она означает, что культура, так же как и естественный язык, понимается как система знаков, как семиотическая система, или как язык в семиотическом смысле слова (подобно тому, как мы говорим о языке живописи, о языке музыки, о языке жестов и т.п.); в-третьих, она означает…, что этнолингвистика пользуется многим лингвистическими понятиями и методами (хотя большинство их этих понятий по своему содержанию не являются специфически лингвистическими, ср. морфология, структура …)». Таким образом, мы опять вышли к культуреJ. Однако язык и культура – разные знаковые системы. В языке функционируют знаки, обслуживающие язык. В народной культуре знаки вторичны: веник, лопата – предметы обихода, но могут стать ритуальными предметами; практические действия обливания водой, бега, сжигания могут стать обрядовыми. Кроме того, знаки культуры гетерогенны [если вспомним Лотмана, то и языковые знаки не совсем однородны, но в культуре – прям совсем-совсем-совсем гетерогенны, понимаете?]. Т.е. они имеют разную природу, субстанцию даже в рамках одного обрядового текста. Это могут быть реалии – вещи, лица, могут быть действия, могут быть и вербальные элементы – имена, тексты. Хотя есть специализированные культурные знаки, «невторичные», созданные специально для функционирования в культурном тексте обряда - например, свадебное деревце, коровай, венок, куклы и чучела.